Мне-то грезилось, что я из себя весь такой крутой и красивый, прямо, как пасхальное яичко. Ну, а как же? Владею тремя основными европейскими языками! В моё время подобным могли похвастать лишь выпускники профильных вузов. А вот хрен мне на рыло! Настоящий Лионель Фишер ко всему прочему знал латынь… Это я понял из писем, которые перечитывал до поздней ночи. Здесь вообще высшее образование не обходится без латыни. Вот же засада! Тот же отец Лазарь может меня спокойно спалить, коснись он этого вопроса более глубоко. Одна надежда, что он за давностью лет и отсутствия практики порядком её подзабыл.
Прежде, чем садиться за чтение писем, я немного позанимался чистописанием. Для начала очень внимательно рассмотрел зачищенное перо, которое спёр в воеводской канцелярии. Требовалось тщательно запомнить его форму. Затем попытался сам заточить перья. Как это делается, успел подсмотреть в той же канцелярии. А ещё у меня имелся образец пера из комнаты Белкиных. Похоже, сам Иван Данилович зачищал их заранее, делая небольшой запас для старшего сына. А может, этим озаботилась Мария Васильевна? Она же время от времени занимается с сыновьями уроками. По крайней мере, я слышал, как она читала с ними книгу. Короче, имея два рабочих образца, моя пытливая натура попыталась их повторить… Из десяти перьев, которые я отобрал для эксперимента, почти половина вышла очень даже ничего.
Потом мне пришлось покопаться в бумагах Фишера, чтобы найти писанину за его авторством. Затем я кропотливо её воспроизводил. Первым делом выписал все буквы по алфавиту и напротив них вывел имеющиеся в моём распоряжении образцы почерка прежнего хозяина. Давненько я так долго не писал от руки. Спина затекла, просто жуть! Ещё все пальцы перепачкал в чернилах. М-да, муторное занятие… А куда деваться?
Из писем я узнал, что «мои» папа и мама уже умерли, успев произвести на свет пятерых детей. У «меня» было два старших брата и ещё две сестры. «Я» самый младший. Поэтому никакого наследства «мне» не светило. Прибыльная должность отца, благодаря которой он получил дворянство, перешла к старшему сыну. Второй сын поступил на военную службу. Сёстры, получившие стараниями родителя приличное приданое, вышли замуж. Один «я» остался не у дел. Единственное, что дал «мне» отец — это возможность получить хорошее образование. А потом он умер. Мама пережила его ненадолго. «Мне» пришлось самому пробивать дорогу в жизни. На помощь братьев и сестёр рассчитывать не приходилось. У них имелись свои семьи.
Правда, у отца был младший брат, то есть «мой» дядя. Он немного помогал «мне» с работой. Однако чтобы получить прибыльную должность, требовалось часто и обильно «подмазывать» нужных людей. А вот с этим у настоящего Лионеля Фишера, похоже, были проблемы. В моё время таких людей называют некоммуникабельными. Хотя это не помешало получить ему докторскую степень. Значит, какие-то таланты у человека всё же имелись. Да и без друзей он не остался. Я нашёл несколько писем от некоего Жерома. Тот предупреждал Лионеля ни в коем случае не искать счастья в Пруссии, так как вместо работы можно угодить в армию. Свихнувшийся на войне прусский король Фридрих II вербует в неё чуть ли не насильно. От этой новости мне захотелось заржать в голос. Еле сдержался. Весь дом спит, а я тут веселюсь.
Дальше мне стало понятно самое первое письмо от дяди, прочитанное мной несколько дней назад. Кто-то из его знакомых подсказал, что Россия нуждается в грамотных людях. Вот он и отправил своего незадачливого племянника куда подальше. Отсюда и пространные рассуждения об отце, достигшего больших высот. Что ж, с этим всё ясно. Ещё бы знать, как «я» попал на глаза Воронцову? Скорее всего, случайно. Просто он увидел иностранца и вспомнил о Белкине, который просил поспособствовать с учителем. В любом другом случае «моя» мелкая особа заинтересовать его совершенно не могла.
