2 августа 1841 года
— Чтоб меня черти… гладили, — запнулся Захарченко под строгим взглядом Ефима.
Ефим подавал заряженное оружие офицерам и охотникам, способным стоять. С башни спустился Егерь и встал вместе со всеми на стену. Студент закончил перевязь и схватился за винтовку. Стоять могло восемь человек, не считая местных, которые скорее с ужасом прятались.
Небо пробили первые лучи солнца. На дороге показались всадники, пока слишком далеко, чтобы кто-нибудь, кроме Вадима их мог разглядеть. У Захарченко вспотели руки и шею давил воротник, как он нервничал. Лермонтов крутил у глаз разбитую подзорную трубу, но тщетно. Ефим же спокойно рассовал по карманам оставшиеся две гранаты.
— Тьфу, — Михаил Юрьевич выбросил сломанную игрушку.
— Мда, — Вадим же покачал головой, поставил ружье на землю и достал табак, чтобы закурить, — Есть у кого трубка?
Он вопросительно покрутил головой.
— Хех, — нервно хохотнул Егерь.
— Вадим, мать твою, возьми оружие, — Захарченко напряженно всматривался в улюлюкающий отряд, — без тебя шансов нет.
— Миша, выдохни и дай мне трубку, свои это.
Захарченко зажмурился и прикусил язык, чтобы не ударить одного шутника. После ночи боев на рукояти револьвера и так осталась трещина, удара об каменную голову она точно не переживет.
— Возьмите, вашблогородие, — протянул Ефим трубку Вадиму.
— Ты разве куришь?
— Курить может и бросил, но я же с пониманием, — объяснил денщик и зажег спичку, прикурить, — может вам понадобиться или еще кому из господ офицеров.
— Спасибо, — Вадим выпустил колечко дыма и долго-долго так посмотрел на Захарченко, — Миша, ты так дождешься, что нас казаки штурмом возьмут.
Захарченко вышел из задумчивости и закричал:
— Свои! Свои, мать вашу!
Для острастки он пару раз выстрелил в воздух. Разогнавшийся отряд казаков с боевым кличем сначала замедлился, а потом и вовсе перешел на прогулочный шаг. На дороге лежали тела людей и лошадей, измятые под копытами сначала атакующих, а потом отступающих горцев. С каждым пройденным шагом картина вокруг аула становилась только хуже: недобитые животные лежали не в силах подняться и жалобно смотрели на лежащих рядом горцев. То здесь, то там проглядывала подпаленная от взрывов земля испещренная блестящими на солнце осколками.
Казаков вел статный мужчина в черкеске цвета хаки с круглой седой бородой и горбатым носом. На загорелой коже, как жилки на мраморе белели тонкие линии шрамов.
— Полковник Лев Львович Амбрант, лабинский казачий полк, с кем имею честь? — спросил казак.
— Капитан Михаил Степанович Захарченко, седьмой гусарский.
— Это Нестерова?
— Все верно, Петра Петровича.
— Господа? — рявкнул Лев Львович.
— Виноват, — Вадим отдал честь, — поручик Беркутов Вадим Борисович.
Полковник Амбрант перевел взгляд на Лермонтова, который вытянулся и приложил руку без пальца ко лбу.
— Поручик лейб-гвардии Лермонтов Михаил Юрьевич.
— Лев Львович, простите, а что Лабиновские в Чечне делают? — встрял Вадим, — Сами понимаете у нас обстановка сложная, а вы по идее на Лабе должны быть.
Вадим кивнул на тела вокруг стен.
— Справедливо, — согласился полковник и погладил бороду, — мы сейчас под Грозным стоим, дозорные услышали взрывы и выстрелы, когда мы шли по дороге. Вот мы и поехали посмотреть, на развилке с горцами пересеклись, они убегали как собаки побитые. Я посчитал мало ли, нужно помочь нашим, отправился вперед.
— Очень вы с кличем на черкесов похожи, — пожаловался Захарченко.
— Испугались? — засмеялся полковник.
— Обасрался, — шепотом ответил Михаил и спустился к воротам. Ему явно хватило впечатлений от прошлой ночи и того, что он успел увидеть, пока лежал на спине.
