Молодая красивая женщина всегда радует мужской глаз. А в апрельский вечер, когда после хмурой зимы выглядывает теплое солнце, согревая уставших от шапок и варежек горожан, созерцать милых дам особенно приятно. Ей очень шло ее светло-зеленое кашемировое пальто с поясом на тонкой талии, полусапожки на высоких каблуках с заостренными носами, стрелки на ажурных колготках подчеркивающие стройность длинных ног. Изящная миниатюрная сумочка, на руках лайковые перчатки. Пушистые рыжие волосы, разбросанные по плечам, на щеках ямочки, губы персикового с перламутром цвета чуть приоткрыты, глаза…. Какие у нее глаза? Малахитовые, кофейные, синие, а, может, черные, как антрацит? Шубин хотел подойти и заглянуть в глаза незнакомке, но его опередил Куликов. Судебный медик привычным жестом приподнял ей веки и, бесстрастно произнес:
— Мертва. Уже часов пять, не меньше.
На шее женщины отчетливо выделялась узкая фиолетовая полоска. Потерпевшая была задушена резиновым шнуром, который валялся тут же.
Оперативная группа, прибыла на вызов в один из старых домов, каких много в центральной части города. Первым труп обнаружил местный сантехник. Он спустился в подвал, чтобы проверить водопроводные краны. Сантехника уже допросили, но ничего полезного он сообщить не смог. Если выбросить из его речи мычание, причмокивание и матерные слова, то оставалось всего два предложения: «Пришел, смотрю — лежит. Вам позвонил».
От убойного отдела были вынуждены выехать Анатолий Шубин и Саша Носов — Шубин сегодня дежурил, а лейтенант Носов «удачно» оказался на месте.
— Ни документов, ни мобильного телефона. Ладно, личность и так установим. Ведите соседей — может, опознают, — распоряжался Скородумцев.
Шубин знал Артема Скородумцева, как человека, не очень прилежно относящегося к своей работе. Поэтому то обстоятельство, что Артем здесь в качестве дежурного следователя, и поэтому дело, скорее всего, передадут кому-нибудь из его коллег, немного ободряло.
Через две минуты, то и дело причитая, и вспоминая всевышнего, в подвал спустились две пожилые дамы. Они вместе с другими зеваками давно стояли у парадной, ожидая подробностей случившегося. Так что, Носову уговаривать их долго не пришлось — соседки с готовностью вызвались принять участие в опознании.
— Господи! — зашептала бабуля с большой хозяйственной сумкой, из которой торчала румяная горбушка батона. — Что же это делается, а?! Как же так, как же так…
— Из двенадцатой квартиры она. Как зовут — не знаю, но точно из двенадцатой.
— Да, да. Она из нашей парадной.
Двенадцатая квартира принадлежала сестрам Элине и Олесе Сырниковым и располагалась на третьем этаже. Кроме нее на площадке находилась еще одна — для старого фонда вполне распространенная планировка. Дверь в квартире потерпевшей оказалась не запертой. Внутри никого, впрочем, этого стоило ожидать. Перед взором оперативников предстала привычная картина, трактуемая уголовным кодексом, как кража: ящики всех шкафов, комодов, тумбочек и столов были открыты, вещи вывалены на пол и разбросаны. В углу одной из комнат угадывался камин, вернее, то, что от него осталось. Неизвестный, устроивший погром, уделил архаичной отопительной системе особое внимание. Камин был вероломно разобран по кирпичику, искорежен и разбит. Рядом валялась груда осколков, пыль плотным слоем покрывала паркет. На полу четко проглядывались следы от кроссовок. Судя по размеру — не меньше сорок второго — следы принадлежал мужчине.