Морской берег, усеянный белым песком, был абсолютно пустынным, если не считать пары чаек, ходивших по его кромке, и матерчатого тента с шезлонгом. Я, раздевшись до трусов, с удовольствием улёгся на шезлонг. Предзакатное солнце незаметно клонилось к горизонту и отражалось в морских волнах сотнями ярких бликов. Я закрыл глаза. Телом овладело полное спокойствие. На периферии сознания слышались крики чаек, тихий шелест прибоя, стрёкот насекомых. Кожу обдувал приятный, тёплый ветерок… Никаких мыслей… Никаких желаний… Вдруг я почувствовал прикосновение к своему плечу. Лёгкое удивление заставило приоткрыть глаза. На меня, улыбаясь, глядела певица Клава Кока, одетая в розовое бикини. Фигура у девушки была настолько сексапильной, что я сразу возбудился, но совершенно лишился дара речи. Пока пытался выдавить из себя хоть слово, эта обворожительная нахалка снова коснулась моего плеча…
— Леонид Иванович, вставайте. Вы сами просили разбудить вас, когда пробьёт семь часов.
— Какие семь часов? — я наконец-то справился со своими голосовыми связками, зато очень удивился странному голосу певицы.
— Так колокол церковный пробил… — прозвучал ответ.
— Церковный колокол? — я в недоумении стал оглядывать берег в поисках храма, но он вдруг превратился в Марфу, которая в свете лучины больше походила на Фрекен Бок из мультфильма про Карлсона, чем на Клаву Коку. «У, сука, такой сон обломала!» — чуть не вырвалось у меня. — Марфа, а сегодня плюшки будут? — спросил я мстительно.
— Какие плюшки, Леонид Иванович?
— Вкусные! С творо… — запнулся я. — С сыром!
— С сыром? — лицо женщины приняло растерянное выражение. — Но птички на зиму улетели в тёплые края.
— Э-э… — теперь уже растерялся я. — Какие птички?
— О которых вы спросили. А-а, поняла! — вдруг неожиданно обрадовалась женщина. — Вам, наверное, хочется плюшек из теста? Наподобие праздничных голубков и куличей?
— Да, Марфа, ты угадала, — ответил я со вздохом. Разочаровывать эту добрую женщину совсем не хотелось. А ещё пришло понимание, что русский язык мне знаком не больше, чем латынь.
— Я в воскресенье слеплю птичек с сыром, — улыбнулась Марфа и вышла из комнаты.
Разговор сбил моё сексуальное возбуждение, появившееся во сне, но желание сходить до ветра не пропало. Я встал, быстро оделся по форме номер четыре, достал из-под топчана ночной горшок и отправился на двор. Решил, что с утра буду сам его опорожнять.
После посещения отхожего места я сразу в дом не пошёл, а занялся зарядкой на скотном дворе. Морозец бодрил! Тут же вспомнилась армия. Там не важно, какая была погода. Утренняя пробежка на три километра являлась обязательной. Я решил вспомнить забытые традиции. Ввести их, так сказать, в обязательный курс утренних процедур. Да и для тела полезно. Площадка внутри скотного двора вполне удовлетворяла мои планы. Вот на этом участочке я и начал утаптывать снежок. Правда, одежда совсем на спортивную не походила. Скорее на театральную. А вместо сапог — валенки. Бегать в туфлях я не решился.
Минут пятнадцать я тупо нарезал круги по двору. Потом стал совмещать бег с отжиманиями, приседанием, качанием пресса, подтягиванием. Под одним из навесов проходила не очень толстая жердь, выбрал её в качестве турника. Бег я закончил комплексом разминочных упражнений. Потом немного помахал руками и ногами, после чего отправился домой. Оказывается, пока я упражнялся, за мной наблюдал весь дом. Люди тут рано встают. Ивану Даниловичу надо на службу к восьми часам, Марии Васильевне в церковь, а у дворни своих забот хватает. Они вообще в четыре утра встают. Корову и коз подои, накорми остальную скотину, затопи печи, натаскай воды, замеси тесто… Короче, есть чем заняться. Однако на меня выходили посмотреть все.
