— В церковь? О!
— Она хотела посмотреть, как на меня подействует.
— Ну, и как же, подействовало?
— Да. Мне стало так странно, она уж поскорей увела меня домой. А я не заболел. Меня уложили в постель и дали горячего коньяку с водой, и я читал «Бичвудских мальчиков». Было замечательно.
Мать прикусила губу.
— Когда это было?
— Ну, приблизительно… уже давно; я хотел, чтобы она меня ещё взяла с собой, а она не захотела. Вы с папой никогда не ходите в церковь?
— Нет, не ходим.
— А почему?
— Мы оба, милый, ходили, когда были маленькие. Может быть, мы были для этого слишком малы.
— Понимаю, — сказал маленький Джон. — Это опасно.
— Сам разберёшься во всём этом, когда вырастешь!
Маленький Джон ответил рассудительно:
— Я не хочу совсем вырасти, только немножко. Не хочу ехать в школу, он покраснел от внезапно нахлынувшего желания сказать ещё что-то, высказать то, что он действительно чувствовал. — Я… я хочу остаться с тобой и быть твоим возлюбленным, мама.
И в инстинктивном усилии спасти положение он поспешно добавил:
— И я сегодня не хочу ложиться спать. Я устал ложиться спать каждый вечер.
— У тебя бывали ещё кошмары?
— Только один раз. Мама, можно сегодня оставить дверь в твою комнату открытой?
— Да, немножко.
Маленький Джон удовлетворённо вздохнул.
— Что ты видела в Гленсофантриме?
— Там такая красота, милый!
— А что это такое «красота»?
— Что это такое?.. О, Джон, это трудный вопрос.
— Я, например, могу её увидеть?
Мать встала и села рядом с ним.
— Каждый день видишь. Небо красиво, и звезды, и лунные ночи, и ещё птицы, цветы, деревья — все это красиво. Посмотри в окно, вот тебе красота, Джон.
— Ну да, это вид. И это все?
— Все? Нет. Море удивительно красивое, и волны с летящей пеной.
— Ты из неё вставала каждый день, мама?
Мать улыбнулась.
— Мы купались.
Маленький Джон быстро потянулся и охватил её шею руками.
— Я знаю, — сказал он таинственно, — это ты, а всё остальное это только так.
Она вздохнула, засмеялась, сказала:
— Ох, Джон!
Маленький Джон сказал критически:
— По-твоему, Бэлла, например, красивая? По-моему, нет.
— Бэлла молода; а это уже много.
— Но ты выглядишь моложе, мама. Если о Бэллу стукнешься — больно. «Да», по-моему, не была красивая, я помню, а мадемуазель так чуть не урод.
— У мадемуазель очень приятное лицо.
— Это да, приятное. Мне так нравятся твои лучики, мама.
— Лучики?
Маленький Джон тронул пальцем наружный уголок её глаза.
— Ах, это? Но ведь это признак старости.
— Они бывают, когда ты улыбаешься.
— Раньше их не было.
— Все равно, они мне нравятся. Ты меня любишь, мама?
— Люблю, конечно люблю, милый.