А по эту сторону забора не росла даже трава. Прежде она, конечно, росла и здесь, но привыкшие к буйству таежных кустов и трав заключенные не берегли ее, и трава исчезла, обнажив сухую, окаменевшую на солнце почву.
Здесь всегда стояла тишина. Днем заключенные были на работе, а вечером, намаявшиеся на лесоповале, они засыпали, едва добравшись до своих нар. Только дважды в сутки, утром и вечером, начинал звенеть серый динамик, висевший на сером столбе возле караулки, и зычным голосом выкрикивал команды и распоряжения, пугая ворон, соек и прочую таежную мелочь.
Был полдень. Под столбом на сером вытертом чурбаке сидели два человека — здоровенный парень свирепого вида, каких любят брать в охранники нынешние коммерсанты, и хилый мужичонка с лицом, заросшим до такой степени, что маленькие глаза его, зажатые между низко надвинутой шапкой и поднявшейся до щек бородой, сверкали, словно из амбразуры. Перед ними стояли носилки с мотками проволоки и веревок.
Солнце припекало, но они не снимали ни шапок, ни телогреек, парились, привыкшие к неписаному закону зоны: твое — твое до тех пор, пока на тебе. Сидели и молчали, ждали, когда придет конвоир и поведет их с носилками через тайгу, через болота и мари, к тому пятачку, где на новой лесосеке строились новые бараки, в которые этой осенью им предстояло переселяться.
Впрочем, это была не колония, а "огрызок колонии", как выражался начальник их лесозаготовительного подразделения лейтенант Дуб, получивший эту кличку за фамилию Дубов. Сама колония находилась далеко, а это место называлось вахтовым участком, одним из тех, что кочевали с делянки на делянку. Хотя и это название не соответствовало, здесь, скорее, было что-то среднее между вахтой и поселением бесконвойников, свезенных сюда на «полуволю» за хорошее поведение. Они рубили лес, на двух вечно ломавшихся лесовозах тащили хлысты за 30 километров к узкоколейке, откуда другие такие же полувольные зэки отправляли их в райцентр. Поэтому начальником вахтового «огрызка» был всего лишь лейтенант. Хотя комплекцией и амбициями он вполне соответствовал званию полковника.
— Два зэка заменяют одну лошадь, — глубокомысленно изрек парень, пнув носилки.
Мужичонка никак не отозвался на реплику.
— Не надорвешься, Мухомор? — спросил парень, все так же не поворачивая головы.
И снова мужик промолчал.
— Тебе чего, язык прищемили?
— Кто? — устало отозвался мужик.
— Дуб или кто другой. Ты к начальству-то часто бегаешь.
— Надо, вот и бегаю.
— Сексотничаешь?
— Дур-рак!
Парень привстал угрожающе. Но в этот момент сверху послышалось очень похожее:
— Ар-рак!
На сером столбе сидела серая ворона и каркала, словно передразнивала. Мужик взглянул на нее, насмешливо блеснул глазами из своей амбразуры. Парень рассмеялся, сел, спросил миролюбиво:
— Давно сидишь, Мухомор?
— Недавно.
— И я недавно. Сколько тебе?
— Все мои.
— Я не про срок, про жизнь спрашиваю. Бородища больно здорова.
— От комаров спасает.
— Комаров боишься? Я же вот бреюсь.
— Здесь-то? — сказал мужик и огляделся. — Здесь не комары, а комарики.
— А где комары?
— В тайге.
— Это что — не тайга?
— Настоящей тайги ты не видывал.
— Еще как видывал! — горячо возразил парень.
— Да? — Мужик брезгливо осмотрел парня с ног до головы. — Что ты вообще-то видел в своей жизни?
— Побольше твоего. На золоте сиживал всей задницей.
— За что и сел.
— Ты откуда знаешь?
— Так сам говоришь. Все, кто меряет золото задницей, кончают одним и тем же.
— А ты за что сидишь?
— Я человека убил.
Парень недоверчиво посмотрел на мужика и хотел что-то сказать, но тут на пороге караулки показался Дубов, встрепанный, без фуражки, посмотрел на них, почесал щеку и спросил непонятно:
— Сидите? Ну, сидите, сидите.
Он повернулся, закрыл за собой дверь. И тут же снова выглянул.
— Сизов! Поди сюда. — И, не дожидаясь, когда мужичонка подойдет, спросил его: — Дорогу на новый участок знаешь?
— Нет, не знаю.
— А, черт! — выругался Дубов. — А ты? — крикнул он парню.
— Два раза гоняли.
— Не гоняли, а водили.
— Так точно, гражданин начальник, два раза не гоняли, а водили.
Парень был серьезен, но глаза его насмешливо поблескивали.
— Поговори у меня!