Очнувшись, я увидел Джекстроу.
- Ни шагу дальше! - кричал он мне в самое ухо. - Сделаем передышку, доктор Мейсон. Подождем, когда пурга поутихнет. Не то нам всем конец.
Я пробормотал что-то нечленораздельное. Решив, что я согласен с ним, Джекстроу стал подтаскивать нарты к подветренной стороне сугроба, наметенного у гребня склона. Хотя укрытие было не очень-то надежным, оно все же защищало от ветра и метели. Мы сняли с саней больных и спрятали их за сугробом. Готовый опуститься рядом, я вдруг заметил, что кого-то недостает.
Измученный и озябший, я не сразу сообразил, что нет Брустера.
- Господи помилуй! Сенатор... Мы его потеряли! - прокричал я на ухо Джекстроу. - Схожу поищу его. Сию же минуту вернусь.
- Оставайтесь здесь, - крепко схватил меня за руку эскимос. - Вам не отыскать дороги назад. Балто! Бал-то! - Он произнес несколько неизвестных мне эскимосских слов. Умный пес, по-видимому, понял каюра. Мгновение спустя он уже мчался в ту сторону, куда показал рукой Джекстроу. Через две минуты Балто вернулся.
- Нашел? - спросил я товарища. Тот молча кивнул.
- Сходим принесем его.
Балто привел нас туда, где лежал, уткнувшись лицом в снег, мертвый сенатор. Пурга уже заметала его, покрывая белым саваном. Через час здесь останется лишь едва заметный белый холмик, заброшенный среди однообразной белой пустыни. Руки мне не повиновались, и я не смог осмотреть умершего. Да в осмотре и не было нужды: пятьдесят лет гастрономических излишеств, злоупотребления спиртным и вспыльчивость натуры - все это я прочел на лице сенатора еще при первой встрече - дали себя знать. Какова была причина смерти - паралич сердца или тромбоз сосудов мозга - не имело значения. Но Брустер умер как настоящий мужчина.
Сколько времени пролежали мы в забытьи, пережидая пургу, прижавшись вшестером друг к другу вместе с Балто под дикий вой непогоды, не представляю. Может, полчаса. Может, и того меньше. Проснувшись от холода, я протянул руку, чтобы взять у Джекстроу карманный фонарь. Было ровно четыре утра.
Я оглядел своих спутников. Сна у Джекстроу не было ни в одном глазу.
Наверняка он не спал ни минуты, боясь, чтобы кто-то из нас не уснул навеки.
Зейгеро ворочался во сне. Сомнений в том, что мы трое останемся в живых, у меня не было. За судьбу Елены я не был уверен. Семнадцатилетние девушки, даже не привыкшие к тяготам, обычно обладают способностью быстро восстанавливать свои силы. Но в Елене, я видел, что-то сломалось. После гибели ее хозяйки девушка стала замкнутой, диковатой. Очевидно, смерть миссис Дансби-Грегг повлияла на нее гораздо сильнее, чем можно было предположить. За исключением последних двух суток, аристократка, очевидно, не очень баловала свою служанку вниманием и заботой. Но девушка была совсем юной, к тому же она лучше остальных знала миссис Дансби-Грегг. Оказавшись одна среди чужих людей, молодая немка смотрела на свою госпожу как на спасительный якорь... Я попросил Джекстроу растереть ей руки, а сам занялся осмотром Малера и Марии Легард, Выглядят они неважно, - заметил Зейгеро, тоже наблюдавший за ними. Есть ли у них шанс выжить?
- Не знаю, - неохотно ответил я. - Ничего не могу сказать.
- Не принимайте близко к сердцу, док. Вы тут ни при чем. - Юноша махнул в сторону белой пустыни. - Уж очень плохо оборудован ваш лазарет.
- Что верно, то верно, - печально улыбнулся я и указал головой в сторону больного. - Наклонитесь, послушайте, как он дышит. Скоро ему конец.
Окажись на его месте кто-то другой, я бы сказал, что часа через два. Но с Малером обстоит иначе. У него есть воля к жизни, он мужествен, словом, это человек... Но через двенадцать часов он умрет.
- А много ли осталось жить мне, доктор Мейсон? Я повернулся и удивленно посмотрел на Марию Легард. Голос ее превратился в едва слышный, хриплый шепот. Старая актриса попыталась улыбнуться, но вместо улыбки у нее получилась жалкая гримаса. Было видно, что ей совсем не весело.
- Господи, вы пришли в себя! - Сняв с нее перчатки, я принялся растирать ее ледяные, исхудавшие руки. - Вот и чудно. Как себя чувствуете, мисс Легард?
