Не сочувствует моим усилиям в его же пользу Гиря, не собирается подпустить к себе ближе расстояния пистолетного выстрела подобранного мною для него защитника… Понимает: с т а к и м адвокатом чтоб «навечно» не сесть - надо уж совсем исхитриться… Да и не нужен ему вовсе защитник на занимаем им неприступном рубеже: «Не знаю… не участвовал… не докажете!»
И вновь из добренького делаюсь я сердитым, - без счета навешиваю оплеухи, надсадно капаю на психику… Кстати припомнив, что не была Смитлицкая разнообразно оттрахана Гирей во все выемки и впадины, - наседаю любопытствующе: «Слушай, а ты не импотент?!. Может, у тебя нынче только на 9-летних пацанок и встаёт?.. Га-га-га!.. А как же Верку, любовницу свою, удовлетворяешь - языком, что ли?.. Фу, она же грязнуля, тебе не противно?.. Надо шепнуть пацанам в твою камеру, какой ты лизун, га-га-га!.. «
И так далее, в том же духе, с теми же интонациями и отработанным многими тренировками утробным ржанием ему в лицо… По идее должен возмутиться Гиря, наорать на меня, ещё лучше - разок двинуть в морду, слегка порвать мне одежду… Больше - не успеет. Набегут толпой из соседней комнаты мои товарищи – опера, навешают ему по первое число, тотчас оформим «нападение на сотрудника милиции при исполнении», - тогда и разбой доказывать не надо. Как ранее судимый – схлопочет несколько лет за одни только причинённые офицеру милиции «телесные повреждения средней тяжести»… Но - не возмущается, гнида, не орёт, не рвёт мой потрёпанный в боях с преступностью пиджачишко, бубнит как заведённый: «Ничего не знаю… ни в чём не участвовал… ничего не докажете!..»
Единственно – пару волчьих взглядов в мою сторону позволил себе, мол: «Я понимаю - работа собачья… Но почему же ты так стараешься?!.»
На этой стадии нашего общения начал я задумываться над вопросом: а не подвергнуть ли гражданина Петренко жестоким пыткам?..
Многие подивятся: «Он ещё думает!.. Там за одно только подозрение душу из допрашиваемого вышибает, а тут - сам Бог велел!..» Но не всё так просто…
Сломи я Гирю истязаниями - этого будет мало. Признания надо тотчас подкрепить вещдоками, скажем – тем же ножом, изъятым у Гири и опознанным Смитлицкой, и найденным в том самом месте, которое Гиря нам подскажет…
Видеозаписью следственного эксперимента, где Гиря перед видеокамерой в красочных деталях покажет, как Смитлицкая шла, как он на неё накинулся, в какой позе держал её под ножом, что она ему говорила, что он ей говорил, в какую сторону побежал потом…
У кого ныне награбленное р ы ж ь ё - тоже желательно выяснить, но это почти наверняка не удастся, - «сбыл неизвестному», и всё…Но если найдём – отлично, приобщим к делу в качестве вещдока, вместе с показаниями кого-либо из ближайшего гириного окружения (той же Колумбины, например), - «такого-то числа он принёс домой такие-то золотые украшения, показал мне, а потом отнёс на продажу…» Ну и совсем замечательно, если Гиря, увидев, что терять ему больше нечего, «расколется» ещё на несколько грабежей и разбоев. Обставим и эти его признания вещдоками - тогда уж точно амбец ему! Никакой адвокат тогда не докажет, что Гиря – честнейший малый, вынужденный оклеветать себя под нажимом ментовских истязателей… Не светит ему тогда ни черта, разве что заявит защита, что клиент их - несчастный клептоман, взявшийся за ножик под влиянием тяжкого и трудноизлечимого заболевания, и потому не наказывать его надо, а лечить, желательно - за границей, в приличной швейцарской клинике… Но способный документально доказать подобное адвокат - стоит слишком дорого. Дешевому уличному гопнику такой защитник – не по карману, так что сидеть ему – не насидеться…
Это – если сломать Гирю пытками и заставить его сотрудничать со следствием. Но он – не сломается, не такой человек. Бит в прошлом уж неоднократно, и без всякого эффекта, так чего ж мне теперь от него ждать иного?.. Наоборот даже, нельзя его пытать по – настоящему… Вполне способен он нарисовать »сознанку», якобы начнёт «чистосердечничать», поверю я ему, расслаблюсь, он на воспроизведении расскажет всё в общих чертах, ещё где-либо схимичит, зато на суде - всплывёт всё это, с жутко неприятными для меня комментариями… Каждую туманность в деле изобразит Гиря на суде как результат моего злодейского фальсифицирования материалов дела, если ещё и подвезёт ему попасть в струю какой-нибудь очередной компании «борьбы за чистоту милицейских рядов», то его выставят как разоблачителя «оборотня в погонах» (меня, то есть), и в знак благодарности – освободят прямо в зале суда… Нет, ломать Гирю надо основательно, фундаментально, с полной гарантией того, что он и в будущем не станет откидывать фортелей… И побоями этого - не добиться!..