— Это что же, теперь вы будете так э-э… заниматься каждое утро? — спросил Белкин, когда я зашёл в дом.
— Совершенно верно, Иван Данилович. Иначе без тренировок растеряю все навыки. Не желаете присоединиться?
— Нет, — он быстро покачал головой. — Пожалуй, не стану.
— Вы же хотели научиться тайной борьбе. А без хорошей зарядки это дело навряд ли выйдет, — решил я его подначить.
— Да Бог с ней, с этой тайной борьбой, — Белкин махнул рукою. — Стар я уже. Лучше мальчишек моих научите.
— Вы — старый? — безмерно удивляюсь. — А сколько вам лет?
— Тридцать.
— Тридцать!? — изумление скакануло ещё выше. — И это вы называете старостью? Да в тридцать лет люди только жить начинают. Глядя на вас с Марией Васильевной, можно подумать, что вы юны, как в первый день после свадьбы, — решаю польстить с утра хозяевам. Пусть день начинается с положительных эмоций. Доброе слово и кошке приятно.
— Вот уж скажете… — засмущалась Белкина, стоявшая рядышком.
— Честное благородное! — прижимаю левую руку к груди.
— Благодарствуем, Леонид Данилович, на добром слове. Храни вас Господь! А нам пора идти.
— Да, нам пора, — встрепенулся Иван Данилович.
— Тогда всего хорошего, — улыбаюсь вслед хозяевам дома, и тут замечаю, что во время всего разговора держал в правой руке ночной горшок. М-да…
Сразу к себе в комнату не иду. К моему пустому горшку добавляется ещё один, но уже наполненный чистой, горячей водой. По причине отсутствия душа придётся другим способом ухаживать за своей тушкой. В комнате я разделся, намочил полотенце принесённой водой и тщательно обтёр тело. Думаю, нужно попросить, чтобы Марфа или Прасковья специально разогревали для меня с утра пару вёдер. Принимать водные процедуры лучше в бане.
Только-только хозяева слиняли из дома, как в общей зале объявился Прохор. Всё правильно, барин с барыней уехали. Емельян и Прасковья вместе с ними. Теперь можно расслабиться. Тем более жена осталась за хозяйку, а значит, накормит и напоит чем-нибудь вкусным… Когда я вышел в общую комнату, он сидел у краешка стола и лопал деревянной ложкой какую-то похлёбку, заедая её румяной лепёшкой.
— Привет, племянник антихриста! — на меня вдруг напало игривое настроение. — Как поснедаешь, готовься.
— Э-э… — мужичок чуть не подавился. — К чему готовиться, Леонид Иванович? И почему это я — племянник антихриста?
— Потому, что я видел картины, на которых написаны херувимы. Так вот, ты на них совсем не похож. Кроме того, ты ещё вчера мог заметить щетину на моём лице. Однако даже не спросил, а не угодно ли мне побриться? Ну, и кто ты после этого? Как есть — племянник антихриста. А я-то считал тебя своим другом. Сапоги подарил… Нет, Прохор, злой ты. Уйду я от тебя…
— Куда ж вы уйдёте?! — это не на шутку всполошилась Марфа, слушавшая наш разговор с большим вниманием.
— Да хотя бы к вашей соседке, Дарье Михайловне. Она женщина чуткая, понимающая. Вдова опять же… — продолжал я куражиться. Про Дарью Михайловну мне рассказывал Прохор. Она была из мещан, и её дом стоял недалеко от дома Белкиных. Зря я при Марфе упомянул вдовушку. В результате узнал о ней столько нелестных слов, что стало стыдно за затеянный разговор.
— А Прохор вас мигом побреет, — пройдясь ядрёным языком по соседке-мещанке, Марфа принялась ублажать меня обещаниями. — Чего, кобель, расселся? Всё утробу свою ненасытную набить не можешь?! Видишь же, барина побрить надобно!
