Второй охранник, плотный брюнет с волосами, чем-то смазанными и зализанными, словно у выдры, сделал приглашающий жест и зашагал вперед. Ищенко двинулся за ним. Охранник в темных очках смотрел им вслед, пока они не скрылись за поворотом коридора. В туалете Ищенко честно помочился, ополоснул руки под краном и вытащил из кармана предмет, который называл про себя "прикуриватель". Это была пачка из-под сигарет "Мальборо", в которой помещался кастет, изготовленный из прозрачного плексигласа. В обычную пачку кастет не поместился бы, и потому пачка, сделанная на заказ, чуть превосходила по размерам стандартную, однако со стороны это было совершенно незаметно. Ищенко сделал вид, будто вытряхивает из пачки сигарету,- на самом деле в этот момент он надел на руку прозрачный кастет.
- Покурим?- с улыбкой спросил капитан, поднося к носу охранника пустую пачку. Тот не успел ничего ответить, однако на секунду отвлекся. Капитан перенес вес тела на левую ногу и нанес охраннику прямой удар в челюсть, сконцентрировав в этом движении всю тяжесть своего тела. Голова охранника мотнулась в сторону и с силой ударилась о кафельную стену, обрызгав ее кровью из носа и рта. Обмякшее тело сползло по стене на пол и застыло в сидячем положении. Капитан сноровисто подхватил потерявшего сознание противника под мышки, отволок его в кабинку, посадил на унитаз и примотал его за руки ремнем к унитазной трубе, а в кровоточащий рот жертвы засунул ее собственный галстук. Затем, отмотав кусок туалетной бумаги от рулона, он намочил его под краном и стер с белой стены чересчур уж выделявшиеся ярко-красные брызги. По опыту капитан знал, что охранник после такого удара минут двадцать будет находиться в глубоком забытьи и лишь потом начнет издавать разные бессмысленные звуки вроде стонов и мычания. Ищенко вышел из туалета и пошел назад по коридору. Кастет с руки он не снимал, благо разглядеть это прозрачное оружие в тусклом электрическом освещении было почти невозможно. Отбирать пистолет у обезвреженного противника капитан не стал, поскольку человеку, одетому только в брюки и рубашку, негде спрятать массивный "ПМ",- он только вынул магазин и сунул его в карман.
Повернув за угол коридора, он увидел стоявшего у двери приемной охранника в темных очках, но, не смущаясь, ровным шагом направился к нему. Бдительный страж спросил его еще издали:"А этот где?" - имея в виду своего напарника.
- В туалет зашел,- не останавливаясь, равнодушно ответил Ищенко. Обманутый его спокойствием, охранник позволил капитану приблизиться вплотную и посторонился, пропуская его в приемную, но тут же икнул и согнулся в три погибели, получив молниеносный удар в солнечное сплетение. От мощного удара по затылку несчастный обмяк и начал валиться навзничь, однако уже в падении судорожно вскинулся и всплеснул руками от удара коленом в лицо. Ищенко подхватил безвольное тело за шиворот, ворвался вместе с ним в приемную и, швырнув бесчувственного охранника в кресло, подскочил к столу секретарши. Та не успела даже открыть рот - настолько стремительным оказалось вторжение, а когда она увидела в сантиметре перед собой свирепое лицо капитана с выкаченными глазами и услышала его змеиное шипение:"Ну ты, овца, пикнешь - завалю!" - то бедная секретарша и вовсе оцепенела. Для большей доходчивости Ищенко сгреб ее за волосы и треснул лбом о столешницу, а затем вырвал под мышки из-за стола и швырнул на пол.
