- Не хочет идти, - ткнул большим пальцем назад Джекстроу. - Очнулась, но не желает покидать радиста.
- С ней все в порядке?
- По-моему, у нее на спине ушибы. Однако молчит, признаваться не хочет.
Ничего не ответив, я пошел к главному входу, который мы не сумели открыть снаружи. Я решил, что это дело стюардессы, чем ей заниматься членом экипажа или же находящимися под ее опекой пассажирами. И все-таки обстоятельство это мне показалось чрезвычайно странным. Почти столь же странным, как и то, что, хотя минут за пятнадцать до катастрофы неизбежность ее была очевидной, ни один из десяти пассажиров, находящихся в салоне, не пристегнулся ремнями. Что же касается стюардессы, бортрадиста и члена экипажа в помещении для отдыха, то событие это, по-видимому, застигло врасплох и их.
Ручку двери повернуть было невозможно. Я позвал Джекстроу, но и вдвоем нам не удалось сдвинуть ее даже самую малость. По-видимому, при ударе о торос произошла деформация всего фюзеляжа самолета. Если дверь, находившаяся сзади кабины управления, перекошена в такой же степени - а подобное непременно должно было произойти, поскольку она расположена ближе к месту удара, - то всех этих людей придется извлекать через окна кабины летчиков.
Вспомнив о страшной ране на голове бортрадиста, я подумал, что вряд ли имеет смысл тревожить его.
Когда я отвернулся от двери, дорогу мне преградила какая-то фигура. Это был седовласый, с сивыми усами "полковник-южанин". На багровом лице выделялись выпученные голубые глаза. Разозли такого хорошенько, мигом в святцы угодишь. Именно в подобного рода состоянии господин этот и находился.
- Что случилось? Какого черта? - гремел он голосом, который как нельзя больше подходил к его полковничьей внешности. - На кой ляд мы приземлились?
Что мы тут забыли? Что это за шум снаружи? И кто вы такие, черт бы вас побрал?
"Похоже, большая шишка", - подумал я. Денег и влияния ему не занимать, так что можно без стеснения дать волю справедливому гневу. Зато, если возникнут неприятности, нетрудно догадаться, с какой стороны их следует ожидать. Правда, его возмущение было в какой-то мере оправдано. Каково бы почувствовал я сам себя, если бы, задремав на борту трансатлантического авиалайнера, проснулся среди стылой ледяной пустыни и увидел, как по самолету расхаживают три типа в меховой одежде, да еще в защитных очках и снежных масках!
- Вы совершили аварийную посадку, - ответил я, не вдаваясь в подробности. - Почему, не знаю. Откуда мне знать, черт побери. Шум, который доносится снаружи, - это стук ледяных иголок, ударяющихся об обшивку самолета. Что касается нас, то мы ученые, обслуживающие станцию, созданную согласно программе Международного геофизического года. Она в полумиле отсюда. Мы увидели и услышали ваш самолет незадолго до аварии.
Я хотел было пройти мимо, но старик преградил мне путь.
- Извольте подождать, - повелительно произнес он, уперев мне в грудь мускулистую руку. - Полагаю, мы вправе узнать...
- Потом, - оборвал я его и отстранил от себя его руку, а Джекстроу завершил начатое дело, толкнув "полковника" так, что тот плюхнулся в кресло.
- Не мешайте, черт бы вас побрал. Тут имеется тяжелораненый, которому следует оказать экстренную помощь. Мы отправим его в безопасное место, а потом вернемся за вами. Пусть двери будут плотно закрыты, - обратился я ко всем присутствующим, но разгневанный седовласый господин снова привлек к себе мое внимание. - Если вы не заткнетесь и будете рыпаться, можете оставаться здесь. Если бы не мы, часа через два вы окоченели бы от холода.
Возможно, все еще у вас впереди.
Я двинулся по проходу, сопровождаемый Джекстроу. Молодой человек, лежавший до того на полу, уже сел в кресло. Когда я проходил мимо, он улыбнулся.
- Вот как надо приобретать друзей и оказывать на людей влияние. - Речь его была грамотной, слоги несколько растянутыми. - Боюсь, вы обидели нашего досточтимого друга.
- Я тоже этого боюсь, - улыбнулся я в ответ и, вовремя догадавшись, остановился. Эти широкие плечи и большие ловкие руки как нельзя кстати. Как себя чувствуете?
