Иван бросился на кухню, присел к столу и придвинул к себе тарелку с пельменями. Таня к своей тарелке не прикасалась. Она сидела, вертя в руке баночку горчицы, прикусив нижнюю губу, не глядя на Ивана. Тот торопливо поел, обжигаясь, не успевая подуть на ложку, вскочил, напился холодной воды из чайника и заявил:
- Еду по делу, когда буду - не знаю.
- Ты меня погубил, - с надрывом произнесла она. - Зачем ты меня опять позвал?
- Тань, хватит.
- Мама мне сказала, чтобы я не возвращалась...
Что мне теперь делать? Куда идти?
- Никуда.
- Остаться здесь? - Она вышла вслед за ним в прихожую и смотрела, как он шнурует ботинки. - А что мне тут делать? Ждать тебя? Мыть полы, после того как ты по ним пройдешься в уличной обуви? Стирать тебе рубашки? Еще что?
Искать для тебя каких-то баб? Отвечать на их звонки?
- Тань, потом поговорим.
- Никогда ты со мной не поговоришь! Никогда не скажешь правды! Потому что ты все время врешь, все время!
- Пока! - Он открыл дверь, но она подбежала к нему и крикнула:
- Давай приведи ее сюда ночевать! Ляжем все втроем на диване, вот будет здорово! Ты же этого хотел? Сознайся!
- Дура!
Танька со слезами распахнула дверцы шкафа и достала оттуда комок желтого шелка:
- Вот! Вот! Ты спрятал, но я нашла! Когда меня не было, она тут ночевала! На подушке ее волосы Она брюнетка, да?! Красивая?! Я не дура, нет, я как раз не дура!
Иван узнал рубашку, которую нашел в коммуналке. Протянул руку:
- Отдай.
- На, подавись!
Рубашка полетела ему в лицо. Он успел ее перехватить в полете, скомкал, сунул в пакет и выбежал к лифту. Дверь квартиры хлопнула так, что стены содрогнулись.
Через час он подъезжал к "Новослободской". Уже метров за двести он заметно сбавил ход и вел машину вдоль бровки тротуара, вглядываясь в прохожих.
Погода была мерзкая - в оранжевом свете фонарей крутился мокрый снег, "дворники" едва справлялись с работой. В довершение всего руки у него слегка дрожали. Он и сам не знал почему. Наконец он заметил на краю тротуара фигурку в длинном черном пальто. Откуда она появилась, Иван проглядел. Наверное, Муха ждала его в подворотне или за каким-нибудь киоском. Девушка резко подняла руку. Иван подогнал машину к ней, отпер дверцу.
- Давай скорей отсюда, - пробормотала Муха, впрыгивая в салон и хлопая дверцей.
Она съежилась в углу сиденья, как и тогда, в первый раз, когда он вез ее в город из аэропорта. Подняла воротник пальто, уткнулась в него носом и смотрела вперед, на дорогу, не шевелясь, не произнося ни слова.
- Куда едем, сударыня? - спросил он через некоторое время, когда справа появился ярко освещенный Савеловский вокзал.
- Куда хочешь, Ваня.
- Юмор?
- Нет. Куда хочешь, туда и вези, - А если я никуда не хочу?
Девушка посмотрела на него. Он затормозил возле коммерческого ларька, обрамленного мерцающими гирляндами:
- Выпить хочешь?
- Армянского коньяка? - слабо улыбнулась она. - Не откажусь.
- На этот раз обломись, тут его не продадут.
Иван вышел, купил в киоске пару банок джина с тоником, шоколад, сигареты. Вернулся в машину, высыпал покупки на колени девушке:
- На, с праздником тебя.
- С каким?
- С наступающим Новым годом.
Она с треском открыла одну банку, отпила, вздохнула:
- Новый год далеко, Ванечка, а беда близко...
- Да что ты говоришь? - издевательски всплеснул руками он.
- Да, Ванечка, я попала в беду. Прошу тебя, не стой тут. Поехали дальше.
- Погоди, надо сперва сообразить, куда ехать, - сказал он, закуривая.
Она тоже закурила, искоса взглянула на него:
- Ты на меня очень сердишься?
- Это мягко сказано.
- А за что?
- За все. Муха. За вранье, за удар по почкам.
Этого мало? За машину. Вернули только сегодня, голую, в чем мать родила. Пришлось все покупать, а магнитолы до сих пор нет.
- Это не я сделала...
- Ну а мне от этого не легче! - Он разломал шоколад, сунул в рот плиточку. - А еще тебе придется ответить за Серегу.