- Лежи, не дергайся, сучка!- глухо прорычал он, отдирая провода от телефонных аппаратов. Этими проводами он с невероятной скоростью связал сначала охранника, заткнув ему рот галстуком, как и его коллеге, а затем секретаршу. Той он засунул в рот ее собственный лифчик, одним движением сорванный с торса. Найдя в ящике стола связку ключей, капитан наметанным глазом выделил ключ от двери приемной и запер дверь изнутри. Подойдя к охраннику, он снял с бедняги подмышечную кобуру, затем скинул с себя рубашку и приладил кобуру на голое тело, а потом надел рубашку сверху. Посмотревшись в зеркало, капитан пришел к выводу, что кобуру, конечно, видно, но только если присмотреться, а он же не собирался давать бандитам время приглядываться к его фигуре. Ищенко встряхнулся, пригладил ладонью волосы, прошелся взад-вперед по приемной и решительно направился к двери в кабинет.
Обитая кожей дверь широко распахнулась от хозяйского толка, и капитан вырос на пороге как раз в тот момент, когда директор банка Андрей Арменович Аракелов тупо глядел на телефонную трубку в своей руке, удивляясь ее загадочному молчанию. Таким же непонимающим взглядом Андрюша уставился и на непрошеного посетителя. В следующий момент черты его лица выразили строгость и желание поставить нахала на место, однако капитан его опередил.
- Андрюха, сто х..в тебе в брюхо!- ликующе раскинув руки, завопил Ищенко. - Что ж ты старого корифана в приемной держишь? Тебе разве не передали, что я пришел?
На Ищенко уставилось несколько пар глаз: два заместителя директора, доверенный охранник, он же референт, и два посетителя - директор и заместитель директора одного довольно крупного завода, пакет акций которого банк вознамерился приобрести по дешевке. Посетители были вполне интеллигентные люди, хотя и связанные в силу особенностей новой российской экономики с криминальными кругами, поэтому Андрюша старался произвести на них впечатление своими учтивыми манерами и грамотной речью. Как бывшему студенту МГИМО ему это почти удалось, однако приход Ищенко мгновенно смазал образ банкира-джентльмена. Раздосадованный Андрюша холодно произнес:
- По-моему, я вас не приглашал. У меня посетители, выйдите, пожалуйста.
- Андрюха, ты чего, не узнал меня, что ли?- удивился Ищенко. - Чего такой кисляк смандячил? Это ж я, капитан Ищенко, твой крестный, можно сказать! Ты не боись, я надолго не задержу, у меня дело-то на две минуты...
Капитан уверенно направился к свободному креслу возле директорского стола, плюхнулся в него и заявил:
- Андрюха, я слышал, ты в поряде, а мы тут последний х.. без соли доедаем... Меня братва каждый день спрашивает: твой крестный думает нас греть или нет? Неудобняк получается, Андрей!
Посетители директора во все глаза смотрели на Ищенко, видимо, стараясь получше запомнить столь яркий типаж. Директор же, судя по всему, не знал, как себя вести,- устраивать потасовку при гостях ему в любом случае не хотелось. Поэтому он отшвырнул бесполезную телефонную трубку и рявкнул:
- Какой у вас вопрос? Быстрее говорите, у меня посетители! Кого вы представляете?
- Ты лошадей-то не гони, Андрюха, дело-то серьезное,- возразил Ищенко. - Кого я представляю, хочешь знать? Представляю оперов безработных, бездомных, с женами, с дитями...- капитан покрутил носом, заморгал, сморщился, но все же удержался от слез.- Без тебя скоро все ебаря дадим. Кто ж нам руку помощи протянет, если не ты? Вспомни: это ж мы тебе на четыре года казенную пайку обеспечили, казенную одежду, жилье... - капитан начал загибать пальцы. Только тут до Аракелова дошло, что над ним нагло издеваются. Он с принужденной улыбкой бросил гостям:"Извините" и наконец сделал знак давно уже напрягшимся охранникам. Капитан уловил этот знак, но не испугался - еще при входе в кабинет он оценил уголовные физиономии Андрюшиных клевретов и подумал, что с такой публикой иметь дело не в пример легче, чем с бывшими коллегами из силовых структур, продавшимися бандитам за хорошие деньги. Ищенко даже не повернулся в кресле, хотя прекрасно слышал мягкие шаги у себя за спиной. Аракелов предостерегающе поднял ладонь, и шаги стихли. Раздраженным тоном директор банка спросил, уже не стараясь соблюдать вежливость:
- Ты скажешь наконец, чего тебе надо?
