У Знаменского на минуту портится настроение: парень ему симпатичен.
— Хорошая девушка? — по-доброму спрашивает он.
— Лучше всех. — Саша за иронией с трудом скрывает беспокойство.
— Да, тесен мир… Но я не вправе рассказывать.
Саша бегом спускается по экскалатору — спешит на свидание.
Как всякая девушка, которой пришлось ждать, Лена в некоторой досаде:
— Ты так во мне уверен, что уже начинаешь опаздывать?
— Ленуся, разве плохо, что уверен?
— Хорошо, хорошо… только не зазнавайся.
— Никогда! — клятвенно произносит Саша. — Это твоя привилегия на всю жизнь!
Лена смеется.
— Где ты, негодяй, застрял?
— У следователя.
— За тобой водятся преступления?
— Масса, — отзывается Саша легким тоном, но невольно хмурится.
— Рассказывай!
— Не хочется отравлять вечер.
— Но я обожаю страшные истории!
— Ничего страшного… я надеюсь.
— Все равно! Признавайся сейчас же!
— Только ты не расстраивайся… На базе идет какая-то проверка. Помнишь, мы там работали, а теперь нас как свидетелей…
— У мамы?
— Да. Следователь не сказал, в чем дело, но какой-то неприятный осадок…
— Ну-у, за маму можно не беспокоиться! — беспечно говорит Лена. — Больших безобразий не допустит. Не забывай, она все-таки генеральша. Она всех держит вот так! — сжимает кулак. — К ней даже иностранцев возят.
На пустых ящиках, валяющихся около одноколейной дороги, проходящей по территории четвертого цеха, размещаются Знаменский, Васькин, Малахов и новая фигура — весовщик Лобов. Это молодой человек из «модерновых». Ухоженный, трезвый, спортивный. Одет элегантно, чего не скрывает наброшенный на плечи рабочий халат. Часы у него, конечно, электронные, курит он «Мальборо», бумаги носит в «дипломате».
Кладовщики и Лобов препираются. Знаменский доволен, что удалось их стравить: в споре проскальзывают интересные детали.
— Просто дурная привычка — за все железные дороги ругать! — с апломбом говорит Лобов.
— Железные, выдержат, — примирительно вставляет Малахов.
Но Васькин мрачен.
— Вас не бить — ни вагона не дождешься! — перекрикивает он шум подходящего состава.
— Ну-ну-ну, я попрошу! — надсаживается и Лобов. — Претензии должны быть обоснованы. Если по воде или самолетом, то при грузе обязательно сопровождающий. Кто в воздухе украдет? Смешно! Но положен конвой. Тогда нам на каждый вагон надо по солдату, а разъезды и сортировочные стеной обнести! Дайте охрану — пожалуйста, спрашивайте. А то чуть что — дорога отвечай!
— Давай не будем! — отмахивается Васькин здоровенной своей пятерней. — Вы за груз не отвечаете. Пломба цела — и привет. Скорей подальше, пока мы внутрь не заглянули!
Состав прошел, но Лобов по инерции все еще кричит:
— А ты, Владимир Тарасыч, очень мечтаешь, чтобы товар пришел целенький?
— Чего мелешь? — огрызается тот.
Лобов взглядывает на Знаменского и спохватывается:
— Нет, разумеется, все заинтересованы в сохранности грузов, Горячимся, потому что болеем за общее дело. Хотя я лично — не материально ответственный, поймите меня правильно. Мое дело взвесить. Однако невольно принимаешь к сердцу. Если глубоко разобраться, Пал Палыч, то корень зла — поставщик.
— Вот это точно! — с воодушевлением подхватывает Васькин.
— Самое удобное — ругать тех, кто отсутствует, — отзывается Пал Палыч.
— Нет, верьте слову, при существующем положении поставщику плевать-расплевать, только бы отгрузить, хоть в поломанный вагон!
— А тара? — гремит Васькин. — Бывает, товар — в одном углу, а доски от ящиков — в другом!
— И вы знаете, почему так?
— Знаю, — кивает Знаменский Лобову. — Убытки оплачивает не отправитель, а получатель.
— Грузит один — платит другой, а дорога, разумеется, виновата, — иронически заканчивает Лобов.
Малахов с искренним сожалением подтверждает:
— Плохо грузят. Сколько влезет. Сколько не жалко. Сколько успели.
— Чаще недогруз или перегруз? — уточняет Знаменский.
— Когда как. Мы держим равнение на середину. Придет, например, вагон по нулям. Значит — килограмм в килограмм. Мы убыль все равно пишем. По норме.
— Все равно пишете? Всегда?