- В темпе прихожу в себя.
- И то верно. Еще минуту назад выглядели вы гораздо хуже, чем сейчас.
- Веду чикагский счет после нокаута, - охотно ответил молодой человек.
- Не могу ли быть чем-то полезен?
- Потому-то я вас и спрашиваю, - кивнул я.
- Рад услужить. - С этими словами молодой человек поднялся. Оказалось, что он на несколько дюймов выше меня. Человечек в кричащем галстуке и клетчатом пиджаке обиженно заворчал (так тявкает щенок, которому причинили боль):
- Будь осмотрителен, Джонни! - Громкий, гнусавый голос выдавал в говорившем обитателя нью-йоркских трущоб. - На нас лежит ответственность, мой мальчик. Не растянуть бы нам связки.
- Не переживай, Солли. - Джонни покровительственно потрепал того по лысине. - Я только проветрюсь.
- Но сначала наденьте эту парку и штаны. - Мне некогда было думать о том, что заботит маленьких человечков в пестрых пиджаках и еще более пестрых галстуках. - Они вам пригодятся.
- Холод мне не страшен, приятель.
- Такой холод страшен. Температура наружного воздуха на сто десять градусов по Фаренгейту ниже той; что в салоне.
Послышались удивленные восклицания кого-то из пассажиров, и молодой человек, сразу посерьезнев, взял у Джекстроу одежду. Не став дожидаться, когда он оденется, вместе с Джоссом я вышел из салона.
Стюардесса склонилась к раненому бортрадисту. Осторожным движением я поставил ее на ноги. Она не стала сопротивляться, лишь молча взглянула на меня. В больших карих глазах, выделявшихся на белом как мел лице, стоял ужас. Ее бил озноб, руки были холодны как лед.
- Хотите замерзнуть насмерть, мисс? - Подыскивать слова сочувствия мне было некогда, к тому же я знал, что этих девушек учат, как вести себя в чрезвычайных обстоятельствах. - Разве у вас нет шапки, пальто, сапог или чего там еще?
- Есть, - произнесла стюардесса глухим, почти безжизненным голосом. Она стояла у двери. Слышно было, как выбивает по ней дробь ее локоть. - Схожу оденусь.
Выбравшись из разбитого окна, Джосс пошел за носилками. Пока мы ждали его, я приблизился к аварийной двери, расположенной сзади летной палубы, и ударами пожарного топора попытался открыть ее. Но дверь не поддавалась.
Подняв носилки, мы принялись привязывать к ним бортрадиста, стараясь, несмотря на тесноту, не причинить ему боли. В эту минуту вернулась стюардесса. На ней было теплое форменное пальто и сапоги. Я бросил ей брюки из меха карибу.
- Так-то лучше, но не вполне. Наденьте вот эти штаны. - Она заколебалась, и я грубо добавил:
- Мы отвернемся.
- Я... мне нужно проведать пассажиров.
- С ними все в порядке. Поздненько вы о них вспомнили, а?
- Знаю. Прошу прощенья. Но я не могла оставить его одного. - Стюардесса взглянула на молодого человека, лежавшего у ее ног. - Как вы думаете... я хочу сказать... - Она замолчала на полуслове, и вдруг у нее вырвалось:
- Он умрет?
- Вероятно. - При этих словах девушка вздрогнула, словно получив пощечину. Я не хотел причинить ей боль, а лишь констатировал факт. - Сделаем все, что в наших силах. Но, боюсь; этого окажется недостаточно.
Наконец мы надежно привязали раненого к носилкам, обложив его голову мягкими вещами. Когда я поднялся на ноги, стюардесса поправляла полы пальто, из-под которого выглядывали меховые штаны.
- Отвезем его к себе в барак, - объяснил я. - Внизу стоят нарты. Места хватит и вам. Можете поддерживать ему голову. Хотите поехать?
- Но пассажиры... - нерешительно проронила она.
- О них не беспокойтесь.
Плотно затворив за собой дверь, я вернулся в пассажирский салон и протянул свой фонарь мужчине с рассеченной бровью: в салоне горели лишь два крохотных огонька - не то ночного, не то аварийного освещения. Проку от них не было никакого, лишь тоску наводили.
- Мы увозим с собой бортрадиста и стюардессу, - объяснил я. - Через двадцать минут вернемся. Если хотите жить, держите дверь плотно закрытой.