- Это зависит от ответа на третий вопрос,- сказал Ищенко. - Точнее, вопросов несколько. Какое отношение ты имеешь к базе на плодовой станции? Для чего служила эта база? Что за люди помогали тебе наезжать на бандитов? Для чего тебе такие деньги - я же вижу, что ты их не на себя тратишь? Ну и так далее - можно спрашивать долго, но все вопросы сведутся к одному: что за дело ты затеял?
- Как ты уже отмечал в своем рапорте о расследовании убийств на плодовой станции, существует некая организация, созданная с неясными целями, до недавнего времени имевшая свою базу на плодовой станции и для достижения своих покуда невыясненных целей готовая идти на тяжкие преступления. Все это правильно,- произнес Корсаков. - Правильно, но слишком узко. Из-за очередной шайки фашистов никто не стал бы разваливать дело о четырех убийствах и выживать тебя с работы. Тебя, между прочим, ценили, хочешь верь, хочешь нет...
Ищенко скептически усмехнулся, но было видно, что ему приятно это слышать. Корсаков продолжал:
- Все твои неприятности, как я понял, происходили от твоего авантюризма и от неумения ладить с людьми. Но речь пока не об этом. То, что я называю "Делом", сейчас почти полностью подготовлено и будет представлять собой крупномасштабную военную акцию в Москве. Однако замысел Дела зарождался не здесь. Меня как вполне русского человека не оставляло, разумеется, равнодушным то, что в последние годы происходит с Россией. Однако я не считал себя вправе предпринимать какие-то действия и предлагать кому-либо свои услуги как военный. Все-таки я эмигрант, родился в Америке, всю жизнь прожил вдали от России... Я полагал, что люди, живущие здесь, лучше знают обстановку в стране и потому только они имеют право принимать решения и действовать. Однако когда судьба занесла меня в Россию, я как бы стал с этими людьми на одну доску, посмотрел на все их глазами, сделался таким же, как они...
- Но ты же попал не совсем в Россию,- поправил Ищенко.
- Ну, во-первых, и Карабах, и Абхазия раньше считались Россией. А во-вторых, я постоянно находился там среди русских людей. Кстати, вот тебе ответ на вопрос, откуда я с самого начала взял людей для того, чтобы начать подготовку Дела. Всех этих людей я знал еще в "горячих точках" и уже там договорился с ними о сотрудничестве. Те, кто оказался в Москве раньше, готовили почву для тех, кто попадал в нее позже. Кроме того, знакомился я на войне не только с отдельными людьми: в Абхазии на меня вышли представители целой организации, которой, между прочим, и принадлежала база на плодовой станции. Это очень гнусная шайка с чисто фашистской идеологией, если кашу в голове можно называть идеологией, а главарь у них - полный подонок с замашками пророка и с неукротимой тягой к власти. Власть ему, естественно, нужна для личных нужд - не столько даже для обогащения, сколько для того, чтобы унижать людей, господствовать над ними...
- Те четыре трупа - их работа?- спросил Ищенко. Корсаков кивнул:
- Разумеется. Причем никакой особой необходимостью эти убийства не диктовались. Бомжи у них состояли в рабстве, их мучили за всякие провинности, сажали на цепь в сарае, травили собаками... Считалось, что таким образом вырабатывается бойцовский характер. Нескольких бродяг убили для укрепления этого самого бойцовского характера,- я об этом знал, но никак не думал, что такие вещи происходили прямо на базе. А двух охранников прикончили за то, что они попытались отказаться от участия в Деле. Как говорится, вход - рубль, выход - два.
- Но мне показалось, что вся команда хотела покинуть базу еще до того, как на ней обнаружили трупы,- заметил Ищенко.
