Перевод с английского : Андрей Шаров
Рисунок: Игорь Гончарук
Сержант Уолтерс оглядел слушателей полицейской академии. – Насколько известно, мы ни разу не видели его. Тем не менее мы полагаем, что знаем, как выглядит этот взрывник и какой он человек. – Сержант улыбнулся. – Остается самая малость: разыскать его. – Он повернулся к доске и нацарапал мелом какую-то цифирь. – На сегодняшний день взорваны четыре бомбы, погибли три человека, шестеро получили тяжелые увечья, двадцать три отделались царапинами. – Сержант снова окинул взором сидевших перед ним курсантов. – Вам нередко доводится слышать присловья типа «внешность обманчива» или «не суди о книге по обложке», и все же научная криминалистика доказала: преступники того или иного «профиля» зачастую поразительно схожи между собой. Они одинаково думают и даже почти одинаково выглядят. – Сержант Уолтерс сверился с настенными часами. Было три минуты девятого утра. – Мы знаем, например, что люди, подделывающие чеки на мелкие суммы, обычно жаждут попасться и вернуться на нары. В тюрьме они находят общество, более близкое им по духу, чем на воле.
Сержант был худощав, строен и выглядел просто сногсшибательно в своем безукоризненно сшитом и отутюженном мундире.
– Кое-что мы знаем и о взрывниках. – Он снова повернулся к доске и взял мелок. – В нашем городе, считая и предместья, проживает приблизительно четыре миллиона человек.
Он написал
4 000 000, потом зачеркнул, вывел чуть ниже:
2 000 000 и снова улыбнулся.
– Около половины можно исключить сразу: наш взрывник – мужчина.
Я осмотрел контакты. Они были чистые, ни пятнышка ржавчины. Часовой механизм работал безупречно. Я кивнул. Да, в моей последней неудаче повинна не механика. Я угадал: подвели севшие батарейки: взрывателю просто не хватило напряжения. Обычно на картонках с батарейками указан срок годности, но на сей раз я приобрел дешевые, выпущенные какой-то захудалой фирмой. Вполне возможно, что они к тому же долго валялись на прилавке, дожидаясь своего покупателя.
По ступеням подвальной лестницы дробным эхом прокатился истошный крик моей сестрицы Полы:
– Гарольд, завтрак стынет!
Я накрыл бомбу тряпицей, погасил лампу над верстаком и поднялся в кухню.
– Руки вымой! – велела мать. – Они у тебя чернее ночи.
Я сходил в ванную, вернулся и сел за кухонный стол.
– Что-то у меня сегодня нет аппетита, маменька.
– Съесть все до последней крошки! – приказала она. – Без доброго завтрака весь день насмарку. Пей свой апельсиновый сок...
– Теперь мы можем исключить еще полтора миллиона человек, – продолжал сержант Уолтерс. – Взрывник – зрелый мужчина в возрасте от сорока пяти до шестидесяти пяти лет.
Какой-то курсантик в первых рядах поднял руку:
– А как же тот мальчишка Джонсон? Ему и двадцати не было.
– Верно говорите, О’Брайен, – согласился сержант. – Но Джонсон бомбил только полицейские участки и ничего другого. Впервые он попался в двенадцатилетнем возрасте и с тех пор был убежден, что все полицейские ненавидят и преследуют его, вот и давал сдачи в меру своего разумения. Действовал тупо и прямолинейно, как и подобает молокососу. – Уолтерс положил мелок на полочку под доской и вытер пальцы белоснежным платком. – Но сейчас мы имеем дело со взрывником, который поднимает на воздух все без разбора. Оставляет бомбы в подземке, в автобусах, в любых местах скопления людей.
О’Брайен, рыжеволосый парень с чуть раскосыми глазами, опять тянул вверх руку:
– Но почему ему непременно должно быть от сорока пяти до шестидесяти пяти лет?
– Такой вывод – итог нашего опыта расследования преступлений этого типа. – Уолтерс передернул плечами. – Мы не можем сказать, почему взрывники принадлежат к этой возрастной группе. Возможно, потому, что до сорока пяти лет они еще надеются, что их трудности разрешатся сами собой, а после шестидесяти пяти им уже на все наплевать.
Моя сестрица имеет привычку читать за завтраком газеты.
– В передовице про взрывы уже не пишут, – заметила она.
Я допил сок и поставил стакан.
– А на кой про них писать? Уже восемь дней, как ничего не взрывается.
– Гарольд, – спросила мать, – какой подарок ты хотел бы получить ко дню рождения?
– Маменька, мне стукнет сорок шесть. По-моему, самое время забыть о днях рождения.
– Я убеждена: людей всегда надо спрашивать, – не унималась мать. – А то еще купишь что-нибудь ненужное. Думаю, тебе не помешает обзавестись парой новых белых сорочек.
Пола развернула газету.
– Ага, вот, кое-что есть. Впрочем, это все перепевы старого.
– Не сыпь так много сахару, Гарольд, – сказала мать.