Капитан приподнялся, ловко выхватил из стоявшего на столе открытого ящика сигару, откусил кончик и метко выплюнул его на пиджак одного из посетителей, сидевшего за столом напротив. После этого Ищенко картинным
жестом вставил сигару в рот и развалился в кресле, хотя никогда не курил и сейчас не собирался начинать. Выдержав паузу, он заявил:
- Мы тут покумекали с братвой... В общем, на первое время двести тыщ баксов нам хватит, а там будем что-то еще решать. Так что скажи, когда подъехать за деньгами. Только большая просьба, Андрюха, чтоб не очень долго, а то я ж говорю - последний х.. без соли доедаем...
Посетители смотрели на Ищенко широко раскрытыми глазами - хотя они сами давно в тех или иных формах платили разным бандам, однако тот рэкет осуществлялся как-то буднично и серо и походил скорее на рутинное деловое партнерство. Здесь же перед ними предстали подлинная жизнь и подлинные нравы таинственного уголовного мира, типичным представителем которого, по их мнению, являлся этот неожиданно заявившийся разнузданный тип.
- Слушай, иди отсюда по-хорошему!- едва сдерживаясь, процедил Аракелов.
- От х.. уши,- любезно ответил Ищенко и еще выше задрал ногу на ногу. - Сперва скажи, когда деньги будут. И убери от моего кресла своего козоеба, а то он мне на нервы действует.
Такой намек на восточную внешность Андрюшиного охранника являлся верхом наглости и требовал немедленного наказания. Конечно, следовало бы выяснить, кто прислал этого придурка, но он сам явно нарывался на скандал, при этом не говоря ничего толком. Скорее всего отставной опер просто спятил, а лучшим средством для просветления в мозгах всегда служила хорошая трепка. Банкир опустил на стол поднятую ладонь, и по этому знаку застывший за креслом Ищенко охранник шагнул вперед и мягко сомкнул ладони на горле капитана.
- Ты что сказал, мусоренок?- ласково спросил голос с чуть заметным кавказским акцентом. - Ты понимаешь, куда ты пришел, козел?
Капитан Ищенко не был таким тренированным человеком, как Виктор Корсаков. Ему не посчастливилось встретить на своем жизненном пути настоящего японского сенсэя и годами учиться в школе восточных единоборств, он не отрабатывал приемы рукопашного боя в учебных частях спецвойск и был обычным работягой-оперативником, у которого на всю эту премудрость не остается ни времени, ни сил. Однако своего рода школу единоборств довелось пройти и ему - сначала в детстве среди уличной шпаны на окраине Харькова, затем в армии в ежедневных драках с "дедами"... Постоянно сознательно стремясь к работе сыщика, капитан затвердил себе одно правило: менту следует чувствовать себя изначально сильнее любого бандита, а для того, чтобы так себя чувствовать, нужно и в самом деле что-то уметь. И капитан постоянно тренировался - урывками, иногда с приятелями, иногда в одиночку... В итоге Ищенко добился того, что перестал ощущать страх перед любой схваткой. Свою бывшую жену не отличавшийся ни красотой, ни статью капитан - тогда еще лейтенант - покорил именно распространявшейся вокруг него аурой спокойствия и свободы: такая аура окружает никого не боящихся людей.Возможно, такое состояние духа он приобрел благодаря тренированности, а возможно, благодаря тому свойству, которое заметил в нем когда-то милицейский инструктор по самбо: наличие огромной внутренней энергии и способности концентрировать эту энергию в одной точке, на одном движении. Данное уникальное свойство внешне, однако, не проявлялось почти никак - разве что в чересчур целеустремленной походке. Во всяком случае, охранник, подошедший к Ищенко сзади, никак не ожидал встретить опасного противника в невысоком и худощавом субъекте с весело поблескивающими карими глазками. Вскоре субъекту должно было стать не до веселья.