После тяжелой смены Элина очень уставала. По приходу в номер едва хватало сил, чтобы переодеться и ополоснуться под душем. Потом она доползала до кровати и тут же засыпала. Спала всю ночь, как убитая, и ничто ее не могло разбудить: ни горластая соседка со своими пьяными гостями, ни шумные турки, вечно галдящие в коридоре — ничего, кроме будильника, поставленного на без четверти шесть. Сегодня впервые за все время работы на платформе Элина Сырникова не смогла уснуть. За час до окончания смены ей позвонили на мобильный. Звонок был из России — номер начинался с семерки. Из сумбурной, короткой речи Ритки Элина поняла, что ее сестра умерла и нужно ехать на похороны. Как умерла Олеся, когда — эти вопросы остались без ответа. Элина не успела ничего спросить — Ритка отсоединилась. «Экономит», — с неприязнью подумала Эла. Даже в такой ситуации копейки считает. А еще лучшей подругой считалась. Нет не ее подругой, слава богу. Ритка дружила с сестрой. Элина набрала номер Олеси — вне зоны доступа. Затем позвонила Рите — в такие новости сразу не верилось, их нужно было услышать, как минимум, еще раз. «Ты ничего не путаешь?», — хотела она спросить, но дозвониться не удалось. «Абонент временно не доступен», — ответил ей голос оператора. «Вот нищета!». Элина догадалась, Ритка не экономила — у нее, как всегда, на мобильном был минимальный баланс, который сразу же истек, как только она позвонила. Связь с Голландией — удовольствие не из дешевых. Она еще раз набрала номер сестры. Ей казалось, нет, она была уверена, что Олеся ответит. Но опять: «Абонент не недоступен».
Оставшееся время она работала по инерции, не помня, что делала минуту назад. Думать ни о чем не хотелось, а что-либо предпринимать — тем более. А следовало. Хотя бы узнать, что произошло на самом деле. Только спросить было не у кого: они с сестрой жили одни. Родственники, конечно, были, но не настолько близкие, чтобы она знала телефон кого-то из них.
Мысли стали приходить ночью. Они назойливо лезли в голову и мешали уснуть. «Олеськи больше нет", — звенело в голове. Как странно, нелепо и неожиданно. Сестра младше ее, а, значит, должна была прожить дольше. Душа у Элы не болела. Ей было тяжело и скверно, но от горя она не убивалась. Она стала думать, как действовать дальше: попросить на работе расчет и ехать домой, заниматься похоронами. Отпуск за свой счет не дадут — здесь так не положено. Она гастерарбайтер — человек второго сорта, должна радоваться, что вообще на работу взяли. Ее проблемы никого не волнуют. Желающих на ее место хватает — очередь вереницей вьется. Как ей этого не хотелось, но Элина была вынуждена признать, что уволиться все же придется. А ведь в этот раз и недели не отработала, даже деньги на дорогу не отбила. Внутренний калькулятор уже включился и подсчитывал убытки. Кроме незаработанных денег и трат на возвращение домой, добавлялись расходы на похороны. Даже при самом скромном раскладе придется потратить все, что у нее есть, что откладывалось с каждой поездки. Элина хорошо знала порядок цен на ритуальные услуги — два года назад они с Олесей похоронили мать. Еще раньше умер отец. Его смерть пришлась страшным ударом по семье — Сырников умер в сентябре девяносто восьмого года, когда страну лихорадило от дефолта. Цены взлетали ежедневно, и они с матерью не знали, на что купить продукты, а тут такое… Сейчас, слава богу, не девяносто восьмой, макаронами давится не придется, но вот машина. Покупка четырех колесной мечты отдалялась еще на год. Что же, потерпит раз так случилось. Она привыкла к тому, что ничего легко не давалось. В личной жизни тоже не обошлось без шероховатостей. У таких невезучих, как она если есть проблемы, то они во всем. С Колей вроде все складываться стало, так ведь Олеська поперек дороги встала. Колька специально на кухню выползал, когда она там находилась, и сидел, пялился, а сестра словно нарочно уходить не торопилась, еще и куцые халатики носила, которые один пупок прикрывали. Теперь-то, у них с Колей все будет хорошо, никто больше не помешает. Элина старалась не думать о выгоде от смерти сестры, но меркантильные мысли просачивались сами. Ей стало очень стыдно перед собой — неужели она такое чудовище? Но сознание продолжало рисовать картины будущего — одну краше другой. Теперь квартира принадлежит только ей. Олеся не хотела ее менять и из-за этого они постоянно ссорились. Какая может быть личная жизнь при совместном проживании? Ей можно было не торопиться с замужеством. О старшей сестре Олеся думать не хотела, а ей, между прочим, было очень тяжело найти мужа, и с каждым годом шансы неумолимо стремились к нулю. Теперь она богатая невеста, хоть и в непривлекательном для женихов возрасте. Перспективы возможного брака немного успокоили Элину, и угрызения совести ее больше не терзали.
Во второй половине дня майор Андрей Атаманов собрал своих сотрудников на совещание.