— Хорунжий, помоги господам гусарам убрать баррикаду, — Лев Львович обратился к юному казаку с серыми задумчивыми глазами и тонкими юношескими усиками и бородкой.
Хорунжий молча подъехал к сгоревшей повозке, накинул аркан на торчащую ось и пришпорил коня, но чуть сам не слетел с седла. С лошадей спешилась тройка крепких казаков, которые решили ему помочь.
— Не ушиблись вашблогородие? — казак в серой черкеске схватился поднять повозку, но выдал громкое, — Ох.
Вместе они только шатали сгоревшую конструкцию.
— Лев Львович, ваши казаки с дороги, наверное, устали? — подошел с другой стороны Вадим и поднял баррикаду.
Наблюдающий со стены Лермонтов улыбнулся, когда заметил, как Вадим убрал подпорку, которая впилась в ворота и не давала конструкции сдвинуться.
Полковник с офицерами зашли в аул. Простые же казаки остались добивать раненых или брать выживших пленных перед стенами.
— Лев Львович, мы будем рады, если вы сможете довести раненных до крепости, — подошел Захарченко.
— Вы не поедете? — удивился полковник, отвернувшись от охотников, за которыми ухаживал Студент.
— Хотелось бы, но я должен передать аул новому коменданту, — Захарченко посмотрел на местных, которые с любопытством выглядывали из окон.
— Михаил Степанович, какие вопросы, мои люди присмотрят за всем, а мы с вами поедем в Грозный.
— Вас мало, я предполагаю, что рядом ошивается большой отряд, — Захарченко огляделся по сторонам. Полковник подцепил его под локоть и повел в сторону.
Пока старшие офицеры отвлеклись, хорунжий подошел к Егерю, который чистил винтовку и говорил с раненым ветераном.
— Господа, не мог пройти мимо, у вас необычное оружие, — он запнулся.
— Вашблогородие, да если бы не эти, как их там? — уточнил ветеран у Егеря.
— Винтовки, Вадим Борисович называет винтовками.
— Точно, если бы не винтовки, то мы бы точно померли, — он показал патрон с папковой гильзой, центральным капсюлем и утопленной в гильзу пулей Уманцева, — а заряжается это чудо сюда.
Он легко открыл и закрыл продольно-скользящий затвор. Хорунжий как маленький ребенок потянул руки к новой игрушке и не мог успокоиться, пока проверял вес, прикладывал к плечу, нюхал затвор.
— Вы в ствол посмотрите, — порекомендовал улыбнувшийся Егерь.
— Прям штуцер!
— О, да вы знаток. Но нет, винтовка лучше штуцера, — ветеран хохотнул и скривился от боли, перевязанная рана заныла.
— Винтовка, — зачарованно повторил хорунжий.
Вадим же отошел к щуплому горцу, который помогал во время боя Ефиму бросать гранаты.
— Где ваш староста? — на черкесском спросил он у старика.
— Он не наш староста, ставленник Шамиля. До их прихода я был старостой, — старик показал между дворов, — там, в колодце сидит.
Вадим кивнул и пошел к колодцу. Он засунул руку в темную шахту и вытащил за чуб волос Ахмета.
— Пусти урус, пусти, больно же.
— Тихо. Мы уезжаем, ты с нами. Запомни, говорить можешь только, если я скажу, понял?!
— Да урус, — Ахмет затряс головой. Его губы посинели, пока он сидел в колодце, не хватало, чтобы он простыл.
Когда Вадим возвращался к воротам, казаки уже погрузили раненых. Лермонтов стоял с полковником и его офицерами, рассказывая как все произошло.
— Вот поручик Беркутов и говорит, "ну не могут местные отравить гостя". А потом родился план Кавказский осел, — Лермонтов развел руками как фокусники на ярмарках.
Вадим проходил мимо него и шепнул на ухо:
— Только про провожатого не говори.
Михаил Юрьевич даже не поменялся в лице, когда продолжил рассказ:
— Наш капитан, которого за любовь ползать по горам на животе уже прозвали змеем, — Лермонтов осмотрелся нет ли рядом Захарченко, — так вот мы переоделись и пошли к аулу…
Дослушивать Вадим не стал. Он успел найти пару хороших коней в дорогу, когда пришел основной отряд казаков. Они даже притащили с собой горную артиллерию.