Ощутив прикосновение чужих холодных лап к своей коже, капитан ощутил приступ безотчетной ярости. Каждая жилка в его теле завибрировала от напряжения, и внезапно вся эта энергия вылилась в одно движение: ухватив обеими руками правое запястье бандита, капитан резко вывернул его, одновременно рванув книзу всю руку. Раздался громкий хруст суставов и дикий крик боли. Тело охранника взвилось в воздух и, перелетев через кресло Ищенко, с грохотом обрушилось на стол для совещаний. Капитан еще раз рванул противника за руку, придавая его телу вращательное движение на скользком полированном столе, причем осью вращения служил собственный зад несчастного. "И-эх!"- азартно воскликнул Ищенко и с этим возгласом запустил охранника, словно снаряд из пращи, в сторону Андрея Арменовича. Оба заместителя, сидевшие с двух сторон от директора, как по команде, отъехали назад в своих креслах на колесиках. Тело пронеслось по дуге, сметая со стола письменные принадлежности и телефоны. Андрюша в отчаянном вратарском броске поймал монитор компьютера и вместе с ним рухнул на пол. Охранник плюхнулся на ковер в то самое мгновение, когда начальник охраны рванулся вперед, чтобы расправиться с дерзким визитером. Запнувшись о тело, неожиданно распластавшееся у его ног, атаман охранников тоже упал, в падении сделав попытку ухватить Ищенко за ноги. Однако капитан увернулся и пнул начальника охраны в лоб с такой силой, что едва не снес ему верхнюю часть черепа. Тот злобно выругался и без чувств растянулся на ковре.
- Тебе что, мало?! Хочешь еще пиздюлей получить?- заорал Ищенко на второго охранника, который только что послужил ему метательным снарядом. Тот здоровой левой рукой тщетно пытался залезть в кобуру, помещавшуюся под мышкой той же руки, однако капитан пинком под ребра прервал это его занятие, сам вытащил пистолет и дослал патрон в ствол.
- Ты на кого хвост поднимаешь, х...ная голова?- с укором обратился Ищенко к Андрюше, дико взиравшему на него с пола. - Я ж вас тут всех сейчас перестреляю, жулье паршивое, и отвечать не буду! В общем, так: сегодня приготовишь двести тонн баксов, завтра я тебе позвоню и скажу, куда подвезти. Можешь связаться со своим другом Назимом и спросить, кого я представляю и стоит платить или нет. С Пистоном тоже посоветуйся, он ведь у тебя бабки держит. Короче, справки можешь наводить сколько хочешь, но чтоб завтра деньги были, а то я с тобой по-другому поговорю. И учти: вокруг твоей конторы - наши люди, поэтому постарайся, чтобы я ушел спокойно.
Уже в дверях Ищенко неожиданно повернулся и прицелился из пистолета в Андрюшу. Тот загородился монитором. Ищенко удовлетворенно ухмыльнулся и строго сказал:"Не шали!" В приемной он, уже не заботясь о маскировке, сунул пистолет в карман брюк и с удивлением отметил, что у сидящего в кресле связанного охранника остались на лице темные очки, и это несмотря на ту встряску, которую тому пришлось пережить.
- Эй, ты живой?- подойдя к охраннику и пальцем сдвигая вниз треснувшие очки, спросил Ищенко. Страж замычал и разлепил опухшие веки.
- Какой осмысленный взгляд!- с уважением произнес капитан и вышел из приемной. Дорогу к выходу он нашел безошибочно, не забыв на глазах охраны пройти через истерически зазвеневший металлодетектор.
