– Думаю, что это ничего не значит, – сказала Свеня.
– А я уверен, что все это не просто так, – ответил Вольфганг.
Она вопросительно посмотрела на него:
– Но…
– Черт, Свеня, они меня обманывали! Они никогда не говорили мне, что были на Кубе. Никогда. Всю жизнь я считал, что они ездили в Испанию. Они были на Кубе, как раз в то самое время. Все сходится.
Слова буквально сыпались из него. Только теперь, когда ему наконец было с кем поделиться, он ощутил, какая дрожь била его внутри.
На большой перемене они прятались вне школьного двора, в уголке между стоянкой велосипедов и живой изгородью из грецких орехов, отделявшей школу от соседнего парка, который по молчаливому согласию облюбовали себе любовные парочки.
– Но ведь генетический тест доказал…
– Это может значить все, что угодно. К примеру, может просто означать, что я не являюсь клоном своего отца. Но и в таком случае я могу быть клоном кого угодно, Фиделя Кастро, например, или Адольфа Гитлера, или еще хрен знает кого. – Вольфганг внутренне попытался успокоиться и собраться с мыслями. – Хотя нет. Когда я думаю о том, как ведет себя со мной отец, скорее я мог бы быть клоном Пабло Касальса.
– А кто это – Пабло Касальс?
– Испанский виолончелист. Ужасно знаменитый, преобразовал технику игры на виолончели и так далее и так далее и так далее.
– Понятно. Но он уже умер, ведь правда?
– И давно. В 1973-м, кажется.
– А где тогда можно взять его ДНК?
Вольфганг пожал плечами.
– Это не так уж сложно. Подумай о расследованиях, которые на основе генетики проводит в наше время полиция. Достаточно одного волоса или капли пота. Стоило сохранить один только смычок Касальса, на нем несомненно остались какие-нибудь частички кожи или еще чего-нибудь. В конце концов, речь идет всего лишь о какой-то чертовой клетке.
Свеня задумалась:
– Но как можно гарантировать, что клетка, которую ты найдешь, действительно принадлежала Касальсу, а не какому-нибудь коллекционеру?
– Быть может, именно так и было, – угрюмо продолжил Вольфганг. – Произошла путаница. Наверное, именно поэтому у меня такие трудности с виолончелью. Потому что на самом деле я клон какого-нибудь музейного работника. – Тут его озарило. – У тебя все еще есть ключ от библиотеки для старших классов? Я бы взял себе на дом на каникулы книгу о генной инженерии. Сдается мне, что пора наконец разобраться, кто я на самом деле.
– Тебе не кажется, что ты все-таки немного преувеличиваешь? – спросила Свеня, разыскивая чип-карту в своем кошельке.
Вольфганг чувствовал огромный ком в горле:
– Свеня, я клон. Я знаю это.
Лучше сказать это прямо сейчас. Если она решит с ним расстаться, у него будет две с половиной недели каникул, чтобы пережить это.
– Ты говоришь это так, как будто ждешь, что я начну звать на помощь.
– Клон, Свеня. Монстр из лабораторной пробирки.
Ее лицо неожиданно помрачнело. Так он и знал. Оставалось надеяться, что ему удастся выдержать французский и химию так, чтобы по его лицу никто ничего не заметил.
– Слушай меня внимательно, господин Ведеберг, – серьезно сказала Свеня, – я рассталась с Марко потому, что он говорил про тебя такие вещи. Только, пожалуйста, ты теперь не начинай.
– Но ты думала о том, что будет, если все это окажется правдой?
Она изучала его так серьезно, как будто собиралась потом написать по памяти его портрет.
– Ты такой, какой ты есть, – задумчиво пояснила она. – И мне нравится, какой ты. Вот что для меня важно. А не то, как ты появился на свет, глупенький… – Она наклонилась к нему и поцеловала. – Вот. Ты же специально все это затеял, чтобы я призналась тебе в любви, или как? Оставь эти штучки. Я всегда на это попадаюсь.
Вольфганг был поражен до глубины души.
– Что? Я?
– Но вне всякой связи с ситуацией, – продолжила Свеня, с крайней заинтересованностью разглядывая кончики своих туфель, – я все-таки думаю, что общепринятый метод производить людей на свет остается вне всякой конкуренции.
Вольфганг аж взмок. Что это могло значить?
– Э-э, ну да… – промямлил он, чувствуя, что краснеет как рак. От ответа его спас пронзительно прозвучавший звонок на урок, что несомненно было хорошо, потому что в голову ему лезли глупейшие ответы.
– Теперь мы довольно долго не сможем видеться, – вместо этого сказал он.
– Но я хотя бы знаю, где ты.
– Я бы хотел поцеловать тебя еще раз на прощание, – эти слова буквально слетели у него с языка.
– Так сделай это наконец, – сказала Свеня.