— Пустое, Марфа, — пытаюсь защитить ни в чём неповинного мужичка. — Пусть доест. Я не тороплюсь.
— Ещё успеет наесться!
— Конечно, Леонид Иванович, успею, — быстро закивал Прохор. Похоже, побаивается свою грозную супругу.
— Ну, как знаешь, — легко соглашаюсь.
Минут через двадцать я был уже гладко побрит и благоухал цитрусовым парфюмом. Пришло время будить маленьких сорванцов. Вставали они нехотя. Видать привыкли пробуждаться, когда сны сами покидали их. Что ж, время халявы закончилось. Теперь всё будет по расписанию: подъём, туалет, зарядка, умывание, завтрак, занятия науками… Пока я приводил в чувство барчуков, Прохор сходил за Васькой с Наташей. С этого дня весь детский сад начинает жить одним дружным коллективом…
Освободиться мне удалось примерно часам к двенадцати. Сначала в роли педагога выступал я сам. Затем вернулась Мария Васильевна и привела отца Лазаря, который быстро взял на себя функции учителя. В целом слушать его было интересно и познавательно. Но когда началось разучивание молитв, мне жутко захотелось спать. Приходилось время от времени тереть мочки ушей и покусывать нижнюю губу, чтобы взбодриться. Иначе, какой пример я подам детям? Только-только начал авторитет зарабатывать…
А им действительно было со мной интересно. Столько нового и необычного… Да я и сам старался не нагонять тоску. При первых же признаках скуки, подкидывал новые идеи. Например, урок я начал с объяснения, что такое часы и как по ним определять время? Для наглядности на листе бумаги был изображён циферблат, а роль стрелочек выполняли две палочки. Сначала я сам двигал «стрелки», затем по очереди дети… Когда тема часов начала утомлять, мы занялись новой игрой… Как-то я читал книгу, в которой описывалось, как в Англии воспитывали будущих офицеров королевского флота. Для того чтобы выработать у них благородную осанку, юношей заставляли каждое утро по полчаса стоять у ровной стены. Спина прямая, к стене в обязательном порядке прикасаются пятки, икры ног, ягодицы, лопатки, затылок и локти рук. Ладони на бёдрах. Плюс ко всему на голову ставилась чашка, наполненная водой.
Прямо скажу, упражнение сложновато. Во-первых: всё время какая-нибудь часть тела сама по себе отлипает от стены. Во-вторых: сбивается дыхание. А оно должно быть естественным и равномерным. В-третьих: очень быстро затекают мышцы и начинают подрагивать ноги. Конечно, я не собирался мучить детей в течение получаса. И чашку с водой на голову никому не водружал. Ещё успеется. Зато по минутке отстоял каждый. Пока один стоял у стенки, пытаясь изобразить из себя благородного лорда, остальные хором считали до шестидесяти, повторяя за мной счёт. Сегодня каждый узнал, что в одной минуте шестьдесят секунд. А ещё были упражнения с палочками и шариками, повторение французских слов, которые учили вчера, мой рассказ о растениях, произрастающих в России…
На рынок мы отправились втроём: я, Фиксатый и Таксист… То есть Прохор и Емельян. Теперь они, кроме имён, откликаются ещё и на прозвища, данные мной. Произошло это следующим образом… Находясь в благодушном настроении, я пообещал Прохору вставить золотой зуб, если тот будет хорошо себя вести. Слово «фиксатый» вырвалось случайно, но почему-то очень рассмешило Емелю.
— Таксист, а чего ты лыбишься? — обратился я к нему. — С золотыми зубами ходят исключительно козырные пацаны. А твоя роль — быть у них на подхвате.
Естественно мой благородный слог никто не вкурил. Уловили лишь общий смысл. Зато теперь смеялся уже Прохор, и смеялся над словом «таксист», типа что-то понял. А я ещё пообещал нарисовать на возке шашечки.