На повестке было убийство Сырниковой Олеси Михайловны двадцати шести лет от роду, труп которой был обнаружен накануне в подвале ее же дома. Было установлено, что Олеся работала программистом в фирме «Парадиз». Из ближайших родственников наличествовала лишь старшая сестра, которая в данное время находилась на заработках в Нидерландах.
— Чем занимается этот «Парадиз» известно? — задал вопрос Андрей.
— Вот. — Носов, который успел навести справки о месте работы Сырниковой, достал рекламный буклет «Парадиза». На хорошей глянцевой бумаге пестрели шикарные коттеджи, в заголовке была надпись: «Умный дом». Далее перечислялся широкий спектр услуг, исходя из которого, следовало, что при желании заказчика фирма берется полностью автоматизировать быт домовладельца, а также оснастить техникой его офис, склад, предприятие, концерн, и так далее — кто чем смог обзавестись.
— Это когда встаешь с кровати, а тапки сами приходят и на ноги обуваются, — прокомментировал Костров. У лейтенанта, как обычно, было веселое настроение.
— Тут не знаешь, в какой угол диван поставить, чтобы проход не загородить, а народ с жиру бесится — свет им включать лень, надо, чтобы сам включался, когда баре входят.
— Олеся Михайловна программировала устанавливаемую у клиентов технику, а так же должна была отлаживать оборудование, если что-то выйдет из строя при эксплуатации. То есть, гарантийный ремонт с выездом на место, — Саша продолжал свой доклад, невзирая на реплики коллег. — Кроме превращения обычного дома в «умный», «Парадиз» предлагал разработку и внедрение программ различного назначения.
— Понятно. Потерпевшая — технический специалист, или ИТР, как сейчас их принято называть. Не жена миллионера и не дочь депутата. И на том, спасибо. Чем она занималась помимо работы? Круг общения установили? — с этими вопросами Атаманов обратился ко всем, но отозвался один Шубин:
— Удалось выяснить, что наиболее тесно Сырникова общалась с Маргаритой Катасоновой. Личная жизнь Олеси либо полностью отсутствует, либо покрыта густым туманом — ни одного мужчины, имевшего на Сырникову виды, в ее окружении обнаружить не удалось. Но это еще не указывает на отсутствие у нее любовника или жениха — молодая привлекательная женщина редко бывает одна. Думаю, стоит покапать в этом направлении.
— Логично. Какие имеются версии?
— Ее могли убить из-за работы, — предположил Носов. — Клиенты «Парадиза» люди состоятельные, то есть, очень состоятельные. Большие деньги не редко соседствуют с криминалом. Олеся в силу профессии могла иметь доступ к тому, к чему простому смертному лучше доступа не иметь. К компьютерам клиентов, например. Как к рабочим, так и к домашним. Сырникова настраивала программы и случайно, а, может, и целенаправленно, могла узнать то, что ей не полагалось. Наша девушка сунула нос не в свои дела, и оборотистый заказчик ее устранил.
— Версия неплохая, только не логичная.
— Отчего же?
— Во-первых, способ убийства. Подвал, шнурок на шее, — все это не типично для финансовых воротил, не брезгующих криминалом. Их почерк — пуля в лоб, труп в лес с глаз долой. А Сырникову, как сказали эксперты, задушили небрежно и непрофессионально. Во-вторых, не понятно, что искали в ее квартире, и зачем понадобилось уродовать камин?
— Ну, Андрей Денисыч, вы хотите все и сразу, — возмутился Носов, — На все вопросы вам ответы вынь да положь. Тут подумать надо.
— Вот и подумай, а не с плеча руби.
— А, по-моему, все проще, — вступил в разговор Антон Юрасов. — Убиенная жила в хорошей квартире в центре города, стоимость которой с нынешними ценами на недвижимость зашкаливает за все разумные пределы. Теперь вопрос. Кому достанется квартира? Правильно, сестрице. Вот вам и убийца, получите и распишитесь.
— А разгром, а камин? — злорадно спросил Носов, который не хотел соглашаться с чужой версией, когда имел свою, кажущуюся ему более привлекательной.
— Инсценировка. Чтобы подозрения отвести.