Потянулись серые, безрадостные каникулы. Вольфганг целыми днями разучивал пьесы и даже прилагал усилия, надеясь, что за примерное поведение в ближайшее время его освободят из-под домашнего ареста и он снова сможет встретиться со Свеней. Не видеться с ней хотя бы один раз в день оказалось для него еще большим испытанием, чем он мог предположить. Впервые в своей жизни он мечтал, чтобы каникулы закончились побыстрее.
В свободное от виолончели время он читал книгу, которую взял в библиотеке для старших классов. Авторы книги, Ян Вилмут и Кейт Кэмпбелл, были теми самыми британскими учеными, которые в 1996 году вывели в институте Рослина в Эдинбурге первое клонированное животное – знаменитую овечку Долли. Вольфганг приготовился к сложному чтению, но был приятно удивлен тем, что книга оказалась интересной, и, хотя большая ее часть была посвящена биологии, авторы подробно разъясняли все непонятное, намного доступнее, чем это когда-либо удавалось Халату.
Не без тревоги читал Вольфганг, к примеру, о том, что Долли была клонирована из клетки, взятой из молочной железы овцы на шесть лет старше ее, которая была уже мертва ко времени проведения эксперимента. Другими словами, это доказывало, что возможно клонировать мертвых. Вольфгангу ничего не оставалось, как, отложив книгу в сторону, взяться за свою древнюю музыкальную энциклопедию и найти в ней портреты знаменитых виолончелистов. Но как он ни приглядывался, он не мог найти между собой и Пабло Касальсом ни единой общей черты, даже тогда, когда принес себе для помощи ручное зеркальце из ванной. Да и остальные великие виолончелисты, как те, кто давно уже умер, так и ныне живущие, не очень-то смахивали на него. По крайней мере в том виде, в котором они были напечатаны в его энциклопедии. В своих поисках он внезапно наткнулся также и на имя Тессари – некий Сьепан Тессари, урожденный румын, его многообещающая карьера виолончельного виртуоза резко оборвалась после несчастного случая, когда он сломал себе руку. После этого он посвятил себя преподаванию и поддерживал юные таланты и в этом качестве завоевал себе мировую славу среди виолончелистов. Там было написано даже, что он работает в Государственной Опере с двадцати пяти лет и преподает в музыкальной школе. Не было только его фотографии.
Берлин. Он совсем забыл об этом. Но теперь, когда он заперт под домашним арестом, из этого все равно ничего не получится. Наверное, Свенина сестра не поверила в их авантюру всерьез.
В конце концов, у него были и другие заботы.
– Ваш медовый месяц вы провели в Испании, так ведь? – однажды, как будто просто так, спросил он мать за обедом. – А где вы там успели побывать?
– О, – мама ненадолго задумалась, прежде чем ответить. – Мадрид, Барселона. Я сейчас уже и не вспомню все подробно. Спроси лучше у своего отца. Идея и организация поездки были его, он наверняка помнит лучше.
Не похоже на то, чтобы ее поймали на месте преступления, однако она так и не смогла разрушить опасений Вольфганга.
Был ли он клоном? По утрам, стоя в ванной, он разглядывал свое отражение в зеркале и спрашивал себя, как это – быть клоном. Ему представлялось, что это примерно то же самое, как нечаянно порезать палец и обнаружить, что под кожей у тебя слой пластика. Или, сломав руку, увидеть, что вместо мяса и костей у тебя провода и рычаги. Конечно же, все это были глупости. Клон не робот – однако все-таки искусственное создание, целиком неестественное.
Впрочем, из книги он узнал, что клоны были далеко не такими неестественными явлениями, как принято было считать в обществе. На самом деле клонирование было не более чем одной из форм бесполого или вегетативного размножения, которое было скорее нормой, чем исключением для многих, прежде всего для простейших, организмов. Пересаживая побег комнатного растения в отдельный горшок, мы делаем не что иное, как клонируем его. Все яблони Кокса, к примеру, были клоном одного дерева, которое в девятнадцатом веке выросло из яблочного семени. Многие сорта грибов размножаются исключительно вегетативно. По большей части это относится также ко мху, папоротнику и обыкновенной траве. Естественной формой клонирования является партеногенез, или девственное размножение, яйцеклетка образует себя сама и развивается без оплодотворения. У позвоночных это встречается достаточно редко, однако встречается, прежде всего у некоторых видов ящериц, у лососевых рыб и у индюков.
В любом случае у млекопитающих партеногенеза не бывает. Для того чтобы произвести клона, приходится прибегать к трудоемким техническим средствам. Что этот процесс ни в коем случае нельзя назвать естественным, доказывает синдром, который ученые назвали синдромом избыточных жиров – у жвачных животных, клонированных путем пересаживания ядра клетки, при рождении жиры весят, как минимум, на треть больше, чем у рожденных естественным путем. Это усложняет процесс родов и приводит к дополнительным медицинским затратам. Именно по этой причине в США оставили все попытки разводить коров путем фабричного клонирования.
