— Нет, конечно. В Сохо случаются буйные стычки, но в них лишь постреливают, а не палят.
Маджон представился сам и представил Ховэдэя.
— Разумеется, вам полагается определенная компенсация. В конце концов, ответный огонь по вашей квартире спровоцировало присутствие в ней полиции.
— Верно. Очень любезно с вашей стороны, что вы напомнили об этом сами, Маджон, избавив от подобной необходимости меня.
— У нас не принято ни уклоняться от ответственности, ни выторговывать лишние очки. Как докладывали мои люди, вы проявили исключительное мужество и хладнокровие.
— Благодарю вас, вы очень любезны, — пробормотал Хилари. И добавил чуть погодя: — Какое чудесное слово — "хладнокровие".
— За все годы службы мне не часто доводилось его использовать.
Итак, ему достались комплименты и обещалось возмещение убытков. Но оставаться и далее полковником Криспом было, безусловно, опасно.
— Где господин Глэсп? — спросил Маджон.
— Глэсп? Почему вы спрашиваете?
— Складывается впечатление, что вас очень огорчил причиненный комнате ущерб. Так реагировал бы ее хозяин. Должно быть, вы очень близки с Глэспом.
Хилари решился на отчаянный шаг. В конце концов, уж полиция-то понимает, почему иной раз приходится притворяться кем-то другим.
— Мы с Глэспом куда более близки, нежели вы полагаете.
— Да? Готов биться об заклад, что вы и есть Глэсп.
— Почему?
— В списках личного состава нет никакого полковника Криспа. Есть лишь майор Крисп, инвалид, проживает в Сингапуре. Отставник. Секретарь местного стрелкового
клуба.
— Назовись я Смитом, это дало бы мне определенные преимущества, — улыбнулся Хилари.
— Отнюдь, — Мадж он не был очень расположен улыбаться в ответ. — Смит сразу же вызывает подозрения. Крисп — нет.
— Что ж, теперь вы знаете.
— Почему вы назвались чужим именем? Это у вас привычка такая? Или болезнь?
— Я не хотел пускать к себе в дом полицию, но, коль уж пришлось, решил обеспечить себе известный авторитет.
— Разумно, — одобрил Маджон. — В чем вы и преуспели. Очень впечатлили моих ребят. Один сказал даже, что таких теперь больше не бывает.
— Похоже, он далеко пойдет.
Маджон выдержал долгую паузу. Затем улыбнулся, и в улыбке его проскользнула ирония.
— Кто же вы сейчас? Глэсп или Крисп?
— Глэсп, — резко ответил Хилари.
Маджон прошелся по комнате, разглядывая обстановку.
— До выхода на пенсию вы служили в британской разведке?
— Я не могу говорить о своем прошлом.
— Вот как?
— Разве не ясно? Коль скоро мне не разрешено о нем писать — как сделали некоторые другие, — то и говорить о нем мне нельзя.
— Вы правы. Я не подумал об этом.
— Мне предписано все время об этом думать.
— То есть?
— Правительство весьма ревностно оберегает свои секреты и прежде всего держит в секрете то, что никаких секретов давно не осталось.
— Я, кажется, улавливаю отзвук недовольства в ваших словах.
— Всего лишь отзвук? Снова наступило молчание.
— Вы владеете арабским.
— Арабским.
— Я знаю, — дружелюбно улыбнулся Маджон.
— Проверяли, знаю ли я?
— Вы служили в том регионе? В войну и после войны?
Молчание Хилари означало, что, по его мнению, подобные сведения подпадают под действие Закона об охране государственной тайны. Сев на стул, Маджон подал знак Ховэдэю. Тот протянул ему какой-то список. Маджон быстро пробежал список глазами.На лице Хилари застыла бесстрастная маска.
— Вам говорит что-либо имя Фарука Хамзауи?
— А имя Абдула Фархаза? Надеюсь, я правильно выговариваю?
— Есть ли у вас друзья среди "Мучеников Семнадцатого Сентября"?
— Знаете ли вы кого-нибудь в Девизе?
— О чем вам разрешается говорить?