- Правильно,- кивнул Корсаков. - Плодовая станция выполняла, в сущности, две функции: тренировочного центра и места для встреч и собраний. С получением приказа о готовности номер один эти функции отходят на второй план: все находятся в условленных местах и ждут приказа о выступлении. Ну а когда нашли покойников, то о дальнейшем использовании станции не могло быть и речи - приходилось думать о том, как остановить капитана Ищенко.
- И как заставить его молчать,- подсказал Ищенко. - Предложение насчет комнаты - это взятка?
- Не притворяйся идиотом, капитан,- поморщился Корсаков. - Если бы я хотел всучить тебе взятку, я бы предложил тебе денег, причем столько, что ты мог бы купить шикарную квартиру в центре. А я вместо этого предлагаю тебе задаром охранять близкого мне человека. Денег же я тебе не предлагал по двум причинам: во-первых, знал, что ты не возьмешь, а во-вторых - повторяю еще раз - считал и считаю, что ты захочешь быть в Деле. Отчасти поэтому я и убивать тебя не разрешил...
- А еще почему?- заинтересовался Ищенко.
- А за что убивать-то?- вопросом на вопрос ответил Корсаков. - За то, что ты, один из многих, честно служишь? Зачем брать такой грех на душу? Но вернемся к Делу. Когда я приехал в Москву с тем, чтобы надолго здесь обосноваться, я вышел на эту самую фашистскую организацию и удивился одному - насколько сильно к ней тянулись люди. Вроде бы идеи - нелепые, ритуалы - дурацкие, главарь - тоже злобный дурак, его подчиненные - ослы, а вот поди ж ты... Московское да и все российское общество - как перенасыщенный раствор: в него достаточно бросить любой предмет, хоть кусок дерьма, чтобы началась кристаллизация. Люди не хотят ждать, как овцы в загоне, пока с ними что-то сделают: то ли накормят, то ли остригут, то ли перережут. Они хотят что-то изменить, причем сами. Те, которые хотели этого особенно остро, оказывались в Карабахе, в Абхазии, в Боснии, ехали по контракту в Чечню. Конечно, в этих местах было много лиц с разбойными наклонностями, или любителей оружия, или желающих испытать себя и потом похвастаться... Всяких хватало, и всех можно было использовать, однако меня интересовали прежде всего те, которые хотели что-то сделать сами, что-то изменить. Если ради этого они не боятся подставить свою голову под пули, то на таких людей можно положиться. Такие вот люди шли и к нашему фюреру: в один прекрасный день он заметил, что уже не он ведет вербовку, а вербовка тащит его за собой, одни люди приводят за собой других, и с большинством из них он не может говорить на одном языке, потому что они хотят сделать что-то для других людей, для Отечества, а он способен иметь в виду только себя. На этом этапе развития организации я и познакомился с фюрером. Я не стал ему говорить о том, что за мной тоже стоит немало людей,- наверное, он до сих пор считает себя главой всего дела. Когда надо, надо уметь поддакивать, кивать, соглашаться,- заметь себе это, капитан! В результате дуче поручил мне организовать военную подготовку членов организации, а больше мне ничего и не требовалось: я таким образом получал все связи, выходил на все ячейки организации. Полоумные фашисты меня, разумеется, интересовали мало - я старался войти в контакт с новыми членами. Как я и думал, они предпочитали не вдаваться глубоко в то, какие цели ставит перед собой организация, какова ее идеология и тому подобное. Главное - организация практически по всем позициям осуждала правящий режим и готовилась к активным действиям. В результате всех моих контактов сложилось нынешнее положение: организацию на 95% составляют структуры, которые контролирую я как единоличный командир. Группа с плодовой станции, которой ты чуть не прищемил хвост, составляет некое инородное тело, со всех сторон окруженное, скажем так, здоровой тканью. Фюрер хоть и чувствует, что я забрал слишком большую власть, однако придраться ни к чему не может: я постоянно спрашиваю его совета, одобрения, держу его в курсе своих действий,- большей частью вру, конечно. Собственно, он и не хочет ни к чему придираться: во-первых, он нуждается во мне как в военном руководителе, во-вторых, ему нужны мои контакты с людьми из органов, с военными, с поставщиками оружия, а самое главное - он рассчитывает использовать меня, когда начнется Дело.