- Пардон, совсем забыл,- извинился капитан. Не замедляя шага, он извлек магазины из обоих бывших при нем пистолетов и швырнул через плечо сначала один "ПМ", потом другой. По холлу раскатился громкий металлический лязг, сменившийся гробовой тишиной. Стволы были наверняка зарегистрированные, и капитан расстался с ними без сожаления, дабы не навлечь на себя, чего доброго, обвинений в хищении оружия.
- Эй, ребята!- повернулся он к охранникам уже у самых стеклянных дверей, за которыми на улице маячили люди Корсакова. - На втором этаже в сортире ваш парень... По-моему, ему от курения стало плохо.
Двое охранников сорвались с места и бросились к лестнице на второй этаж, третий ринулся подобрать пистолеты, но поскользнулся и едва не разбил себе голову о гладкий мраморный пол. Клиенты банка оцепенело наблюдали за этой странной сценой. Капитан властным движением толкнул стеклянную дверь и вышел на улицу, в сияние знойного дня. Остановившись на тротуаре, он ласково похлопал ладонью по карману брюк, где лежал "прикуриватель", и в очередной раз помянул добрым словом ныне уже покойного рецидивиста по кличке "Фиксатый", у которого когда-то реквизировал эту незаменимую вещь. К кромке тротуара подкатила "девятка", водитель распахнул дверцу. Когда Ищенко устроился на переднем сиденье, водитель спросил:
- Ну как все прошло?
- Нормально,- пожал плечами капитан. - Поговорили. Слушай, брат, мне надо тут заехать в одно место... Ты меня там оставь, а сам поезжай. С командиром я свяжусь, как договаривались.
- Меня будут спрашивать, где ты,- возразил водитель. - Я лучше подожду, мне спешить некуда.
- Я к бывшей жене хочу заехать,- объяснил капитан, понимая правоту водителя. - Надо дочку проведать, давно пора.
И он назвал водителю адрес.
Заявив о желании проведать дочку, капитан слегка кривил душой - повидать ее он был бы рад, но как раз сегодня ему хотелось, чтобы дочери не оказалось дома. Его бывшая жена, при своем нынешнем супруге имевшая полную возможность не работать, в это время дня только завтракала, и потому Ищенко не сомневался, что ее-то он застанет. Дочка, по его расчетам, все-таки должна была находиться в школе, но насчет ее отчима Ищенко ничего не мог сказать с уверенностью: счастливый соперник капитана умудрялся с одинаковым успехом делать деньги и прохлаждаясь дома, и сидя в офисе. Однако успешные переговоры с крупным банкиром преисполнили Ищенко ощущением собственной силы и удачливости. В таком приподнятом настроении ему все казалось легко достижимым. Раньше ему бывало трудно нарисовать в сознании образ жены, но затем он заметил, что надо только вызвать из памяти ее взгляд - даже не глаза, а лишь выражение глаз, и все остальное нарисуется само собой. Он вспомнил внимательные карие глаза, словно излучающие тепло, и моментально добился того, чего хотел, словно наяву увидев роскошные черные волосы, матово-белую кожу, сильные стройные ноги... Капитан остановился и застонал, вцепившись руками в собственные волосы. Однако стон его не выражал отчаяния - стонал он скорее в шутку, вспомнив о том, что он уже два месяца не имел женщины. Влюбленный мужчина с легкостью строит воздушные замки, а капитан до сих пор был влюблен в свою жену, хотя и не признался бы в этом никому на свете. Потому-то он и представил себе, как застает Лену дома одну, как ловит на себе ее оценивающий взгляд и после нескольких фраз, брошенных уверенным тоном сердцееда, обнимает ее за талию, целует в ушко... В мечтах капитана и до этого момента, и далее все развивалось очень гладко. Однако когда в ответ на его звонок дверь открылась без оклика:"Кто там?", его эйфория начала стремительно сходить на нет. Лена не отличалась храбростью и могла открыть без оклика только в том случае, если ее муж находился дома. Так оно и оказалось - за ее спиной в глубине квартиры маячил муж, пристально оглядевший Ищенко из-под очков, словно видел его в первый раз. "Привет, Леня",- кивнул ему Ищенко, тот молча кивнул в ответ и скрылся. Жена отступила на пару шагов, и капитан смущенно затоптался в прихожей, потому что дальше его не звали.
