Один за другим мы сделали два крутых поворота, успев дважды сменить направление почти на сто восемьдесят градусов, и вновь вышли на прямую.
Симаков молчал, давая мне возможность освоиться в новом для себя качестве. А может, ждал, чтобы я выложил ему все, что скопилось на душе за последние полчаса. Если ждал, то напрасно. Я ушел в себя, как черепаха под панцирь, и не испытывал ни малейшего желания высовываться наружу.
Кто спорит, он мой начальник, к нему стекается вся информация, ему видней. В интересах дела он может менять ход операции, может держать в тайне имя преступника, может вовсе вывести меня из игры - это его законное право. Обижаться тут не на что - какие могут быть обиды? - но ведь и меня можно понять. Досадно сознавать, что после стольких усилий тебя берут за ухо и, точно нашкодившего первоклашку, отводят в сторонку, чтобы не путался под ногами у взрослых...
В стороне от дороги показались огни автозаправочной станции.
- Здесь я тебя высажу, - сказал Симаков, съезжая на обочину. Доберешься городским транспортом. - И по установившейся традиции спросил: - Вопросы имеются?
- Имеются.
- Слушаю.
- А связь, Игорь Петрович? - схитрил я. - Как будем поддерживать связь?
Но он лишил меня и этой, последней, надежды.
- Никак и ни под каким видом. Ты что, не понял? Мы же условились - ты абсолютно свободен. - Он протянул руку. - Ни пуха тебе, Сопрыкин. И пожалуйста, никакой самодеятельности. До завтра.
- До завтра, - ответил я замогильным голосом.
- Ну-ну, не вешай нос, лейтенант. Ты сделал все, что мог, даже больше. - И уже когда я открывал дверцу, добавил: - Готовь, Сопрыкин, рамку. Благодарность тебе объявим по управлению.
4
К остановке, мягко покачиваясь на рессорах, подкатил темно-желтый "Икарус".
Я вскочил на подножку, бросил в кассу пятак и сел на свободное место. Автобус тронулся.
Езды до центра было минут двадцать - двадцать пять, и от нечего делать я уставился в окно, откуда на меня смотрело собственное отражение хмурое лицо с пасмурно сведенными бровями. Прав Симаков - надо учиться держать себя в узде, по такой физиономии можно читать, как по открытой книге.
Я попробовал улыбнуться, но лучше б я этого не делал - выражение стало еще свирепей.
"Что приуныл? - подал голос мой неизменный оппонент и собеседник. Радоваться надо, дурачок. Сам слышал, благодарность объявят, поработал на совесть, чего еще человеку надо?! Или у тебя нет личных проблем? Взять ту же Нину..."
"Замолкни", - попросил я, и он обиженно затих, оставив меня в полном одиночестве.
Вскоре сплошной массив зелени за окном сменился чередой санаториев и домов отдыха.
Мое отражение в стекле перечеркнули цепочки огней. Многоэтажные, похожие на пчелиные соты корпуса подступали к самой дороге, поднимались из ущелий, гроздьями огней мерцали на фоне Большого Кавказского хребта.
Я смотрел в окно и силился внушить себе, что с делом покончено раз и навсегда. С этой минуты я предоставлен сам себе, волен делать все, что пожелаю, - ходить в кино, принимать морские и солнечные ванны, нагуливать недостающие семь килограммов - полная свобода! Абсолютная, как выразился мой начальник. Единственное, что мне запрещалось, - вмешиваться в события. Но разве я виноват, что именно этого мне хотелось больше всего?
Впрочем, запреты запретами, а события развивались по своим, непредсказуемым, законам, и никакие, даже самые веские, аргументы не могли в них что-либо изменить.
Стоило мне сойти на ближайшей к "Лотосу" остановке и пересечь бульвар, как на самом углу Приморской я увидел такси, номерной знак которого показался мне смутно знакомым.
Я взял чуть левее, подошел к машине со стороны багажника и заглянул внутрь через заднее стекло.
Впереди, припав головой к рулевому колесу, сидел Шахмамедов. Я узнал его по густой шапке вьющихся волос, широкому не по росту размаху плеч и куртке с рекламой "Мальборо" на спине - в ней он был в среду у кинотеатра "Стерео", в ней я видел его вчера у гостиницы.