- Что же это за Дело такое?- с деланным равнодушием спросил Ищенко. В глазах его появился азартный блеск, колено под столом ходило ходуном.
- Честно говоря, идея Дела принадлежит не мне, а фюреру,- сказал Корсаков. - Он долго думал, куда бы направить энергию своей команды. К его чести должен сказать, что он не увлекался криминалом и сумел не засветиться перед органами. Однако занимались они такими мелочами, которые фюрера никак не могли удовлетворить. Ему требовался большой кусок. Всю жизнь заниматься мелким рэкетом, щипать ларечников, как какой-нибудь Пистон - это не для него.
- Вроде бы начинаю понимать,- произнес Ищенко. - Дисциплинированная команда с идейной подкладкой... Терроризм, шантаж, заложники,- что-нибудь в этом роде. Правильно?
- Да,- кивнул Корсаков. - Но в общенациональном масштабе. Замысел в общих чертах состоит в том, чтобы путем быстрой военной операции захватить Москву. Вот над этим мы с ним и работаем.
Ищенко подавился пивом. Он понимал, что не ослышался, и искоса посмотрел на собеседника, пытаясь понять, как ему следует реагировать на столь нелепое заявление человека, еще секунду назад казавшегося вполне разумным. Он вспомнил рассказы приятелей о том, что речам некоторых психов присуща необычайная логика и убедительность. Корсаков заметил его замешательство и хладнокровно продолжал:
- Ну не всю Москву, конечно,- для успеха дела в этом просто нет необходимости. Достаточно будет захватить ключевые в военном отношении точки в пределах Садового кольца.
- И ты тоже решил под это подписаться?- с трудом протолкнув наконец пиво в утробу, спросил капитан.
- Уверяю тебя, что я далеко не одинок,- заметил Корсаков.
- Ну, я тебе компанию не составлю,- раздраженно заявил Ищенко. - Ты хоть представляешь, что из всего этого может получиться, тем более с таким ожесточенным народом, как сейчас? А у тебя там фашисты и Бог знает какие еще сумасшедшие!
- Может получиться, а может и не получиться - смотря как и ради чего вести Дело,- возразил Корсаков. - Но ты не дослушал.
- Ну давай дальше,- вздохнул капитан, внезапно ощутивший крайнюю усталость. Ему захотелось поехать в свою холостяцкую комнатушку и завалиться спать. Словно издалека до него донесся голос Корсакова:
- Идея окончательно оформилась после занятия чеченцами Грозного в августе 96 года. Как ты помнишь, город они не штурмовали, просто заняли все те точки, где не было федеральных войск, но этого оказалось достаточно для большого шантажа. Наши уникально гнилые в моральном отношении средства массовой информации назвали эту операцию "взятием Грозного", хотя то, что чеченцы действительно пытались штурмовать, они взять так и не смогли, а наше храброе правительство вывело войска из всех захваченных ранее с боями вражеских опорных пунктов. Шантаж состоял в том, что новый штурм Грозного продлится долго и потребует больших жертв. Об этом постоянно твердили телевидение и газеты, ну а правительству страшно хотелось поддаться на шантаж и потерпеть поражение, так что оно соглашалось.
Некоторые пассажи речи Корсакова повторяли собственные мысли Ищенко, так что он невольно прислушался. Корсаков неторопливо продолжал:
- Нет никаких оснований думать, будто правительство поведет себя иначе, если нечто подобное произойдет в Москве. Пусть даже заваруху устроят не чеченцы, которых правительство так нежно любит, но ведь будет захвачен центр столицы страны, парализована власть в общенациональном масштабе! Чтобы избежать анархии и развала государства, верхи будут вынуждены поделиться деньгами, которыми они довольно небескорыстно распоряжаются.