Аул Ачхой-Мартан находился чуть южнее Грозного, можно сказать — рукой подать. Оставалось загадкой, как горцы так близко подобрались и для чего собирают силы. Несчастный Ахмет на эти вопросы ответа не знал. Он рассказал, что готовиться большое собрание с главами банд. Шамиль — духовный лидер горцев и предводитель сопротивления русским на Кавказе прятался в труднодоступном ауле на Лысой горе. Прямо под носом у генералов, Шамиль наблюдал за Владикавказом. Ахмет рассмеялся на этих словах, сказав, что Аллах бережет горцев и послал духовному лидеру защитника, который и придумал такое надежное укрытие.
Вадим в Аллаха не верил, он точно знал, какие боги есть, и какие могут вмешаться. Участившиеся за год успешные вылазки горцев на крепости, логово прямо у главной артерии Кавказа — говорили о подтекающем штабе армии. И это тревожило сильнее всего.
В Грозном отряд оставил раненых и по главным дорогам отправился во Владикавказ, отчитаться об успешной вылазке. Отряд застал Нестрова Петра Петровича прежде, чем он ушел в другую крепость. После небольшого ужина офицеры собрались в кабинете Нестерова. Собирались без казаков.
— Ну что, орлы? Знал я, Миша, что с вами будет интересно, но чтобы настолько! — полковник расхаживал от одного платяного шкафа к другому, — да за такое, дырочке на мундире делают! Я уже написал прошение к государю, и жду, что ответ из Петербурга будет положительный. Для каждого.
— Спасибо, Петр Петрович, но это вы еще не знаете, что будет, — Захарченко робко улыбнулся.
Вадим и Лермонтов стояли молча, изображая предметы мебели. Михаил Юрьевич скептически оценивал свои шансы снова вырваться с фронта Кавказской войны.
— А что будет? — насторожился полковник Нестеров.
— Мы знаем, где сидит Шамиль, и хотим схватить его.
Полковник подошел к столу и забарабанил пальцами по пресс-папье.
— Возьмем пару отрядов пехоты и пушечек горных, — принялся объяснять Михаил, — у меня после захвата аула раненые все, только младшие офицеры считай и остались.
— Пушечки, пушечки, — полковник загладил редеющие волосы, — Миша, а откуда узнали?
— Понимаете…
— Удалось перехватить сообщение, — Вадим перебил Захарченко.
Полковник поморщился от нарушения субординации, но взмахом руки разрешил продолжить.
— В послании говорилось о месте и времени, где Шамиль появится.
— Я могу посмотреть на послание?
— Простите, Петр Петрович, но послание я уничтожил, — заявил Вадим.
— Это как?
— Мы когда первую атаку горцев отбили, еле живы осталсь. Но тут новая волна к стенам пошла. Я, честно говоря, испугался, что сообщение попадет к врагу и они предупредят Шамиля. А так был шанс, что хоть кто-то из нас доберется до Грозного.
Вадим говорил самоотверженно, будто снова присягу давал.
— Мда, — полковник сел за стол и достал папку, — и далеко вы с артиллерией хотите пойти?
— Петр Петрович, пара пушечек, — Захарченко руками показал куличик.
— Для горцев и пара пушечек — подарок! — Несторов поднял руку, — знаю, что ты хочешь сказать, Михаил, но подожди. Вот если бы разрешение из Петербурга пришло, то я бы тебя спокойно в чине майора отправил, а так дело серьезное. Пусть мне вы все, что нужно доказали, и конвой отбили и банды в горах погоняли, но и ты меня пойми. Не могу я просто так вас отпустить гулять не пойми где.
Выходили офицеры в задумчивости. Полковник обещал подумать и отпросить в "маленький дозор" не абы кого, а пластунов! Правда, для этого Нестерову придется идти на поклон к генералу.
Обдумать все решили в приличном, на первый взгляд кабаке, где обычно отдыхали офицеры среднего звена. Спокойное место по сравнению с солдатскими притонами и скромное в сравнении с генеральскими ресторанами.