– Тебе тяжело было меня рожать? – спросил Вольфганг, когда ему снова представился удобный случай перевести разговор на тему детства.
Мать тяжело вздохнула, вспоминая.
– И еще как тяжело! Ты весил больше четырех с половиной килограммов. Настоящий великан. Я едва избежала кесарева сечения. – Казалось, воспоминание об этом было для нее тяжелым, она поморгала, словно хотела прогнать его, и затем спросила: – А почему ты спрашиваешь?
– Да просто так, – ответил Вольфганг.
Был ли он клоном? Могло ли то, что утверждал Фраскуэло Азнар, вообще быть правдой? Как он вычитал из книги, клонирование было процессом невероятно тяжелым. Создатели овечки Долли оплодотворили и вживили в матку здоровых овец не менее 277 эмбрионов, и только один из них развился до жизнеспособного животного, все остальные случаи привели к выкидышам.
Можно ли было вообще представить себе, чтобы кто-нибудь клонировал человека так, чтобы слухи об этом никуда не просочились? Чтобы не проговорилась, к примеру, ни одна из вынашивающих зародыш матерей? Практически невозможно.
Вероятнее всего, все это было ложной тревогой. В Испании мог, конечно, быть бастион с маяком, который выглядит точно так же, как крепость Эль Морро, или, по крайней мере, так похоже, что их можно перепутать. А почему бы и нет? Что, в конце концов, рассказывала им госпожа Поль? В семнадцатом и восемнадцатом веках Куба еще принадлежала Испании. Так что в любом случае эта крепость была возведена испанцами. Вряд ли их приморские крепости сильно отличались друг от друга. Скорее всего они создавали их по уже существующим образцам.
Точно. У всего этого, конечно, было простое и очевидное объяснение. И когда-нибудь он найдет его.
А пока не будет больше думать об этом.
Так ползли весенние каникулы, первые каникулы в его жизни, тянувшиеся так вяло и медленно. От нечего делать он дочитал до конца книгу о клонировании и генной инженерии, когда мать подозвала его снизу к телефону:
– Твой друг Чем, – сказала она и протянула ему трубку. – Хочет уточнить что-то про домашнее задание.
Про домашнее задание Вольфганг ничего не знал. Еще не хватало, чтобы учителя задавали им домашнее задание на каникулы. Но он взял трубку, ничем не показывая своего удивления, и сказал:
– Чем?
– Привет, – услышал он в трубке как всегда жизнерадостный голос приятеля, – как там у тебя все? Мать слушает?
– Да, – кивнул Вольфганг.
Мать стояла, скрестив руки, у входа в гостиную, прислонившись к дверному косяку, и наблюдала за ним, не скрывая недоверия.
Чем хихикнул:
– Понимаю. Одиночное заключение строгого режима. Это немного усложняет задачу.
– Это не такое уж и сложное задание, – сказал Вольфганг.
– Хороший ответ. Значит, слушай внимательно. Для начала, куча приветов от твоей подружки, счастливчик. Она серьезно на тебя запала, если позволишь мне высказаться профессионально. И между тем, чтобы ты не волновался лишний раз по пустякам, услышав это от кого-нибудь другого: Марко снова подкатывает к ней, пытается восстановить отношения. Но у него нет шансов, поверь мне. Между ними все кончено.
– Понимаю, – сказал Вольфганг.
– Хорошо, на этом с новостями все. Теперь прогноз на следующую неделю. Я должен передать тебе, что сестра Свени записала тебя на прием к профессору Тессари. Понятия не имею, что это значит, но ты, судя по всему, знаешь. Через три дня. Другими словами, послезавтра.
– Да. Это, э-э, хорошо.
– Как насчет того, чтобы теперь ты для разнообразия поговорил со мной. Скажи что-нибудь, чтобы было похоже, что ты сообщаешь мне домашнее задание.
– М-м-м. Так, – Вольфганг задумался, – тебе, значит, надо применить уравнение с иксом. И употребить двучлен. И логарифм…
– Все, хватит, спасибо. Когда слышу такое, мое каникулярное настроение сразу улетучивается. Итак, Свеня все устроит, тебе надо только собрать вещи. А теперь мы подходим к самому главному вопросу: можешь ли ты исчезнуть незаметно?
– Нет.
– Ага, – сказал Чем, – значит, придется что-нибудь придумать.
Через два дня ранним утром прозвучал звонок в дверь. Вольфганг слышал, как мать открыла и заговорила с каким-то мужчиной. Сразу после этого она позвала его.
– Что случилось? – спросил он, не спускаясь с лестницы.