Поле следовало бы заделаться суфражисткой, тогда она была бы совершенно счастлива.
– Почему все убеждены, что бомбы подкладывает мужчина? – спросила она.
– Потому, – ответил я, потягивая кофе, – что у женщины тонкая и нежная душа. Таково всеобщее мнение.
Пола злобно зыркнула на меня:
– Неужели ты и впрямь пытаешься насмехаться надо мной?
– Дети, дети, – вмешалась мать. – Я не потерплю перепалок за столом. Пола, сейчас же отложи газету.
О’Брайен снова поднял руку:
– А почему это не может быть женщина?
Сержант улыбнулся:
– Женщина способна представлять опасность для общества в качестве, скажем, разносчицы бацилл тифа. Но только не как бомбометательница. – Сержант Уолтерс стряхнул с обшлагов меловую пыль. – Мы можем и дальше продолжать наши логические выкладки, не рискуя ошибиться. Взрывник не женат. Вероятно, живет вместе с матерью. Или со старшими сестрами. Или с тетушками. Человек он неприметный, и если на него обращают внимание, то лишь благодаря его вежливости и предупредительности. Он охотно оказывает мелкие услуги. Черт возьми, да он может оказаться соседом любого из нас! Вероятно, он не курит и почти не потребляет спиртного.
О’Брайен усмехнулся:
– А по-моему, пропускает стопочку для храбрости, прежде чем подложить очередную бомбу.
Сержант покачал головой:
– Нет. Выпив, люди такого склада либо засыпают, либо начинают блевать. Этот человек – изнеженный толстяк.
– Но зачем он убивает невинных людей?
– О людях он и не думает. Его цель – не они. Он считает, что, устраивая взрывы, мстит фирме, из которой его уволили. Или банкиру, который, как ему кажется, когда-то ограбил его. Или начальству, не давшему ему повышения по службе, которого, опять же по его собственному мнению, он вполне заслуживал.
– Вечером пойдем к дядюшке Мартину, – объявила мать. – Мы не видели его уже неделю, а между тем нам следовало бы более исправно навещать родственника.
– Дядюшка Мартин – старый зануда, – презрительно бросила Пола.
Мать налила себе еще кофе.
– Ты права, дочь, но не забывай, что у него только две радости в жизни – общение с нами и турецкая баня.
– Сегодня я могу задержаться на службе, маменька, – сказал я. – Надо обработать счет Эванса. Не знаю, управлюсь ли к пяти часам.
Пола гаденько улыбнулась:
– Я слышала, неделю назад Корриган получил повышение. А тебя, надо полагать, опять обошли.
– Надо полагать, – сухо ответил я.
– Кадровая политика, – вставила мать.
– Тебе почти сорок шесть, – сказала Пола. – Неужели ты так никогда и не выбьешься в люди?
– Каждый человек на что-то надеется.
– Знаешь, ты просто бесхребетный слюнтяй! – взорвалась моя сестра. – Вот и застрял на этой должностишке!
– О тебя ноги вытирают, а ты и рад, – поддержала ее мать. – Пользуются твоей добротой. Ведь Корриган получил должность, которую, по справедливости, надо было предложить тебе.
– Да плевал я на эту должность, – ответил я. – Мне уже не обидно. К тому же Корриган – славный малый.
Тут я, конечно, лукавил. Корриган ни бельмеса не смыслил в бухгалтерии и повышением своим был обязан заурядной подсидке. Интересно, подумал я, а в других учреждениях такая же кадровая политика?
– Доедай яичницу, Гарольд, – велела мать. – И про бекон не забудь.
Пола злобно расхохоталась:
– Да он и так на снеговика похож!
– Ничего подобного, – ответил я.
– А у нас... то есть у полицейского управления, есть что-нибудь конкретное? – не унимался О’Брайен. – Улики? Следы? Что-нибудь, кроме домыслов?
Сержант Уолтерс почувствовал легкое раздражение.
– Кроме, как вы выразились, домыслов, у нас нет ничего.
– Отпечатки пальцев?
Уолтерс рассмеялся:
– Будь у нас отпечатки, неужели этот бомбовоз до сих пор разгуливал бы на воле?
– Я имел в виду другое. Может, у нас есть его отпечатки, только они нигде не зарегистрированы. Даже в Вашингтоне.
– Нет, отпечатками мы не располагаем, хотя изучили все найденные фрагменты бомб, клочки оберточной бумаги и обрывки бечевки. Ничего.
– Разве Тайсона поймали не благодаря отпечаткам пальцев? – продолжал наседать на сержанта О’Брайен.