Так что продолжаю я в упор смотреть на бледного от предвкушения своих будущих страданий арестанта. Готов он внутренне к боли, ждёт её… Ещё один довод за то, что пытать его нельзя, а надо - думать…
Двое суток из отпущенных мне законом 72 часов уже прошли, ничего я не достиг, а - почему?.. Думал плохо, вот что!.. Оперативную комбинацию скомстрячить следует, и не простую, а - с выдумкой, с изюминкой, чтоб в самое святое удар ужалил, и чтоб прочно сел Гиря на мой крючок…
Начинаю смутно жалеть, что не беременна Колумбина от Гири на месяце этак восьмом или девятом. Тогда – просто, тогда я в дамках.
Посадили бы её на стул напротив сожителя, и начали бы легонечко тыкать дубинкой в пузо… Нет, не я, спаси и помилуй! На беременную женщину руку не подыму ни за какие коврижки…
Найдутся другие… С таким простеньким делом справятся и они!..
Булькало б в её животе от мягких, но настойчивых толчков «демократизатором» моих помощников… Эти толчки постепенно усиливались бы, заставляя несчастную вопить от боли и страха, яростно кричал бы прикованный наручниками к спинке стула Гиря, и от ужаса орал бы в пузе ещё не родившийся младенец… А я - с грустной отрешённостью смотрел бы на их мучения, не забывая ежеминутно напоминать, как легко и просто можно прервать их: «Сознайся!.. Расскажи!.. Подпиши!..»
А надумай он, сознавшись, назавтра же отказаться от своих слов – и процедуру можно было бы повторить по новой…
Да неужто не дрогнет у папки сердце?.. Ужель не поймёт он: не стоит и одной слезинки невинно мучаемого дитяти вся его так называемая «выгода» от молчания?!
Дрогнет!.. Какой ты ни есть душегуб и зверюга, но когда пытают твоё ещё не родившееся дитя - всё подпишешь, и во всём сознаешься!..
Силён инстинкт самосохранения, но инстинкт продолжения рода – сильнее!..
Но не беременна Колумбина, вот в чём фокус… Да и вообще – пустотелка…По оперативным данным (один из сексотов некоторое время назад спал с нею) в детстве переболела чем-то по женской части, и с тех пор родить - не может… Жаль!.. Бить же её саму на глазах Гири - всё равно, что себя самого по щекам хлестать. У него таких, как она – полрайона!..
Родители у Гири умерли уже…Сёстер и братьев вроде бы нет… Стоп – стоп… как это - нет… Есть брат, старший!..