Вкратце общая логика замысла такова.
- Будет захвачено много занятных документов...- неожиданно для самого себя продолжил Ищенко. - Много компьютеров со всей информацией... Много информированных людей...
- Да и просто много людей - важных и не очень,- добавил Корсаков. - Акция начнется рано утром, но сначала будет проходить скрытно, то есть люди смогут спокойно прийти на работу. О захвате объектов будет объявлено гораздо позже, чтобы увеличить панику.
- Нет, это будет черт знает что!- воскликнул Ищенко, утирая пот со лба. - Даже вообразить трудно!
- Согласен,- кивнул Корсаков,- переполох поднимется изрядный. Однако прошу заметить, что автор идеи не я. Можешь мне поверить, что если бы осуществлять ее взялся наш фюрер, как предполагалось сначала, то крови пролилось бы море, а вся затея провалилась бы. Сейчас хотя бы есть какие-то шансы на успех, к тому же без кровопролития.
- Но в центре масса военных объектов...- заметил Ищенко.
- А никто и не собирается их штурмовать,- пожал плечами Корсаков. - Мы их просто блокируем - и Кремль, и Министерство обороны, и все остальные объекты, где есть оружие и есть военные люди. Выводить население из домов и персонал из учреждений не планируется, да и некуда - все будут содержаться в тех же зданиях в специально отведенных помещениях или квартирах. Поэтому если правительство изберет силовой вариант разрешения конфликта, то ему придется крушить захваченные здания вместе с находящимися там мирными людьми. Эти люди не будут заложниками в полном смысле слова, просто им будет запрещено покидать те объекты, где их застанет начало акции. Настоящими заложниками станут некоторые нынешние деятели, по которым давно тюрьма плачет,- вот их-то нашим правителям придется выкупать, иначе мы их с большим удовольствием расстреляем... Так что сам посуди: пойдет правительство в такой ситуации на штурм собственной столицы? Если учесть его морально-волевые качества, то я очень сильно в этом сомневаюсь, к тому же разрушений и жертв действительно будет очень много. А если верхи все же изберут силовой вариант, то им будет очень трудно объяснить отказ от штурма Грозного в 96 году. Впрочем, я думаю, что до этого не дойдет. Правда, придется несколько раз хорошенько показать зубы, чтобы все уяснили серьезность наших намерений.
- Слушай, у тебя ведь на Западе наверняка денежки в банке есть...- простонал Ищенко. - Ну зачем тебе все это? Ведь тебя не оставят в покое, даже когда вся эта ваша акция кончится. Как-нибудь без тебя разобрались бы...
- А почему, собственно, без меня?- спросил Корсаков. - Я такой же русский, как и ты. Я, может, даже больше русский, потому что мне, в отличие от тебя, стоило кое-какого труда остаться русским. Так почему кто-то за меня должен разбираться?
Корсаков помолчал с минуту и задумчиво произнес:
- А может, все объясняется гораздо проще: кто-то может терпеть все происходящее, а кто-то не может - он просто страдает физически. Не может ведь нормальный человек просто страдать и ничего не делать, чтобы прекратить страдание? Вот так же и я. То, что я собираюсь сделать - это просто моя борьба с болью.
- В общем, ты решил выступить по идейным соображениям,- подытожил Ищенко. - По каким - пока не спрашиваю. И что, все остальные тоже так?
- Ну конечно, нет,- усмехнулся Корсаков. - Я же сказал: первоначально все задумывалось как шантаж, как простая уголовщина. Захватываем центр Москвы, торгуемся, получаем деньги и разбегаемся. Так все это виделось нашему фюреру. Для него этот замысел остается в силе. Какое-то количество денег нам, конечно, не повредит, но деньги - не главное.
- Что значит - "получаем деньги"?- хмыкнул Ищенко. - С мешками денег будем разбегаться?
