– Да мне до этого и дела нет! Значение имеет только девушка из Шильтигема.
– Черт возьми, – вскинулся Данглар, – да о чем вы? Полагаете, что судья восстал из мертвых?
– Я верю фактам. Это он, удача ко мне вернулась. Кстати, мне были знамения.
– Какие «знамения»?
– Знаки, сигналы тревоги. Официантка в баре, плакат, кнопки.
Данглар вскочил, придя в ужас.
– Черт возьми, какие «знаки»? Вы стали мистиком? За чем вы гонитесь, комиссар? За призраком? За привидением? За живым мертвецом? И где он живет? В вашем мозгу?
– Я гонюсь за Трезубцем. Который совсем недавно жил недалеко от Шильтигема.
– Он умер! Он мертв! – закричал Данглар. Под встревоженным взглядом капитана Адамберг начал осторожно, по одной, складывать папки в портфельчик.
– Разве смерть может погубить дьявола, Данглар?
Он схватил свою куртку, махнул на прощанье здоровой рукой и ушел.
Данглар был убит. Он упал на стул и глотнул пива. Адамберг пропал, его поглотило безумие. Кнопки, официантка в баре, плакат и живой мертвец. Дело зашло гораздо дальше, чем он думал. Комиссар пропал, погиб, унесен злым ветром.
Он спал всего несколько часов и опоздал на работу. На столе лежала записка от Адамберга: он уехал в Страсбург утренним поездом. Вернется завтра. Данглар подумал о майоре Трабельмане и понадеялся на его терпение.
Стоявший на дальнем конце платформы Страсбургского вокзала майор Трабельман был грубым крепышом с военной стрижкой. Лицо майора показалось Адамбергу жестким и веселым. Вряд ли такой человек согласится открыть дело по столь сомнительным документам. Трабельман пожал ему руку и безо всякой на то причины издал короткий смешок. Говорил он четко и громко.
– Боевая рана? – спросил он, кивнув на руку Адамберга.
– Задержание вышло суматошное, – подтвердил Адамберг.
– Сколько у вас их всего?
– Арестов?
– Шрамов.
– Четыре.
– А у меня семь. Не родился еще полицейский, который побьет меня по этому показателю. – Трабельман снова рассмеялся. – Детские воспоминания, комиссар?
Адамберг улыбнулся и кивнул на сумку:
– Все здесь. Вот только я не уверен, что они вам понравятся.
– Выслушать вас я все-таки могу, – ответил майор, открывая дверцу машины. – Я всегда любил сказки.
– Даже страшные?
– А разве бывают другие? – спросил Трабельман, трогаясь с места. – Волк в «Красной Шапочке», убийство детей в «Белоснежке», великан в «Мальчике-с-пальчик».
Он остановился на красный свет и снова хмыкнул.
– Убийства, повсюду убийства, – бросил он. – А Синяя Борода – отчаянный серийный убийца. Больше всего в этой сказочке мне всегда нравилось чертово несмываемое пятно крови на ключе. Его отмывали и счищали, а оно проступало как доказательство вины. Я часто о нем вспоминаю, когда упускаю преступника. Тогда я говорю себе: давай, малыш, беги, пятно вернется, и я тебя найду. У вас не так?
– История, которую я привез, чем-то похожа на сказку о Синей Бороде. В ней есть три пятна крови, их стирают, а они все время возвращаются. Но только для того, кто хочет их увидеть, как в сказках.
– Я должен проехать через Райхштет, забрать одного из моих бригадиров, так что нам придется покататься. Может, начнете рассказывать? Жил-был человек…
– Он жил один, в своих владениях, с двумя собаками, – сказал Адамберг.
– Хорошее начало, комиссар, мне нравится, – в четвертый раз хохотнул Трабельман.
Припарковавшись на маленькой стоянке Райхштета, майор заговорил серьезно:
– В вашей истории много убедительного, не стану спорить. Но если молодую Винд убил ваш человек – я говорю «если», – получается, что он уже полвека гуляет по свету со своим трезубцем-трансформером. Отдаете себе в этом отчет? Сколько ему было лет, когда он начал, ваш судья – Синяя Борода? В младших классах?
Слова другие, но смысл возражений тот же.
– Да нет.
– Итак, комиссар, в каком году он родился?
– Не знаю, – решил уклониться Адамберг, – и мне ничего не известно о его семье.
– Получается, он далеко не мальчик, правда? Между семьюдесятью и восемьюдесятью, так?
– Да.
– Мне не стоит напоминать вам, какая нужна сила, чтобы нейтрализовать взрослого человека и убить его тремя ударами шила?
– Вилы увеличивают силу удара.
– Но потом убийца оттащил свою жертву и ее велосипед в поле, за десяток метров от дороги, причем ему пришлось миновать дренажную яму и взобраться на насыпь. Представляете, как тяжело тащить неподвижное тело? Элизабет Винд весила шестьдесят два килограмма.
– Когда я видел его в последний раз, он был немолод, но от него исходила сила. Это правда, Трабельман. Рост – метр восемьдесят пять, ощущение мощи и энергии.
– Вот именно – «ощущение», комиссар, – сказал Трабельман, открывая заднюю дверцу и коротко, по-военному, здороваясь с бригадиром. – И когда же это случилось?
– Мне было двадцать.
– Мне смешно это слышать, Адамберг, просто смешно. Я могу так к вам обращаться?
– Прошу вас.
– Мы поедем прямо в Шильтигем, минуя Страсбург. Тем хуже для собора. Полагаю, вы не сильно расстроитесь?