Шуршу бумажками, нахожу нужную… Точно, есть брат - Петренко Федор Николаевич, 52 года, вдовец, проживает там-то, работает плотником в жилуправлении, и по месту работы, и по месту жительства характеризуется положительно, - не пьёт , не курит, не говоря уж о наркоте… Насчёт дамского пола - нет данных, но жена - была, два года назад умерла, значит - не извращенец… И детей не имеет, единственный родич – младший брат… Любит его, с детства заботится о нём, непутёвом… Когда тот оба раза сидел - регулярно посылки ему посылал, навещал даже…Вот оно!.. Близок, совсем уж рядом со мною момент истины…
Отправляю Гирю обратно в камеру («Посиди ещё, милок, подумай, и если не начнёшь колоться – будут тебе в и л ы!..»), сам же начал готовить комбинацию…
4. П О Д С Т А В А.
Тем же вечером в двери скромной холостяцкой обители Фёдора Николаевича Петренко позвонили – неназойливо и просяще, как и полагается звонить воспитанным людям. Он открыл (дверной цепочки нет, «Кто там?» - не спрашивает, чудик…), увидел на пороге своего участкового, а вместе с ним – меня, и ещё - двух граждан с лицам только что остограммившихся с и н я к о в.
«Проверка паспортного режима! - бодро сообщил участковый. - Я-то тебя знаю и уважаю, Николаич, но сам понимаешь - служба!...»
А Фёдор Николаевич и рад – радёшенек… Одинок ведь, любой гость – подарок… Не знаешь, как и принять его, бесценного…
И впустил нас в свой дом, наивный… Жизни не знает, ума – не избыток, с милицией ранее плотно не контачил… Кто побашковитее и соображает про окружающее, тот мента без санкции прокурора к себе не впустит, и без той же санкции на арест или задержание никуда из квартиры вместе с ментом - не уйдет… В твои годы, отец, нельзя быть наивным… В мире царит зло, кто не научился защищаться - тот обречён…
Обстановка на адресе - скромная, «а – ля – пролетарий середины 70-х». То есть мебель - куплена ещё тогда, и успела износиться… Ковры, хрусталь, золото, инвалюта, прочие изыски здесь явно и не ночевали. Но – чистенько, по холостяцким меркам – уютно. На стене – фото некрасивой женщины в самодельной «траурной» рамке, одно – единственное облезлое кресло в углу… Я устраиваюсь в нём, а участковый усаживается на стуле (за день находился, рад дать отдых натруженным ногам!), остограммленные же граждане остались у порога. Их дело - маленькое, ещё насидятся когда-нибудь…
Фёдор Николаевич не знает, чем нас угостить, робко предлагает чай с сухариками (в доме, поди, больше ничего вкусненько нет). Оно бы и неплохо почаёвничать, но время не ждёт, «извините, не можем – служба!».
Участковый деловито листнул страницами предъявленного хозяином паспорта, я тоже кошусь краем глаза. Вроде – нормалёк, без вырванных страниц, смазанных печатей, или косо налепленной фотографии… Но возвращать паспорт участковый не спешит, держит в руках, задавая какие-то второстепенные вопросы, и всё - с улыбочкой, душевно, по-домашнему, почти по родственному… Тут-то я, всеми подзабытый, бросающий по сторонам цепкие взгляды, неожиданно воскликнул: «О, а это что такое?!» И – мигом извлёк из – под кресла валяющийся там пакетик с веществом, напоминающим наркотическое. Подношу к носу, смачно нюхаю, словно кусок ветчины, сообщаю окружающим: «Кажись, конопля!..»
У наблюдавшего эту картину Фёдора Николаевича отвалившаяся от изумления нижняя челюсть с глухим стуком падает на пол. Участковый тоже нюхает, и хотя у него хроническим насморком заложен нос – авторитетно подтверждает: «Да, кажись… оно!..» А граждане у порога ничего не говорят, но смотрят в оба, они ж - «свидетели»!..
«Постойте, какая конопля?.. Полчаса назад я подметал в комнате, и под креслом ничего не было!» - руками вставив челюсть на прежнее место, с жалкой улыбочкой уличённого в многолетнем каннибализме попытался объясниться Фёдор Николаевич, смутно надеясь, что - шутка это…смешной ментовский розыгрыш!.. Сейчас мы скажем, что пошутили, и вместе дружно посмеемся…
Но нам – не до розыгрышей. Опасный бандит Гиря должен сесть в тюрьму..
