— Что ты хочешь этим сказать?
— Подумай сам. Это же зампрокурора, его, хоть все леса вокруг сгори, с места не сдвинешь. А тут всего и делов — сактировать принятое золото и передать его в банк. Это что — дело большого начальника?
— Так ведь и золота немало. К тому же он сам сподобил меня сопровождать Красюка. На вахту приезжал.
— Это тоже странно. Не его это дело. Если только не личное его…
— Я и сам думал…
— С другой стороны — что ему это золото? Говорят, все окрестные леса и земли скоро будут его собственностью.
— Это как? — удивился Сизов.
— Покупает.
— Откуда у него такие деньги?
— Какие деньги? Сейчас все, бывшее ничейным, продают за бесценок. Своим, конечно. А кто у нас в районе и свой, как не Плонский.
— Все равно нужна куча денег.
— Подкинут. Может, Плонский — подставное лицо какого-нибудь иностранца. Но для нас это ничего не меняет. Будем вкалывать на новоявленных капиталистов, искать для них новые месторождения касситерита.
— О том, у Долгого озера, ты, случаем, не доложил?
— Не знаю кому и докладывать.
— А золотой ручей?
— На нем мы сами попробуем разжиться. Мы же вчера с тобой обо всем договорились.
— Ну, жизнь настала!
— Она, такая, давно уж настала. Только мы никак к ней не привыкнем.
— А я там, в заключении, об этом беспределе и вовсе забыл.
Ивакин грустно усмехнулся.
— Говорят, в тюрьмах — беспредел. А он тут, на воле.
— Дожили!
— Да, брат, дожили!..
Они повздыхали. В точности так же, как миллионы других работяг в стране, ошалевшей от перемен, не укладывающихся в наивные представления людей о жизни.
Из дома выглянула Татьяна, воскликнула радостно:
— Вот вы где! А ну быстро умываться и за стол.
Сизов вскочил, улыбаясь во весь рот. Его всегда удивляла и восхищала способность Сашиной жены обо всем говорить с подкупающей интонацией восторга в голосе.
Второй рукомойник летом всегда висел во дворе. Они молча, по очереди поплескались под ним и так же, ни слова не говоря, пошли в дом.
Красюк вышел навстречу взлохмаченный, настороженный.
— Что, Иваныч? — спросил он. — Чего делать-то будем?
— Я попросил милиционера позвонить в прокуратуру. Должен кто-то приехать.
— Ты что, сказал менту, что у нас двадцать кило золота?!
— Юра, зачем кому-то знать об этом раньше времени?
Красюк промолчал.
— Иди умывайся. И приходи завтракать.
— Я еще покурю.
— А мы пошли.
Но и за столом Сизов не мог ни о чем другом думать, кроме как о золоте, которое лежало в мешке вместе с другими сваленными в угол вещами.
— Не нравится мне это, — сказал Ивакин, не притрагиваясь к еде.
— Что не нравится? — спросил Сизов, хотя понимал о чем речь.
— Почему Плонский так торопится? Давай-ка спрячем куда-нибудь это золото.
— Зачем?
— На всякий случай. Нам ведь надо, чтобы была комиссия, понятые, акт соответствующий, как полагается. А Плонский, я чую, приедет и просто заберет мешок. Иди потом доказывай, что в нем было.
— Не отдам. Пусть вместе со мной забирает.
— Давай-ка мы лучше в куклы поиграем.
— В какие куклы?
— Если получится как я говорю, отдадим ему другой мешок, в который положим камни, тот же касситерит.
— Разберется же.
— Пока будет разбираться, мы тоже разберемся, увидим, чего он хочет. Давай приготовим сверток, подходящий по весу, положим его в вещмешок и затянем лямки так, чтобы не развязать сразу.