Уолтерс кивнул:
– Именно так. Но тогда мы завладели целой бомбой, которая не взорвалась, и обнаружили на одной из батареек отпечатки большого и указательного пальцев. – Сержант ненадолго задумался. – Причем это были отпечатки не Тайсона, а продавца из скобяной лавки. Мы нашли эту лавку и просто следили за каждым покупателем, который приобретал батарейки для фонарика. – Уолтерс усмехнулся. – Тайсону было пятьдесят два года. Пухленький добродушный человечек, живший в доме двух своих тетушек, старых дев. В подвале мы нашли рулон оберточной бумаги, и тот кусок, в который была запакована бомба, идеально состыковался с концом рулона. Так Тайсон угодил на электрический стул. – Сержант Уолтерс мечтательно вздохнул. – Эх, кабы нам удалось завладеть каким-нибудь изобретением этого новатора, прежде чем оно взорвется...
Есть люди, которым не только не вредно, но даже полезно иметь несколько фунтов лишнего веса, и я убежден, что принадлежу к их числу.
– А почему, собственно, ты считаешь, что созерцать тебя – такое уж большое удовольствие? – спросил я Полу. – Ведь ты – кожа да кости. И долговязая. И сидишь у меня на шее.
На щеках сестры вспыхнули два багровых пятнышка.
– Я совершенно не костлява. Просто слежу за своим весом.
– Не понимаю, зачем, – елейным голоском вымолвил я, – если мужчины даже не смотрят в твою сторону.
– Жирный болван! – прошипела Пола.
– Похоже, тебе придется покупать мужа за деньги, – со злорадной ухмылкой продолжал я. – Надо полагать, когда-нибудь ты так и сделаешь.
– Дети, дети! – рассердилась мать. – Неужели нельзя обойтись без этих перебранок? – Она громко стукнула ложкой по столу. – Допивай кофе, Гарольд, тебе уже пора.
Я взглянул на часы, которые показывали четверть девятого, и спросил:
– У нас есть фонарик?
– Кажется, да, – ответила мать. – Посмотри в кладовке.
Я отыскал фонарь, извлек из него батарейки и спустился в подвал. Бомба должна была взорваться вчера в половине пятого вечера, но ни по радио, ни по телевизору ни о каких взрывах не сообщили, и в конце концов я с огорчением признал, что механизм не сработал. Пришлось ехать на Двенадцатую авеню, к автовокзалу, и незаметно забирать адскую машину. У полицейских великолепная криминалистическая лаборатория, и если им в руки попадет неразорвавшаяся бомба, это будет очень скверно: никогда не знаешь, что они могут обнаружить.
Я заменил батарейки и снова испытал механизм. На сей раз все заработало как надо. Протерев детали бомбы носовым платком, я натянул перчатки и снова собрал ее, поставив счетчик времени на половину второго пополудни. Потом я сунул устройство в картонку из-под башмаков, оторвал от рулона кусок оберточной бумаги, тщательно завернул коробку и перевязал ее бечевкой, подумав при этом, что следующую бомбу, наверное, придется поместить в водонепроницаемый мешок. Сверток не представлял ни малейшей опасности, но я обращался с ним крайне осторожно. Поднявшись наверх, я положил бомбу на кухонный стол и сказал:
– Отвези ее на автобусную станцию на Шестьдесят восьмой авеню. Взрыватель сработает в половине второго.
Пола поморщилась:
– Не мог, что ли, выбрать более приличное место? Там же трущобы. Женщине на улице показаться нельзя, того и гляди изнасилуют.
– Тебе это не грозит, – желчно ответил я.
Мать горестно вздохнула.
– Сколько еще ждать? – спросила она. – Когда же мы, наконец, взорвем дядюшку Мартина?
– На следующей неделе, – пообещал я. – Но и после этого придется подложить еще несколько бомб, иначе полиция заподозрит, что у взрывника есть какой-то разумный мотив. Если, конечно, мы хотим унаследовать дядюшкин миллион.
– Ой, как же я мечтаю своими руками подложить под него адскую машину! – кровожадно проговорила Пола, и я уловил в ее словах отголоски теорий Фрейда.
– Это невозможно! – резко ответил я. – Сама знаешь: дядюшка Мартин никуда не ходит. Только в турецкую баню. Поэтому бомбу подложу я.
– Ну и сколько людей, по-вашему, соответствует этому собирательному образу? – спросил О’Брайен.
– Трудно сказать, – ответил сержант Уолтерс. – Хорошо бы заиметь картотеку с данными на всех местных жителей и пропустить эти данные через вычислительную машину фирмы «Ай-би-эм». Но увы. По моей оценке, таких людей около тридцати тысяч.
– Да, немало. К тому же они рассеяны по всему городу.
Уолтерс не мог не согласиться с въедливым курсантом.
К пяти часам я все-таки управился со счетом Эванса и попал домой без четверти шесть, когда сержант Уолтерс загонял в гараж свою машину.
Я почти ничего не знаю о сержанте Уолтерсе. Слышал, что он служит в управлении полиции и занимается какой-то бумажной работой.
Кивнув мне, он зашагал к дому. Мы уже десять лет соседствуем с ним в этом особняке на две семьи и пользуемся одним гаражом, и все же я сомневаюсь, что сержант узнает меня, если встретит на улице.
Это очень печально. Похоже, люди вообще не замечают меня.