- Заметила бы!
- Ирина Викторовна, это, может, интересно, но не так существенно.
- Почему?
- Потому что дело, в общих чертах, закончено.
- Жумагалиев... Сознался?
- Он может и не признать своей вины. Но есть факты, есть показания.
- Он арестован?
- В предварительном заключении. Будет суд, и вы, разумеется, будете присутствовать в качестве свидетеля.
- Я... Я не буду свидетелем! Поймите, я чувствую - тут что-то не так! Почему эта кассета появилась после смерти Кости? Почему Костя говорил на кассете, что мне угрожает опасность? Я тогда еще не работала на телевидении!
- Ирина Викторовна, все это возможно объяснить. Телевидение, вероятно, тут и ни при чем.
- А что при чем?
- Ваш муж в процессе подготовки передачи, вероятно, столкнулся с некими фактами деятельности Жумагалиева... Которые мог передать и вам. Это объясняет его опасения.
- А я все-таки не согласна!
- Ирина Викторовна. - Следователь встал. - У меня сейчас очень много работы. Давайте увидимся позже? Если у вас будет что мне сказать.
Ира проводила его взглядом и легла в постель, не снимая халата. Она лежала, согнув ноги, глядя в потолок, скрестив руки на груди. Потом резко села, поморщилась - сильно закружилась голова. Ира обулась, вышла из палаты.
Сестричка, листавшая за своим столиком какой-то журнал, подняла на нее глаза:
- Звонить, Ирочка?
- Звонить.
- Сончас не пропускай.
- Я все равно не усну.
Ира спустилась на первый этаж, где были бесплатные телефоны-автоматы. Здесь гуляли сквозняки, стояли в коридорах каталки, грелись возле батарей мужчины в мешковатых пижамах и их родственники.
Кончалось время посещений. Она дождалась, когда освободится автомат, набрала номер, украдкой стрельнула глазами по сторонам. Но рядом никого не было - коридоры быстро пустели, близился сончас.
Ира выслушала долгие гудки, которые издавал аппарат, стоявший в ее собственной квартире. Потом нажала на рычаг, задумалась и набрала другой номер.
- Да? - сказал музыкальный девичий голос.
- Позовите, пожалуйста, Сашу... - почти беззвучно выдохнула она.
- Его нет, - ответил музыкальный голос, с каждой секундой теряя свою музыкальность. - А кто его спрашивает?
- Вы - Наташа? - резко сказала Ира.
- Я?.. Да, я его жена, - торжественно ответила женщина.
- Я вас поздравляю, - сказала Ира. - Он живет у вас?
- А... Я поняла. Это Ирина, верно? Ирина, может быть, хватит? Пять лет это тянется, но может быть, хватит? - Теперь девушка говорила обычным голосом, без единой мелодичной нотки.
- А может, вы и правы, - вдруг сказала Ира. - Может, и в самом деле, хватит. Я... Не буду больше звонить. - И повесила трубку.
А когда Ира поднялась на свой этаж, вошла в палату, кивнув сестричке, сняла халат и легла на постель, она уже не думала ни о Косте, ни о диктофоне, ни о Жумагалиеве. Вместо мыслей была какая-то невыносимая тоска, какое-то серое пятно.
- Ира, капельницу будем ставить, - заглянула сестра.
- Давайте. Во мне уже, наверное, крови не осталось из-за ваших капельниц, - сказала Ира, стараясь улыбаться.
- Ничего, новая образуется, - приговаривала сестра, выкатывая из угла штатив, укрепляя капельницу и беря иглу. - Еще родишь, кровь тебе пригодится.
Ира вырвала у нее руку и заплакала.
- Вот ты мне скажи. - Галка подняла стакан на уровне глаз и поболтала его так, что водка ходуном заходила. - Ой, пузыри... Ну, ты мне скажи хорошее было время, да?
- Еще бы, - подтвердил Иван. - Да ты пей, ведь налито.
Они выпили. Галка оглядела стол, отодвинула на край пустую посуду, навалилась на столешницу грудью, вылезающей из расстегнутой блузки.
- Вот разве теперь такие люди есть, как раньше? - сентиментально продолжала Галка. - Вот ты ко мне пришел. "Галя, помоги... Запутался". Я что - тебе хоть один вопрос задала?
- Ни одного.
- Видишь? А я же знаю, что ты ко мне к последней пришел.
- И вовсе нет.
- К последней, говорю! Не ври... Потому что брезгуешь мною. А что мною брезговать? Необразованная я? Так и ты необразованный. Нигде же не учился. Что - потому, что я алкоголичка? Ну, ты мне скажи - я алкоголичка?
- Нет.
- Да! Я алкоголичка! - значительно произнесла Галка. - А ты что - не алкоголик?
- Нет.
- И ты алкоголик. Третий день не просыхаешь.
Я же не спрашиваю, что с тобой случилось. Мне же по фигу. Я же твой друг. Да?