Гостиный двор встретил нас распахнутыми воротами, через которые туда и обратно сновали люди, одетые в грузные зимние одежды. Одни шли налегке, другие несли котомки и корзины, третьи тянули за собой санки, четвёртые управляли лошадьми, запряжённые в сани-розвальни. Повсюду слышались перекрикивания, конское ржание, лай собак. Сгустки пара, вырывающиеся из раскрытых ртов, образовывали белёсое марево. На утоптанном снегу валялись пучки соломы и конские яблоки.
Состоял гостиный двор из бревенчатых «павильонов», выстроенных в форме прямоугольника. В них располагались лавки солидных купцов. Прочая шушера кантовалась на улице внутри прямоугольного периметра, разложив свои товары на прилавки, прикрытые дощатыми навесами. Всё увиденное чем-то напоминало мне мультфильм по мотивам произведения Пушкина «Сказка о попе и о работнике его Балде». Только зимний вариант. Однако наблюдался и общий порядок. Независимо друг от друга стояли хлебные ряды, мясные, рыбные, кожевенные, суконные…
Что надо мне? В первую очередь ткани. Хочу пошить рабочую и спортивную одежду. Ещё нужны трусы. У меня всего одни. Спать в ночных штанах этого времени откровенно напрягает. По поводу пошива одежды я советовался с Марией Васильевной. Белкина сказала, что в Боровске есть профессиональные портные, которые шьют мундиры и партикулярные (штатские) платья. Но зачем тратиться, когда есть она? Женщина заверила меня, что с удовольствием займётся составлением моего гардероба по предложенным лекалам. Очень уж её заинтересовала «европейская» мода и отдавать новшества на сторону она совершенно не хотела. Что же, тем лучше.
Эх, была бы ещё швейная машинка. Но нет пока такого девайса в этом времени. Если же браться за конструирование данного агрегата, то боюсь, что уйдёт слишком много времени. Конструкцию ножного привода я понимаю чётко, но основной механизм, который непосредственно выполняет работу, для меня полная загадка. Одно знаю: ушко у иголки с другой стороны…
Ещё мне требуются мел и гипс, чтобы изготовить мелки, которыми пишут на школьной доске. Доску тоже необходимо сделать. Тратить бумагу на рисование образных пояснений выходит слишком дорого. Белкины про бережливость уже не раз намекали. Туго тут с наличкой. А бумажные деньги ещё не ввели. Вроде случится это при Екатерине II. Но когда конкретно, хрен её знает. Что же касается гипса, то кроме изготовления мелков, он пригодится мне для литейных работ. Будем с Прохором отливать разные детали из бронзы. Сюда стоит добавить воск. Кстати, у Белкиных в Корнеевке имеется своя пасека, но весь воск уходит на продажу. Себе они оставляют самую малость. Придётся покупать.
Зато от одной заботы они меня избавили. Я же хотел купить шкуру для пошива зимней обуви. Оказывается, что такая шкура у них имеется в достатке. Дадут столько, сколько надо. Это радовало! Жаль, не было специалиста по пошиву обуви. Даже Прохор не хотел браться. Конечно, смастрячить поршни он мог бы, но вряд ли я надену такую «красоту» на себя. Если только дома ходить. Но для дома я и сам могу расстараться. Мы в своё время с Данькой сшили не одни ножны для ножей, которые изготовил Михаил Петрович. Так что навык имеется.
