Уставившись на индейца, я некоторое время играл своей потухшей трубкой, стараясь пронять его своим пронзительным взором.
- О'кей. И чего же он хочет?
- Он хочет вас приходить быстро. Сейчас.
- Таки да, - сказал я. Индейцу это понравилось. Это было как братское рукопожатие. Он чуть не улыбнулся.
Я прибавил:
- Но это обойдется ему в сто монет аванса.
- Уф? - не понял индеец.
- Сто долларов. Много-много железных людей. Одна сотня монет. Мой нет денег, мой нет приходить. Соображаешь?
И я начал считать, сгибая пальцы на обеих руках.
Индеец, не дожидаясь, пока я закончу, бросил на стол второй сверток папиросной бумаги. Я развернул его. Там оказался новехонький стодолларовый билет.
- Вот это экстрасенс, - присвистнул я. - Такого смышленого парня я даже побаиваюсь, но так и быть, все равно поеду.
Индеец водрузил свою шляпу на место, не позаботившись о том, чтобы заправить вылезшую подкладку. Впрочем, так оно выглядело ненамного смешнее, чем раньше.
Я вытащил из-под мышки пистолет - к сожалению, не тот, что был у меня с собой вчера ночью (до чего же ненавижу терять оружие!), - высыпал из магазина на ладонь патроны, вставил их обратно, пощелкал предохранителем и сунул пистолет на место в кобуру.
Индеец обратил на это столько же внимания, как если бы я чесал в затылке.
- Моя машина, - сказал он. - Большая машина. Таки да.
- Какая жалость, - прохныкал я. - Со вчерашнего вечера я разлюбил большие машины. Но делать нечего, пошли.
Я запер дверь, и мы пошли. Боже, как вонял этот индеец в лифте! Даже лифтер еле удерживался от того, чтобы не зажать нос.
Светло-коричневый "линкольн" был довольно старым, но вместительным и удобным, с цыганскими занавесками из стеклянных бус на задних стеклах. Он промчался вниз, мимо ослепительно зеленого поля для игры в поло, резко взмыл вверх, после чего смуглый, похожий на иностранца шофер свернул на узкую, мощеную белыми камнями улочку, почти такую же крутую, как лестницы Линдли Пола - только шла она не прямо, а петлями. Это уже было за чертой города за Вествудом. Здесь начинались Брентвудские Высоты.
Карабкаясь вверх, мы миновали две апельсиновые рощи - экзотическая забава богатых землевладельцев, потому что, вообще-то, апельсины в этих местах не растут; миновали несколько вжавшихся в крутые склоны предгорий и похожих на барельефы домов.
Потом дома кончились, осталась только асфальтовая лента дороги и выжженные предгорья кругом, слева - отвесный обрыв в прохладную тень безымянного каньона, справа - раскаленная стена потрескавшейся иссушенной глины, по карнизу которой свисали, цепляясь, какие-то неистребимо живучие дикие цветы, упрямые, как детишки, которые не хотят уходить спать из-за праздничного стола.
А впереди меня - две спины: одна - худая габардиновая и над ней смуглая шея, черные волосы, фуражка с козырьком; другая - широкая, неуклюжая, в старом коричневом костюме и над ней - толстая красная шея, большая тяжелая голова с засаленной ветхой шляпчонкой на макушке, из-под которой до сих пор торчала выдранная подкладка.
Тут дорога круто свернула, большие шины забуксовали на мелкой гальке, и сквозь распахнутые ворота коричневый "линкольн" въехал на обсаженную розовыми геранями крутую подъездную дорожку. В конце дорожки, на самой вершине горы возвышалось этакое орлиное гнездо, сторожевая башня - стекло, хром и белая плитка: сооружение модерновое, как флюороскоп, и недоступное, как маяк.
В конце подъездной дорожки машина развернулась и остановилась у глухой белой стены с единственной черной дверью. Индеец вышел и устремил на меня свой свирепый взгляд. Прижимая левой рукой к боку пистолет, я тоже выбрался из машины.
Черная дверь в белой стене без всякого нажима снаружи медленно отворилась, и перед нами открылся длинный, узкий черный коридор. На потолке горели слабые лампочки.
Индеец сказал:
- Уф, заходи, Большой Стрелок.
- После вас, мистер Урожай.
Нагнув голову, он прошел вперед, я последовал за ним, и черная дверь сама собой бесшумно закрылась за нами. Фокус-покус для клиентов. В конце узенького коридора перед нами так же бесшумно растворились двери лифта, и мне пришлось влезть туда вместе с индейцем. Мы медленно поднимались наверх под мелодичное мурлыканье маленького моторчика. Наконец, лифт остановился, дверь беззвучно открылась, и мы снова увидели дневной свет.