— Вадим, это что было? — Захарченко, заказал мяса с чечевицей и вина.
— Необходимость, Михаил. Ты не думаешь, что горцы зачастили с вылазками? А так близко засесть? — Вадим достал новую трубку и закурил.
— Господа, я не знаю как вы, а мне не хочется сложить голову в горах Кавказа, — Лермонтов, как бывалый, но все же молодой, сильно нервничал.
— Михаил Юрьевич, так вас никто не заставляет идти. Скажитесь больным, а мы глянем, может, там и нет Шамиля, — спокойно предложил Вадим и выпустил колечко дыма в потолок.
— Как ты столько куришь? — Захарченко сел поудобнее на диван с подушками, — Риск — дело добровольное, Михаил Юрьевич. Я был с вами в бою и знаю, что вы не подведете.
Лермонтов задумался. Он мог дождаться решения из Петербурга, пара жалобных писем его знакомых или бабушки и действительно впечатляющие заслуги могли размягчить государя. Поэт нервно стучал ногой и в голову приходили только мрачные строки.
— Я с вами, — он хлопнул по столу, чем напугал хозяина, который нес тарелки. Обошлось без эксцессов, но армянин ушел икая.
— Другой разговор! — Захарченко хлопнул подпоручика по плечу, — Тогда решено!
Они подняли кружки с вином.
***
Утро началось с ведра холодной воды. Захарченко даже не пискнул, только шмыгнул носом и уставился на пожелтевший потолок. Через дырку в шторе прорывался луч света, который упал прямо на лицо Лермонтова. Поэт кривился, но просыпаться не спешил. От ведра холодной колодезной воды его спасал только разыгравшийся у Ефима ревматизм спины. Старый денщик оперся позвоночником на спинку табурета и смачно хрустнул.
— Знаешь Вадим, я даже не удивлен, — Захарченко остался лежать в промокшей кушетке. У него затекла рука, но Михаил чувствовал, что день выйдет на редкость паршивым и не спешил вставать, — я все не могу выбросить из головы лицо.
— Какое лицо? — Вадим сидел над стопкой писем из Питерского университета и не спешил отвлекаться.
— Ты не поверишь, но женское. Я увидел его в одном приставучем облаке.
Вадим прекратил писать извинения для университета, что не сможет прочитать лекцию этим летом.
— А если поподробнее?
— А чего подробнее? Милое такое, загорелое. Она что-то говорила, но я не понял.
— Может тебе Студенту показаться? — Вадим отложил ручку и потянулся, — Ефим, оставь поручика, пусть поспит.
— Ох, вашблогородь.
В дверь постучали. Вадим открыл дверь, встретив на пороге майора Мартынова в черкеске и папахе. Он встретился с Вадимом глазами и замер. Щека майора дернулась как от пощечины.
— Николай Соломонович? Рад вас видеть, — Вадим пожал вялую руку майора.
— Я тоже, — он побледнел и прошел в зал, — Мишель, хватит валяться.
Он прошел мимо Захарченко прямо к Лермонтову.
— Майор? Чем можем помочь? — Захарченко сел и принялся застегивать верхнюю пуговицу мокрой рубашки.
— Да я по военным вопросам, — Николай Соломонович скинул сапоги с кресла и сел.
Заскрипела дверь спальни, из которой в зал выглянула смуглая красавица с черными волосами.
— Это не мое, — удивился Захарченко.
— Мое! — вскочил Лермонтов и выпроводил девушку из квартиры, задержавшись расплачиваясь.
— Хкем, — майор откашлялся, привлекая внимание, — больше посторонних нет?
Он бросил взгляд на Ефима, который наливал господам чай из самовара.
— Лишних нет, Никола, — Михаил Юрьевич сел за стол и зевнул, — говори что хотел.
— Меня послал к вам Несторов, сказал прихватить артиллерию. Формально вы под моим началом, — Николай посмотрел на Мишель, — не формально, вы ведете меня и три взвода пластунов на дозор.
— Ну, должен сказать старику спасибо и на это, — Захарченко пожал Николаю руку, — буду рад вашей помощи.
— Куда мы пойдем, вы не скажете?