Емельян с возком остался недалеко от входа в гостиный двор. Можно было бы и вовнутрь заехать, но мы же не купцы и товара у нас нет. А платить лишнюю копейку за парковку внутри рынка не хотелось. Пока мы шли к лавкам, я узнал от Прохора, что сами железно-заводчики Меллеры живут в Москве, а здешним заводом управляет поставленный ими человек. Блин горелый, а чего тогда батюшка мне советовал? Или сам не знал? Или думал, что меня интересует продукция завода, а не конкретно хозяева? Хрен поймёшь. Зато становится ясно, почему архимандрит Дорофей писал в Берг-коллегию. Управляющий заводом, скорее всего, послал его к своим работодателям, типа я человек маленький и самостоятельно деньгами не распоряжаюсь. А судя по рассказу Прохора, который тесно общается с купцами, у Меллеров в Москве имеются каменные палаты. Короче, люди с положением. М-да, не получится с ними пообщаться. А вести дела с управляющим я не собираюсь. Но на завод сходить надо. Хоть гляну, что из себя представляет? Возможно, закажу чего-нибудь…
— Слышь, Прохор, а в Боровске вообще много немцев проживает? — спросил я, шагая сквозь людскую толчею.
— Хватает, — кивнул он после недолгого раздумья. — Аптекарь Шварц — немец…
— О, аптекарь! — обрадовался я «цивилизованному» слову. — А где он обитает?
— Там лавка, — беззубый гид махнул рукой куда-то в сторону. — Говорят, что он — колдун…
— Кто?! — рассмеялся я. — Прохор, ты взрослый мужчина, а веришь разным глупостям? Не бывает никаких колдунов. Все так называемые чудеса можно легко объяснить с помощью науки. Вот знаешь, к примеру, откуда берётся молния?
— Конечно. Боженька гневается.
«У-у, как всё запущено! — невольно изумился я. — Тут, наверное, и про громоотводы ничего не слышали. М-да, на такие темы лучше не заводить беседы. Не поймут, да и я объяснить не смогу. А вот осиновый кол отхвачу запросто». От этих мыслей моё внимание отвлекла толпа, собравшаяся возле каких-то двух мужичков. Прохор тоже заинтересовано остановился.
— Чего там? — спрашиваю его.
— Куприян Горбонос продаёт своего крепостного.
— Дворянин?
— Кто?! — Прохор удивлённо повернул голову в мою сторону.
— Ну-у, Куприян твой…
— Да ты что, Леонид Иванович! Из него такой же дворянин, как из меня митрополит Московский. Слободской он. К тому же пьяница горький.
— Откуда тогда у него крепостной?! — теперь уже удивляюсь я.
— Летом купил по случаю у донских казаков, которые здесь проезжали. Где взял деньги, не ведаю. Но пару рублей за шведа отдал.
— За шведа?! — удивляюсь ещё больше. — Так крепостной, значит, иноземец?
— А то ж! — кивает Прохор. — Казаки где-то отловили, а этот дурачок купил. Только видать забыл, что теперь пОдать за крепостного надо платить. А может на хмельное зелье денег не хватает.
— Зачем же тогда покупал?
— Так его ни в один цех не принимают. Вот и решил показать себя хозяином. Говорю же, пустой человек.
Тут я вспомнил, что городские жители этого времени объединяются в специализированные цеха, то есть в торгово-ремесленные корпорации. Например, цех сапожников, булочников, плотников, кузнецов и так далее. Это помогает противостоять конкуренции и прочим социальным трудностям феодальной эпохи. У каждого цеха имеется устав, который требуется чётко соблюдать, иначе последуют суровые санкции от своих же коллег. Куприян, похоже, был злостным нарушителем всяких уставов, вот и…
Пользуясь своим ростом и физической силой, пробираюсь сквозь толпу поближе к виновнику зрелища. В своё время мне довелось видеть сутенёров, выставляющих на продажу проституток, но здесь другое. Вот и захотелось посмотреть, как происходит торговля людьми? М-да, в моё время этого «сутенёра» назвали бы бомжом. Борода всклоченная, сальная, под глазами мешки, рот щербатый, одет в видавшие виды тулуп и малахай. А у его холопа и того нет. Тщедушное тело прикрывает куцый армяк да потёртый войлочный колпак. Что удивило, так это выбритое лицо крепостного. Правда, щёки впалые, словно голодал сильно. Стоит, дрожит. Замёрз походу…
— Как тебя зовут? — спрашиваю на немецком языке. Вроде шведы на нём разговаривают.
