— Ладно, — я решил разбавить серьезные материи шуткой. — А о собственном хвосте что скажешь?
— Мой хвост человечьему не чета. Кроме него, — пес показал на друга, — я ни перед кем не вилял хвостом. — После недолгой паузы он еще раз глянул на друга и добавил: — Эх, если бы выходила газета на собачьем языке, я сам взял бы у тебя интервью.
— Будет и такая… — отозвался Лохматый Мужчина. — Может, уже где-то выходит, а мы не знаем.
— Насчет собачьей газеты не знаю, — сказал я. — Но в следующий раз возьму интервью у тебя.
— Не утруждайся, — сказал Лохматый Мужчина. — Мы с собакой единомышленники.
— Тогда ответь хоть на один вопрос.
— Валяй.
— Почему у тебя такое волосатое тело?
— Был бел, как белок, да туман заволок… Судьба замотала, без угла, без причала… Короче, тело приспосабливается к природным условиям. Ведь житуха у меня не как у людей.
— А на кладбище отчего обосновался?
— Приглянулось. По душе мне здесь.
— Может быть, я могу тебе чем-то помочь?
— Если Аллах не в силах помочь, то что может Его создание.
— Хочешь, буду наведываться иногда?
— Нет! — отрезал он.
— Ну, раз так, пойду. — Я поднялся. — Может, слово какое скажешь напоследок… Мы же люди…
— Слово свое я сказал ему, — показал на пса. — И завещание ему оставил.
— Завещание — псу?!
— Тебе этого не понять. Молод еще.
— Ладно… Если не секрет, что завещал? — спросил я.
— Завещал, чтобы он по смерти съел меня. А то смердеть буду…
— А что пес? — я посмотрел на лохматого — тот угрюмо молчал.
— Сначала зарычал и замотал башкой, мол, не ем человечины. Но я полдня канючил, умолял слезно и уломал — согласился из жалости…
Когда я опомнился, то увидел, что тащусь по кладбищенской тропе, да так, будто увязаю в трясине.
Я выполз со старого кладбища, как старый катафалк. И внутри катафалка была глухая пустота.
…Над старым кладбищем густела тьма. И старые покойники, натянув на свои старые мощи старую тьму, обрели покой…