- А как я должна чувствовать себя? - произнесла она с вымученным задором. - Не надо мне зубы заговаривать, Питер. Так сколько?
- Вам предстоит еще тысяча спектаклей в старом "Аделфи". - Освещенный фонарем, воткнутым в снег, я подался вперед, чтобы старая актриса не увидела выражения моего лица. - Если серьезно, то, поскольку вы пришли в себя, это добрый признак.
- Однажды я исполняла роль королевы, которая пришла в .себя, чтобы произнести перед смертью несколько драматических слов. А вот мне сейчас никакие драматические слова на ум почему-то не приходят. - Я напрягал слух, чтобы услышать, что она шепчет. - Вы ужасный врун, Питер. Есть ли у нас хоть какая-то надежда?
- Разумеется, - солгал я, лишь бы не касаться опасной темы. - Доберемся до побережья, там нас заметят с самолета или судна. А это произойдет во второй половине дня завтра. Вернее, сегодня. Осталось идти каких-то двадцать миль!
- Двадцать миль! - вырвалось у Зейгеро. - Что, ветродуй уже кончился? спросил он и, дурачась, приложил сложенную лодочкой ладонь к уху, словно не слыша завывания пурги.
- Скоро кончится, мистер Зейгеро, - заверил его Джекстроу. - Эти "уиллиуау" быстро выдыхаются. На сей раз пурга продолжается дольше обыкновенного, но уже заметно поутихла. А завтра наступит ясная морозная погода.
- Морозец не помешает, - одобрительно произнес юноша. И, повернувшись в мою сторону, добавил:
- Старая дама снова отключилась, док.
- Да. - Я перестал растирать Марии Легард руки и надел на них рукавицы.
- Давайте взглянем на ваши лапки, мистер Зейгеро, не возражаете?
- Для вас я Джонни, док. Теперь я чист, не забыли? - Он протянул мне свои ручищи. - Хорош видок, а?
Видок был отнюдь не хорош. Насмотрелся я на обмороженные руки, побывав в Корее и других горячих точках, но такое зрелище видел впервые. Руки юноши были в белых и желтых пятнах, словно неживые. Вместо кожного покрова - одни волдыри. Во многих местах ткань омертвела.
- Куда-то подевал свои рукавицы, - стал оправдываться Зейгеро. Вернее, потерял еще миль пять назад. Сразу и не почувствовал. Наверное, оттого, что руки окоченели.
- А сейчас что-то чувствуете? Вот здесь и вот здесь. - Я прикоснулся к участкам, где еще не было нарушено кровообращение, и он кивнул.
- Без рук останусь, док? Их ампутируют?
- Нет. - Я решительно мотнул головой, решив не сообщать бедняге, что часть пальцев у него омертвела.
- А я смогу когда-нибудь выйти на ринг? - И снова небрежный, полунасмешливый тон.
- Трудно сказать. Никогда не знаешь наперед...
- Так смогу я выйти на ринг?
- Нет, не сможете.
После продолжительного молчания юноша спокойно спросил:
- Вы уверены, док? Абсолютно уверены?
- Абсолютно уверен, Джонни. Ни один член врачебной комиссии не допустит тебя к состязаниям по боксу. Иначе он попадет в черный список.
- Ну, тогда все ясно. Фабрика пластмассовых изделий в Трентоне, что в штате Нью-Джерси, приобрела себе нового работника. Да и то сказать, занятия боксом слишком много отнимают сил. - Ни сожаления, ни безысходности не прозвучало в голосе юноши. У него, как и у меня, были другие, более неотложные проблемы. Он стал вглядываться во мрак, потом повернулся к нам с Джекстроу. А что это творится с вашей ищейкой, Джекстроу?
- Не знаю. Надо будет выяснить, в чем дело. - Во время нашего разговора Балто уже дважды оставлял нас, исчезая в снежной мгле, но через несколько минут возвращался. Видно, что-то его тревожило. - Скоро вернусь.
Джекстроу поднялся и следом за лайкой скрылся за белой пеленой. Вскоре он появился вновь.
- Пойдемте посмотрим, что я увидел, доктор Мей-сон.
В сотне ярдов от нас, недалеко от края ледниковой долины, при свете фонаря, включенного эскимосом, я заметил черное пятно, а в нескольких футах от него - пятно поменьше и почти бесцветное.
- Масло из коробки передач или фильтра, предположил Джекстроу и, направив луч фонаря в сторону, прибавил:
- А там видны следы от гусениц.