— Густаф, — тут же встрепенулся мужичок, услышав знакомую речь. — Господин, если вы верите в Бога нашего Иисуса Христа, и вам знакомо чувство сострадания, то выкупите меня у этого сумасшедшего варвара, а я отслужу…
— О, ещё один немец объявился! — отреагировала толпа на наш диалог. Кто-то обернулся к стоявшему за моей спиной Прохору, чтобы узнать, кто я такой.
— Откуда ты и что умеешь? — не обращая внимания на толпу, я принялся расспрашивать Густафа. Мужичка было жалко, но хотелось узнать о нём побольше.
Он принялся сбивчиво рассказывать о себе. Понимал я его с трудом. Всё-таки разница в языке была большой. Приходилось применять не только немецкий, но и русский, французский, английский… С горем пополам удалось разобраться в его истории. Оказывается, Швеция и Турция поддерживают союз между собой, естественно против России. Нередко шведское правительство отправляет в Стамбул своих офицеров. Типа инструкторы. Как раз при таком инструкторе и состоял денщиком Густаф. Один раз тому захотелось поплавать по морю на кораблике. Однако подлые пираты (казаки) напали на их судно ночью. Офицер, защищаясь, погиб, а он попал в плен… Сам Густаф был простым ремесленником, но угодил под рекрутский набор. А денщиком стал потому, что умел хорошо брить лицо, чинить платье и сапоги. Да и по профессии он являлся сапожником. Услышав эту новость, я обратился к Куприяну, который пялился на нас тупыми глазами и всё порывался что-то вякнуть:
— Сколько ты хочешь за него?
— Пять рублёф! — нагло заявил любитель зелёного змия.
— Чего?! — тут же возмутился я. — Это за что же ты просишь такие деньжища?
— Так ведь — иноземец! — заявляет важно.
— Да хоть инопланетянин! За что платить-то?
— Э-э… — завис Куприян. — А кто такой — иплотянин?
— Не иплотянин, деревня, а ино-плане-тянин! — раздельно произношу слово. — Хочешь знать, кто это такой?
— Ага, — лыбится щербато.
— А ты в курсе, что информация денег стоит? Заплати мне, и я расскажу про инопланетян столько, что книжки можно будет писать.
— Э-э… — снова завис Куприян. — Я не дьяк, чтобы письменами заниматься! — типа отмазался.
— Конечно, не дьяк! Ты — душегуб! До чего довёл своего холопа… Худой, больной и ничего не умеет, — откровенно издеваюсь я.
— Чё это — не умеет? Умеет! Он в дому чисто прибирает…
— Для наведения чистоты в доме я и бабу могу найти. А немец не сегодня-завтра помрёт. И что, мне потом отвечать за это? Нее, я лучше пойду к его высокоблагородию Николаю Яковлевичу Бахметьеву и по старой дружбе шепну ему о неком Куприяне Горбоносе, который христианскую душу голодом уморить хочет. Тогда посмотрим, как ты запоёшь! — решаю запугать любителя лёгких денег.
— Барин, не губи! — мужичок вдруг рухнул на колени и сдёрнул с себя шапку. — Два рубля я отдал за эту немецкую рожу… Мне бы своё вернуть!
— Два рубля, говоришь? — хмыкаю я, а сам удивляюсь: не ожидал подобной реакции. Неужели имя воеводы так подействовало?
— Ага! — трясёт головой. — И четыре алтына, чтобы пошлину заплатить.
«Вот же жук! — невольно восхищаюсь. — Сам трясётся от страха, но свой интерес блюдёт. А крепостного надо брать. Слуга, который обязан тебе лично, служить станет не за страх, а за совесть. К тому же местных не любит, значит, подкупить не смогут. Особенно если появится дополнительный стимул. А я такой предоставлю. Коли он действительно хороший сапожник, то от своего дела точно не откажется. Поставим здешнюю моду раком! Да и вообще, через него с заграницей можно списаться. Всяко знакомые в Швеции остались…»