- Ну почему? Допустим, есть банк на Каймановых островах, куда на определенный счет можно перевести из Москвы любую сумму. Там ждет перевода денег человек, контролирующий данный счет. Когда деньги деньги поступят, их можно дальше перевести куда угодно. Я в этих вопросах не очень хорошо разбираюсь, но технически они решаются достаточно легко. Кстати, на меня сейчас работает финансовым советником некто Хмырь - раньше он был главбухом в фирме Пистона. Подлец, конечно, невероятный, я его держу на расстоянии и не даю никакой власти, но в бухгалтерии разбирается прекрасно. От него доходы не скроешь.
- Ну хорошо, а разбегаться как?- продолжал допытываться Ищенко.
- А как в 93-м защитники Белого дома разбежались?- ответил Корсаков вопросом на вопрос. - Ясно, что через подземные коммуникации. Вообще если хочешь вести боевые действия в городе, то эти коммуникации надо знать, а уж если в конце боевых действий планируешь смыться, то тем более. Про движение диггеров слышал? Ну вот, там у нас давно уже свои люди. Более того, мы создали специальные команды диггеров целиком из наших людей. Эти команды связаны с нашими людьми в службе метрополитена - в начале акции те и другие остановят метро и заблокируют подземные подходы к захваченным нами объектам, а в конце обеспечат отход. Акцию начнут обычные, ничем не примечательные люди, которые незаметно просочатся на выбранные объекты. Точно такие же неприметные людишки в конце всей заварухи вылезут из-под земли в каком-нибудь московском дворике и смешаются с уличной толпой. Не понадобится никаких самолетах с заложниками, приземляющихся в Ливии, и прочих дешевых эффектов. Мы просто протечем между пальцев, как вода.
- А если кого-нибудь все же поймают и он расколется?- спросил капитан. - Размотают всю веревочку, и пойдет народ в Сибирь...
- Думаю, что веревочка быстро оборвется,- возразил Корсаков. - На такой случай мы приняли целый ряд предосторожностей. Когда мы составляли боевые группы, то сделали так, чтобы члены одной группы не знали членов другой, а между собой общались только через командира группы. Им было запрещено обмениваться всякими личными координатами и встречаться друг с другом без санкции командира. Командиры, конечно, друг друга знают - еще по Абхазии, Боснии или Чечне, но они все поменяли место жительства и тоже не встречаются без моей санкции. Это только часть предосторожностей, так что если кого-то и поймают, катастрофы не произойдет. Ну а кроме того, командиры имеют инструкции на предмет восстановления организации после рассредоточения. Когда структура восстановится, то она будет уже далеко не беззащитна.
Ищенко слушал и чувствовал себя в каком-то нереальном мире, балансирующем на кромке обрыва перед тем, как рухнуть в бездну. Между тем собеседник капитана описывал падение в бездну как хорошо продуманный и вполне управляемый процесс. Ищенко и сам принадлежал к тем людям, которые не могут спокойно жить, не пытаясь изменить мир собственными усилиями. Бандиты регулярно отправлялись за решетку, справедливость время от времени торжествовала, однако мир никак не хотел меняться. Капитан решил когда-то, что другие могут сколько угодно продавать душу дьяволу, но он сам будет выполнять свой долг, и его совесть останется чиста. Однако растленный мир легко взломал его защитную оболочку, лишив возможности восстанавливать справедливость. Другой на месте Ищенко нашел бы себе денежную работу - возможно, даже с помощью своих вчерашних клиентов-уголовников, которые, как известно, редко держат на сыщиков обиду,- и жил бы себе не тужил, посмеиваясь над своим прежним начальством. Однако Ищенко такая жизнь представлялась до отвращения пресной и вообще никчемной.
- Ну хорошо, значит, ты стараешься не за деньги. Тогда за что?- в лоб спроил капитан собеседника.