- Разве я не первая?
- Там уже есть один старый господин с дамой. Его я уже видела в прошлые годы. Он из тех, кто разыскивает.
- Что разыскивает?
- Говорят, клад какой-то. Наши, здешние, не верят этим басням. Но случается, что приезжают сюда люди, видно, издалека, рыщут по лесу, ворочают камни.
- Это разрешают?
- А почему же запрещать? Остров Перьяк, я говорю: остров, потому что во время прилива вода затопляет дорогу,- принадлежит монастырю в Сарзо, что километров десять отсюда. Монахи с удовольствием бы продали и землю, и развалины, да ведь кто же польстится-то на такое добро?
- Другой дороги, кроме этой, сюда нет?
- Есть, только очень каменистая и неудобная. Она идет вон от той скалы и выходит на дорогу в Ванн. Да что там дорога? Ни по той, ни по этой почти никто не ходит и не ездит. Край пустынный. За целый год я вижу десяток человек, не больше. Ну, еще нескольких пастухов.
Несмотря на мольбу Кентэна взять его с собой, Доротея решила отправиться к развалинам одна. Она оделась в самое лучшее из своих платьев и накинула на плечи самую яркую цветную шаль.
Итак, наступил великий долгожданный день. Что он принесет? Триумф или разочарование? Прольется свет, или опять настанут потемки? Что бы ни было впереди, но настоящая минута, зовущая к деятельности, была приятна Доротее.
С моря дул легкий ветерок, ослаблявший жар солнечных лучей. Доротея, приближаясь, уже ясно различала контуры пятиконечного мыса. На повороте из-за утеса вынырнула башня, возвышавшаяся над кронами деревьев. Видны были каменные груды развалин. Склон становился круче. Внизу шла другая дорога, из Ванна, по берегу до перешейка, который был почти залит водой.
Тут стояли старый господин и дама, о которых говорила вдова Амуру. К своему великому удивлению, Доротея узнала деда Рауля Давернуа и его старую подругу Жюльетту Азир.
Двое безумных! Как они могли ускользнуть от Рауля, совершить путешествие и добраться сюда?
Блуждающим и недоуменным взглядом смотрели они на перешеек, покрытый водой, которая преградила им путь. Они не заметили, как подошла Доротея.
Два века надежд и мечтаний предков отложили и в душе старого барона такие глубокие следы, что даже помешательство не стерло их. Вез ясной мысли, без сознания, слепо повинуясь приказу предков, он пришел сюда, увлекая за собой другое безумное существо. И вот теперь он остановился перед неодолимым препятствием. Море не пускало его дальше.
Доротее стало жаль его. Она подошла к нему поближе.
- Пойдемте. Здесь мелко. Только замочите ноги, и больше ничего. Я пойду вперед, идите за мной.
Он оглянулся, посмотрел на нее, но ничего не ответил. Жюльетта Азир тоже молчала. Они ничего не понимали.
Время шло. Надо было идти самой и предоставить безумных самим себе. Доротея подобрала юбку, сняла башмаки и чулки и пошла по воде. Действительно, было очень мелко, она даже не замочила колен. Когда она вышла на противоположный берег, старики все еще стояли неподвижно. Доротея протянула руки, жестами приглашая их последовать ее примеру. Старик молча отрицательно покачал головой, а старуха совсем не шевельнулась.
У самого основания полуострова Перьяк находилось два топких болота, которые, по словам вдовы Амуру, считались очень опасными. Между ними проходила узкая тропинка твердой земли. Эта тропинка огибала потом лесистый овраг и выходила на площадку с остатками каменной ограды замка.
Доротея была уверена, что цель близка. Ее охватило вдруг такое волнение, что она должна была присесть на камень, чтобы перевести дух.
"Не ошибаюсь ли я? Правда, у меня в кармане лежит маленькая кожаная сумочка, а в ней медаль, на которой обозначены названия этого замка и сегодняшнее число. И вот я на указанном месте в указанный день. Но где же доказательства того, что мои рассуждения правильны и что должны произойти события? Полтораста или двести лет слишком большой срок. За это время могли расстроиться и перепутаться все расчеты".
Она поднялась и медленно стала продвигаться вперед. Вот площадка, вымощенная кирпичами узорной кладки. Вот тут была стена: сейчас она почти вся разрушена, но высокая входная арка уцелела. Доротея вошла через нее и очутилась в большом дворе.
Часы Доротеи показывали одиннадцать с половиной. Кругом на развалинах не было никого.
Это были даже не развалины, а остатки развалин, поросшие плющом и низким кустарником. От старых времен в живых остались лишь деревья, особенно прекрасные величественные дубы с широкими ветвями.