— Бытовой вариант мне больше нравится. Не уверен, что сестра сподобилась, но в первую очередь стоит отработать эту версию. Тем более, видна рука не профессионала. На этом и решим. Шубин, Костров — вам сестра и все родственники Сырниковой, которые найдутся, а так же друзья, подруги, знакомые. Тебе, Антон, искать сердечные связи потерпевшей. К родне с твоей горячностью тебя допускать нельзя. У людей горе все-таки, тут поделикатней надо быть, а не с обвинениями набрасываться. У Шубина чувство такта, в отличие от тебя, есть — так, что это его участок.
— А может, все-таки, убийство связано с работой? — не хотел сдаваться Носов. — Давайте я в этом направлении покопаю.
— Может, и с работой, — пробормотал Атаманов. — Это было бы совсем не кстати. Особенно если ты со своей чертовой версией окажешься прав. Можно ведь в такую историю вляпаться… Ладно, отрабатывай «Парадиз», но в рамках разумного. Никакого сумасбродства. И держать меня в куре!
1934 г. Ленинград
Полина и не догадывалась, какой приятной может быть тишина. Раньше, еще в той жизни, самым лучшим звуком она считала музыку: Моцарта, Шопена, Чайковского… Произведения этих композиторов она могла слушать часами. Когда их уплотняли и заодно реквизировали ее любимое, доставшееся от матери, фортепьяно, Полина думала, что не сможет без него жить. Теперь, стоя на крыльце деревенского дома в старом, заношенном до дыр ватнике и в безразмерных чунях вместо манто и изящных туфелек, с ведром помоев в обветренных руках, молодая женщина молила судьбу лишь об одном: уберечь сына, маленького Ванечку.
Еще достаточно рано, полупрозрачный туман стелился от леса над полем. Но Солнце постепенно выжигало его остывшими сентябрьскими лучами. Полина замерла, вдыхая прохладный утренний воздух, разглядывая простую красоту сельской природы и наслаждаясь тишиной. За последние полгода она научилась ценить такие мелочи, которым раньше не придавала значения: роса на траве, солнечный рассвет, лунная ночь. С каждым днем все это для нее становилось дороже — Полина понимала, что скоро не станет ничего, даже проливного дождя и пронизывающего ледяного ветра. Скоро ее жизнь закончится, как закончилась жизнь ее мужа и всего его окружения.
Сюда, в деревню под Белыми Стругами, куда спрятала ее Катерина, еще не приезжали нквдешные воронки, пронзая ночь шорохом шин и глухим хлопком дверей, за которыми в каждый раз исчезала чья-то судьба. Здесь не шептались соседи, косясь на вчерашних добрых знакомых, ставших в одночасье членами семьи врага народа. Но уже и сюда докатился страх. Раньше и острее всех его ощутила Полина.
Той ночью Полина не спала. Она давно перестала спать по ночам — с того момента, как пришли за Арсентием, — вздрагивала и прислушивалась к каждому звуку. Тихо повернулся ключ, и отварилась входная дверь. Полина обмерла: все жильцы их большой квартиры уже легли, и никто не должен был прийти. Послышались легкие шаги по коридору и хрипловатый голос Катерины под дверью ее комнаты:
— Полина Андреевна! Полина Андреевна, вы спите?
Кутаясь в шаль, Полина поспешила навстречу своей бывшей домработнице.
— Бежать тебе надо, — возбужденно заговорила Катерина, стоя посреди кабинета профессора Ипатова, в котором теперь жила Полина с сыном. — Вечером к Петровым Борис приходил. Тот, который в одной квартире с Варениным живет. Варенин — сексот — это все знают. Он нажрался самогона, и стал хвастать, сколько они буржуазной заразы извели и сколько еще изведут. Про Арсентия Павловича говорил, и про тебя, Полинушка. Сказал, что сорняки надо выпалывать с корнями, поэтому вас с Ванюшей они в покое не оставят — не сегодня — завтра за вами приедут.
— Ванечку то за что?! Он ведь совсем кроха, чем он виноват?
— Виноват — не виноват, теперь никто не спрашивает. Такие нынче времена пошли, звериные. Видать, сильно не угодил Арсентий Павлович, раз за семью, изверги, принялись.
— Арсенюшка принципиальный. Никогда против совести не пойдет и напраслину наговаривать не станет.
— Вот поэтому вас с Ваней теперь и преследуют. В нашем дворе врача одного забрали, а через несколько дней его жену арестовали, даже пожилых родителей не пожалели — тоже увезли. Несовершеннолетнего ребенка отправили в приют. Только там ему житья нет — ярлык на нем: «сын врага народа».