— Недалеко, через день вернемся уже, — вмешался Вадим, прежде чем Захарченко ответил, — господа, собирайтесь, буду ждать вас во дворе. Не спешите.
Он поднялся и вышел во двор, где уже ждали груженные повозки в окружении из громко спорящих казаков и ветеранов Вадима. У въезда во двор остановилась карета, но казаки оцепили квартал и никого не пускали.
— Господа?
— А, это вы, — к Вадиму повернулся знакомый хорунжий, — эти господа, не пускают нас досмотреть повозки, говорят что все собственность некоего Беркутова.
— Верно, повозки, их груз и люди — моя собственность, чем могу помочь? — улыбнулся Вадим, но как-то холодно, отчего казаки неосознанно потянулись к оружию.
— Так, город военный, должны досмотреть, — нашелся хорунжий.
— Так и я не мальчик с улицы. Представьтесь!
— Хорунжий Лев Львович.
— Лев Львович, а у вас всех мужчин по отцу называют?
— Только первенцев, — хорунжий не понимал в чем проблема.
— Так вот, когда покажите разрешение патрулировать улицы, тогда и поговорим. А пока вы гости, которых могу досмотреть я, ведь у меня есть разрешение, — Вадим похлопал себя по нагрудному карману, где зашелестели конверты с письмами.
— Вадим? Вадим! Да пропусти, черт вас дери! — от остановленной кареты послышался знакомый голос Василия Германовича, — ухх.
Последнее прозвучало как удар по животу.
— Наших бьют!
Вадим не столько видел, сколько услышал, что Василия сопровождал Щербатый. Щербатый только успел дать зуботрещину ретивому казаку, который повалил Василия, как его огрели нагайкой по руке. Лев Львович дернулся от чувствительного толчка дулом револьвера под ребра от Вадима. Машинальным движением ветераны достали револьверы, а казаки шашки. Повисшую тишину прервали раскрывшийся двери балкона. Захарченко, стоя в одних брюках, держал два револьвера. Он побежал на крик и теперь стоял, щурясь от яркого света.
— Капитан Захарченко, всем стоять!
— Вадим, Михаил, да что за безумие? У меня документы о проведении испытаний от ГАУ! — Василий поднялся с земли. Его белый костюм испачкался в пыли и не подлежал восстановлению.
ГАУ знали все, главное артиллерийское управление уважали и боялись. Император создал управление для контроля качества казенных заводов и принятия на вооружение стрелкового, холодного и артиллерийского вооружения. Раньше ходили проверяющие, или управляющие заводов отчитывались лично императору, с тысяча восемьсот сорокового года этим занималось управление.
— Лев Львович, вы зачем пришли? — спросил Вадим, не убирая револьвер.
— Я услышал, что в город привезли новое оружие, хотел посмотреть.
— От кого услышали? — заинтересовался Вадим.
— От дозорных, ах, — Лев Львович взвизгнул от сильного толчка в почку, — честно. Отец просил узнать, где вы покупаете такие винтовки.
— Мы их не покупаем, мы их делаем, — Вадим убрал револьвер, — а он, продает.
Вадим показал на отряхивающегося от пыли Василия.
— Все господа, вольно! — скомандовал Вадим и пошел здороваться с Василием.
Захарченко на балконе убрал револьверы и отодвинул Лермонтова с дороги, чтобы зайти в квартиру. Ветераны молча убрали оружие. Щербатый в аккуратном костюме и парике потер ушибленную руку и пошел помогать разгружать карету.
— Рад, что ты пришел, — поздоровался Вадим.
— А я, вот что-то не очень. Мне и в столице хорошо жилось, там такиииие дамы, — Василий улыбнулся своим мыслям.
— Здесь не хуже. Видишь вон того сопляка? — Вадим показал на Льва Львовича.
— С тоненькими усиками?
— Да. Это сын казачьего полковника, и они интересуются купить оружие. Казаки люди — простые — живут с набегов или казеной зарплаты. Если денег не дадут, то придумай что-нибудь, хорошо?
Василий сначала кивнул, а потом, как одумался:
— Подожди, а ты?
— А я в поход. Как вернусь, поговорим.