Там, где находилась сейчас Доротея, был прежде двор. Направо, вероятно, стоял барский дом, налево - службы, а между ними, прямо против ворот, башня с часами.
Именно башня сохранилась лучше всех других построек. Правда, часы были мертвы, но цел был циферблат и заржавевшие стрелки на нем, и даже цел был часовой колокол.
Римские цифры на каменном циферблате были еле различимы, а из расщелин пробивался мох.
Доротея подошла ближе и на мраморной плите под часами она увидела полустертую надпись: "In robore fortuna".
Те же самые слова! И в Роборэй, и в Мануар, и в Рош-Перьяк, и на медали! Так, значит, призыв, помещенный на медали, был согласован и в Роборэй, и с Мануар, и с Рош-Перьяк. Да, здесь должно состояться свидание тех, кому несколько веков тому назад было послано приглашение.
- Свидание, на которое явилась я одна.
Она не допускала, чтобы мог прийти кто-нибудь еще. Ей удалось добраться сюда благодаря изумительно счастливому совпадению случайностей. Она распутала загадку семейного предания, но в других семьях ее могут и не распутать, и тогда предание или совсем замрет, или еще больше запутается, или от него останется лишь кусочек извращенной истины, вроде того, что рассказывали ей вчера подобранные на дороге бродяга и женщина с ребенком.
- Никто не придет. Уж без двадцати пяти двенадцать... Но чу! Со стороны перешейка донеслись какие-то звуки, сначала слабые и заглушаемые шумом моря и ветра, а потом все более и более отчетливые.
Ясно. Это лошадь стучит копытами. Вот она идет по тропинке, вот прошла мимо разрушенной ограды, вот уже совсем близко раздается стук копыт по кирпичам около входной арки. Доротея замерла на месте, сгорая от любопытства.
Во двор въехал всадник. Очень странный всадник. Он был так велик и долговяз, а лошадь его так мала и низка, что его длинные ноги, если бы они не были подогнуты, волочились бы по земле. Казалось, что не лошадь везла его, а он сам тащил ее, как игрушечную детскую лошадку. Его клетчатый костюм, короткие брюки, толстые шерстяные чулки, трубка во рту и чисто выбритое, неподвижно-спокойное лицо не позволяли ошибиться насчет его национальности. Англичанин.
Увидя Доротею, он нисколько не удивился и только произнес больше для самого себя, чем для нее:
- А-о-о!
Чтобы "слезть" с лошади, он выпрямил ноги, приподнялся на цыпочки, и она сама выскользнула из-под него. Он, привязав ее к дереву, посмотрел на свои часы и стал недалеко от башни, выпрямившись, словно на карауле.
"Не разговорчив!" - подумала Доротея.
Так, молча, неподвижно стояли они друг возле друга минуты три-четыре.
"Очень глупо,- говорила себе Доротея.- Разумеется, он тоже явился на свидание. Представлюсь ему сама... Да, но под каким именем?"
В самом деле, это затруднительный вопрос. Как себя назвать: княжна д'Аргонь или Доротеей, канатной плясуньей? С одной стороны, торжественность обстановки оправдывает церемонное представление с обозначением титула. С другой стороны - пестрый костюм и коротенькая юбочка обязывают избегать пышных церемоний. Нет, лучше "канатная плясунья".
Все эти мысли вызвали на лице Доротеи улыбку, которую молодой англичанин заметил.
Он тоже улыбнулся. И она и он уже открыли было рот и собирались заговорить, но им помешал новый пришелец. Во двор через арку вошел мужчина, очень бледный, с рукой на перевязи. На голове у него была фуражка формы русского солдата. И он при виде башенных часов застыл на месте. Заметив улыбающихся Доротею и ее компаньона, он ответил им широкой приветливой улыбкой, а потом снял фуражку, показав свой догола выбритый череп.
В это время послышался звук мотора, быстро приближавшийся. Во двор, подпрыгивая на неровных камнях, влетела мотоциклетка. Мотоциклист тоже увидел башню с часами и резко остановился.
Совсем молодой, стройный, в хорошо сидящем дорожном костюме, с оживленным лицом, он, вероятно, тоже, как и первый из появившихся, принадлежал к англосаксонской расе. Вынув из кармана часы и показывая на них, он подошел к Доротее, как будто собирался сказать:
- Заметьте, что я не опоздал.
Он не успел произнести ни одного слова, потому что в эту минуту один за другим появились еще двое.
Первый рысью въехал верхом на лошади и остановился, увидев группу людей, столпившихся у башенных часов. У него было приятное лицо и вежливые манеры: он слез с лошади и отвесил поклон, Доротее первой, а потом всем остальным.