В первый момент я подумал, что Тофика сморил сон, и, лишь присмотревшись, догадался, что застал его за любимым занятием. Он высматривал кого-то, хотя выбрал для этого не самую удачную позицию.
Изнутри на лобовое стекло падал отблеск зеленого фонарика. Формально Тофик был свободен. Почти как я. Только привязан к месту.
Признаться, я с трудом подавил желание составить ему компанию. А что: открыть дверцу, сесть в машину и предложить совместную прогулку по городу-курорту. Заодно поинтересоваться, что это он здесь вынюхивает. Как-никак он на работе и не имеет права отказывать пассажиру!
Пожалуй, я бы так и сделал. Если б не инструкция. Отдыхать, купаться, загорать - вот весь мой репертуар на сегодня и на ближайшие сутки. Душеспасительные беседы с таксистами в него не входили.
Делать нечего: бросив последний взгляд внутрь кабины, я обошел машину справа и медленно поплелся вдоль улицы, втайне надеясь, что, заметив меня, Тофик проявит свою знаменитую активность.
Увы, этого не произошло. Наверно, он тоже действовал по инструкции. А может, сказалось врожденное любопытство: на подступах к дому меня поджидал еще один "почитатель". У "Канцтоваров", шлифуя асфальт блестящими штиблетами, прогуливался Витек.
Моя популярность росла не по дням, а по часам. Конечно, никто не сомневался, что после переговоров в баре меня будут опекать с особым усердием, и все же появление на Приморской сразу двух визитеров настораживало.
Памятуя о данных указаниях, я добросовестно прикинул, есть ли возможность разминуться с Витьком, и вынужден был признать, что такой возможности нет. Независимо от того, находились эти двое здесь вместе или порознь, я был зажат в клещи. Все пути к отступлению были перекрыты.
Пока я раздумывал, бармен заметил меня и, махнув рукой, двинулся навстречу. Мне ничего не оставалось, как остановиться и ждать.
"Что ни говори, а костюмы у него высший класс, - отметил я про себя, глядя на приближавшуюся поджарую фигуру в плотно облегающем шелковом пиджаке и с неизменной бабочкой на шее. - И брюки, не в пример некоторым, в образцовом порядке".
- Салют, - выплюнув жевательную резинку, приветствовал меня Витек.
- Салют, - ответил я.
В последний раз мы расстались не очень-то дружелюбно, и, очевидно, памятуя об этом, он приступил прямо к делу.
- Я принес, - сказал он и повел глазами по тому отрезку улицы, что остался у меня за спиной.
- Что принес? - не понял я.
- Список. - Он, не глядя, сунул мне в ладонь скатанную в шарик бумажку. - Здесь все, кто был в баре. Они тебя интересовали.
- Меня интересовали не все, - поправил я.
Передав список, Витек явно испытал облегчение и обрел светскую непринужденность:
- Знаю, что не все. Но того вальта я действительно никогда раньше не видел. Ей-богу. Это ж шпана. Я такую шушеру на нюх не переношу. Выпросит у мамы с папой полтинник, и туда же, на курорт... А насчет списка не сомневайся, все шестеро записаны.
- Шестеро?
- Ну да, их шестеро было. Я когда милицию вызывал, заодно боссу звякнул. Так, мол, и так, загнулся наш толстячок. Он как услышал, что и ты у меня был, сразу и попросил взять на заметку свидетелей. Он ведь уверен, что это твоя работа, с Герасем... - Витек посчитал эту тему слишком деликатной и перешел на более безопасные материи. - Там и фамилии есть, и адреса. Я, конечно, не сам - слышал, когда их милиция опрашивала...
"Осечка. - Я посмотрел на бумажный ком в своей ладони. - Выходит, у наших такой список давно имеется".
- ...Так что зря ты ко мне прицепился, - продолжал Витек. - Из бара, кроме вас двоих, никто не выходил. Девицы плясали, а фрайер тот к ним присоединился. Компания так и сидела за столиком, пока Герася с улицы не занесли.