Участковый усыпляет бдительность хозяина успокаивающим бормотанием: «Да ладно, Николаич, чего ты… Я ж понимаю, случайность… Сейчас пойдём в райотдел, и там разберёмся…», - а сам уж строчит на бланке протокола:
«Такого-то числа по такому-то адресу в присутствии понятых таких-то нами изъято…» С и н я к и вписывают в протокол свои подписи и данные из случайно оказавшихся при них паспортов. Вялые попытки Фёдора Николаевича уклониться от скорого проследования в РОВД пресекаются мягко, но решительно, во дворе у подъезда нас уж заждался «уазик» (ввиду важности операции его приказал выделить мне начальник угро), - едем!..
…Через 40 минут в своём тесненьком кабинете я уж нависаю над испуганно съежившимся на табурете Фёдором Николаевичем, и со зверской рожей ору: «Говори, тля, откуда наркота?! Кто поставщики?! Адреса, явки, имена наркокурьеров!.. Отвечай, пистон анальный, пока я не начал сердиться!..»
Он что-то неразборчиво бормочет… Тогда я болезненно бью его ладонями по ушам, тычу пальцем в глаз, бью кулаком под ребро… Он вскрикивает, лепечет жалобные оправдания, но зачем они мне?.. Я и не слушаю…
Моя цель другая - довести его до нужных кондиций. Он должен выглядеть как человек, оказавшийся на дне отчаяния, а чтобы так выглядеть - нужно таким и быть…
Несколько раз мне приходилось пытать людей положительных, лично мне даже нравящихся, с высокими моральными качествами, но либо по роковому стечению обстоятельств оказавшихся замешанными в совершении неких преступлений (скажем: его ребёнок заболел, и он украл деньги на лекарства!), и не желающих сознаваться в них, либо и вовсе ничего плохого не совершивших, но отказавшихся сообщить мне важную информацию о ком-то из ближайшего окружения…
До самой последней секунды они не верят, что их будут бить!.. Нет, они читали в газетах и слышали от знакомых, что в милиции иногда применяют меры физического воздействия, но в их понятии с НИМИ такое случиться никак не может!..
Ведь бьют - бандитов. Они же - кристально честные и добропорядочные граждане (в последнее время модно добавлять: и добросовестные налогоплательщики!). Милиционеры не могут этого не видеть…
«Да нет, они не посмеют меня избить!»
Но я их - бью. И - такое изумление в их глазах!.. О. с этим ничего не сравнится… Тут главное – не сама физическая боль, а нравственные мучения. Душа взрывается изнутри под грузом рухнувших иллюзий…
Оказывается, он всю жизнь верил нашему трижды долбанному государству, считая его и вправду «народным», в чём ему государство усердно способствовало… Бывало, заявишься посетителем в солидное госучреждение – и там встречают уважительно, выслушивают участливо, проводят с обещаниями… Что ничего потом не сделают - не беда, мы к этому привычные… Но ведь как встречают!..
Чувствуешь себя полноправным сыном Отечества, уважаемым избирателем, без пяти минут вождем или олигархом… А иногда ведь и делают что-то реальное, - камуфляж державы под «защитницу народных нужд» стоит некоторых затрат и усилий…
И потом, кто в госучреждениях трудится-то?.. Наши же братья и сестры, сыновья и внуки, отцы и деды, друзья, товарищи и однокашники… Своим они помогают по – настоящему, а своих – много, и многое свершается для своих от имени того же государства, делая его облик в глазах масс ещё более светлым и привлекательным…
Человек, родившийся в нашей стране, имеет все шансы состариться и умереть, так и не поняв, что он здесь - никто и ничто, никому не нужная шмакодявка… Захотят – растопчут в любой момент, и позвать на помощь - некого…