Она стояла, тонко поджав губы, всем своим видом показывая, что сейчас ей лучше не перечить. За ее спиной высился широкоплечий мужчина во внушительной серой форме, который тоже не располагал к тому, чтобы шутить с ним шутки. Но глаза его смотрели весело и с боевым задором.
– Собирай свою виолончель и спускайся вниз, – сказала мать, – этот господин из службы охраны проводит тебя на урок.
– Урок по виолончели, – попробовал возразить Вольфганг, – в школьные каникулы. С каких это пор?
Мать недовольно поморщилась:
– С сегодняшнего дня.
– Ваш отец назначил вам дополнительные занятия, – объяснил мужчина и заложил руки за спину. – Два раза в неделю. Мне приказано вас, хм, защитить.
– Но я занимался сегодня уже четыре часа! У меня вместо руки сплошная…
– Вольфганг!
Вольфганг опустил плечи.
– Ну ладно, хорошо.
Он поплелся наверх, собрал свою виолончель и ноты, и через некоторое время спустился вниз. Оба взрослых внимательно следили за тем, как он надевал ботинки и натягивал ветровку.
– Для ветровки сейчас слишком жарко, – вполголоса сказала мать, но он все равно надел ее.
Мать вышла вместе с ним на улицу, как будто должна была присмотреть за тем, как он садится в машину; темно-серый «Мерседес» выглядел внушительно, точно бронированный.
– Ты только не капризничай, – напутствовала она его на прощание. – Ты же знаешь своего отца, он не терпит, чтобы ему возражали.
– Да, я знаю, – ответил Вольфганг, закинул свой большой черный кофр на заднее сиденье автомобиля и сел в машину.
– До свидания, госпожа Ведеберг, – сказал качок из охраны и занял место водителя. Они тронулись, и Вольфганг еще раз посмотрел назад. Мать стояла все там же, скрестив руки, и беспокойно смотрела ему вслед.
Для ветровки и впрямь было жарковато. Стоило им миновать поворот, как он снова снял ее.
– Все в порядке? – раздалось с переднего сиденья.
– Все в порядке. – Вольфганг один за другим открывал защелки своего кофра. – Даже не могу поверить. Она полностью купилась, на все сто процентов.
– Эй, послушай, я же все-таки актер, – слегка обиженно ответил ему мужчина, который был не кем иным, как Гюрканом, старшим братом Чема. – Я такие штуки каждый день проделываю.
– Выкрадываешь людей? – Крышка наконец подалась, и он открыл кофр. Оттуда высыпалось белье, рубашки и штаны, напиханные между инструментом и кофром, и, кроме того, ручная сумка, в которую Вольфганг переложил теперь свои вещи. Потом он достал свои умывальные принадлежности из-под грифа виолончели.
– Если мама догадается позвонить отцу, считай, все пропало.
Гюркан широко ухмыльнулся.
– Она, конечно же, уже звонит ему, – радостно сказал он, – только у него, к сожалению, непрестанно занято.
– Вот как?
– В данный момент твой отец думает, что он разговаривает с секретарем больного раком предпринимателя из Анкары о методах и стоимости привилегированного лечения. Но боюсь, что на самом деле на другом конце провода всего лишь Чем. А Свеня блокирует телефон твоего учителя по музыке.
Вольфганг ухмыльнулся.
– Вы просто гениальны.
Без остановок они доехали до Роттваля, где Чем и Свеня уже поджидали их на вокзале, и приветственно замахали им своими мобильниками. Через десять минут Вольфганг и Свеня сели в скорый поезд до Штуттгарта, где пересели на другой поезд, прямо на Берлин.
Арне Маитланд сидел во дворе дома посреди собрания модельных машинок и кормил салатом черепаху по имени Кусочек. Он даже не взглянул вверх, когда перед ним остановился трескучий мопед с блестящим, хромированным мотором. Он знал большого мальчика, который сидел на мопеде и сердито хмурился. Это был Марко, который раньше гулял со Свеней. А теперь ему надо было говорить, что ее нет дома, когда он звонит, даже если это неправда, просто потому, что она больше не желала о нем ничего знать.
– Привет, Арне, – сказал большой мальчик, – Свеня дома?
Арне показал ему язык.
– Нет.
– А где же она?
– Не скажу. – Кусочек засунул голову обратно в панцирь. Ему и там было хорошо.
Марко слез с мопеда, прислонил его к столбу и сел рядом с Арне. Он носил черную кожаную куртку и кожаные штаны с заклепками, как настоящий мотоциклист.
– С меня довольно, – сказал он, – тогда я буду сидеть здесь, пока она не вернется.
Арне почти захлебнулся от смеха.
– Тебе придется ждать долго, – прыснул он, – она ведь поехала к нашей старшей сестре в Берлин со своим новым другом и вернется только на следующей неделе.