Я вышел из лифта, который закрылся за мной и ушел вниз, увозя с собой индейца, и очутился в комнате, расположенной, видимо, в башне, - вместо стен у нее были сплошные окна. Часть окон была плотно занавешена от ослепительного послеполуденного солнца. На полу лежали старинные персидские ковры мягких цветов. Напротив меня стоял письменный стол резного дерева: похоже было, что его принесли сюда из церкви. А за столом сидела женщина, улыбавшаяся мне такой блеклой, натянутой, высушенной улыбкой, что, казалось, дотронься до нее, и она рассыплется в прах.
У нее были блестящие, черные, завитые кольцами волосы и темное азиатское лицо. Из ушей свисали жемчужины, пальцы были унизаны большими дешевыми кольцами; там был и лунный камень, и огромный квадратный изумруд, выглядевший таким же фальшивым, как старинный рабский ошейник в магазине "Все за десять центов". Руки у нее были маленькие, темные, морщинистые малоподходящие для колец.
- Ах, мистаар Даалмас, это так любезно с вашей стороны, что вы пришли. Сукесян будет так раад.
- Спасибо, - сказал я, вынимая из бумажника новый стодолларовый билет и кладя его на стол перед ее темными, разноцветно сверкающими руками. Она не взглянула на него и не прикоснулась к нему. - Спасибо, что вы об этом подумали, но эту партию играю я.
Она неторопливо поднялась, все с тон же застывшей улыбкой на лице, и вышла из-за стола в облегающем платье, которое сидело на ней, как кожа на русалке, демонстрируя превосходную фигуру, если только вам нравятся фигуры, у которых ниже талии все на пять размеров больше, чем выше нее.
- Я прааважу вас, - сказала она.
Пройдя впереди меня к обшитому деревянными панелями узкому простенку единственному в комнате, где были только сплошные окна да маленькая шахта лифта, она отворила узенькую дверцу. Улыбка ее теперь казалась старше Древнего Египта. За дверцей мерцал не похожий на дневной мягкий рассеянный свет. Я снова прижал к боку кобуру и вошел.
Дверь за мной все так же беззвучно закрылась. Я очутился в обитом черным бархатом восьмиугольном зале без окон. Далеко-далеко вверху смыкался шатром черный бархатный потолок. Посреди восьмиугольного черного ковра стоял белый восьмиугольный стол и возле него - два табурета, уменьшенные его копии. Еще один такой же табурет стоял у одной из бархатных стен. Посреди белого стола возвышался большой матово-белый шар на черной подставке. Из него исходил рассеянный свет. Больше в комнате решительно ничего не было.
Я простоял так секунд, наверное, пятнадцать с неприятным ощущением, что за мной наблюдают. Потом бархатная драпировка одной из стен распахнулась, и в комнату вошел человек. Не глядя на меня, он направился прямо к столу и уселся за него. И только тогда поднял на меня глаза и проговорил:
- Садитесь, пожалуйста, напротив меня. Если вам не трудно, постарайтесь не курить, не расхаживать по комнате, не двигать руками. Чем могу служить?
5
Экстрасенс Сукесян
Это был очень высокий, прямой, как стальной клинок, мужчина, с самыми черными глазами и с самыми светлыми, самыми красивыми золотисто-белокурыми волосами, какие я когда-либо видел в своей жизни. Ему могло быть и тридцать лет, и шестьдесят. На армянина он был похож не больше, чем я. Золотистые волосы были зачесаны прямо назад над профилем, который не хуже, чем у Джона Барримора в двадцать восемь лет. Этакий солнечный бог, супер-звезда и дамский кумир, а я-то ожидал увидеть что-то темное, вороватое, скользкое, потирающее потные ручки.
На нем был черный двубортный деловой костюм, скроенный на порядок лучше любого делового костюма в мире, белая рубашка, черный галстук. Он сверкал безупречной чистотой, как подарочная книга.
С трудом проглотив слюну, я сказал:
- Мне не нужно ни лекций, ни гаданий. Я и так все знаю про эти дела.
- Да? - вежливо спросил он. - И что же вы знаете?
- Оставим это, - сказал я. - С секретаршей все понятно - отличная контрастная подготовка к шоку, который люди получают, увидев вас. Индеец немножко сбивает меня с толку, но в конце концов это меня никаким боком не касается. Я не служу в отделе по борьбе с мошенничеством. Я к вам пришел по поводу убийства.
- Этот индеец, между прочим, естественный медиум, - мягко проговорил Сукесян. - Они встречаются в природе намного реже, чем алмазы, и, как алмазы, часто попадаются в самых Грязных местах. Впрочем, это вас, наверное, тоже не интересует. А что до убийства, то, может быть, вы будете настолько любезны и введете меня в курс дела. Я никогда не читаю газет.
- Ну да, - сказал я. - Даже для того, чтобы узнать, кто подписывает чеки на астрономические суммы в передней у вашей секретарши? О'кей, дело, в общем-то, заключается в следующем.
И я выложил ему всю эту проклятую историю, включая его визитные карточки, не забыв поведать и о том, где они были обнаружены.