- Насти нету?- кашлянув, спросил он.
- Ты же знаешь, что она в школе,- ответила жена. Капитан почувствовал себя идиотом, хотя на самом деле глупой была реплика жены: ее бывший муж никак не мог в точности знать, где находится его дочь, тем более в такое время, когда до летних каникул оставались считанные дни. Ищенко вдруг понял, что не может сформулировать цель своего визита, и оттого почувствовал себя вдвойне неуверенно. Жена нарочно молчала, выжидательно глядя на него. Наконец капитан кашлянул и произнес:
-Послушай, тут вот какое дело... Ты не могла бы завтра Настю на дачу увезти?
- С какой стати?- холодно осведомилась жена. Ищенко понимал, что она видит желание в его глазах. Капитан никак не мог придать твердость своему взгляду и презирал себя за это. К тому же рядом с женой он уже с давних пор испытывал чувство вины. Капитан Ищенко, этот рыцарь справедливости, умудрился ни разу не спросить себя о том, на чем, собственно, основаны претензии ее супруги на какое-то особое обеспечение жизненными благами. Он, разумеется, отдавал ей всю зарплату до рубля, но больше дать не мог, поскольку взяток не брал, а на дополнительные заработки у него времени не оставалось. В результате Ищенко постоянно ходил без копейки в кармане и если его товарищи договаривались выпить, то ему приходилось делать вид, будто он не слышит их разговоров. Если же его прямо приглашали в компанию, то он выпивал на халяву, чего, по правде говоря, терпеть не мог. В благодарность супруга постоянно намекала капитану на то, что она - человек земной, живет на земле и возвышенные понятия вроде долга и справедливости, с которыми так носится Ищенко, от ее жизни очень далеки. Отсюда супруга делала вывод, что она сама вправе позаботиться о своих интересах, раз этого не желает сделать капитан. Постепенно туманные намеки начали переходить в прямые нападки и обвинения. Капитан, разумеется, порой огрызался, но не потому, что чувствовал себя правым, а лишь из инстинкта самосохранения - дабы не оказаться окончательно втоптанным в грязь. На любимую работу он уходил с тем же чувством, с каким пьяница, накануне торжественно давший зарок, бежит от семьи к дружкам, чтобы снова вдребезги с ними нализаться. Так что ни о каком ощущении правоты и речи быть не могло. Ищенко не приходили в голову самые простые соображения - к примеру, о том, насколько скверно стало бы "земным людям" "жить на земле", если бы все так же, как они, рассуждали о долге и справедливости. Капитана сражал наповал аргумент жены насчет того, что многие его товарищи, с которыми он начинал службу, давно уже уволились из органов, перешли в бизнес и теперь стали богатыми людьми. Крыть было нечем: деньги у этих ребят и впрямь водились и, как казалось нищему капитану, в неограниченном количестве. Во всяком случае, их жены очень скоро забыли о том, что такое безденежье, и одевались так, словно одним своим видом хотели напомнить Ищенко о его житейской неполноценности. Капитан безвольно тащился по течению жизни, снедаемый чувством вины, и не догадывался указать жене на то, что его коллеги, которых она ставила ему в пример, из великих охотников, всеми уважаемых и полных сознания собственной силы, ныне превратились в заурядных обывателей, каких миллионы, трясущихся за свои нечистые деньги, а порой и за свою шкуру. Капитан, достигший, возможно, одной из наивысших ступеней человеческого совершенства, с этой ступени с завистью смотрел вниз, где копошились, подгоняемые своими низменными инстинктами, миллионы различных на вид, но по сути совершенно одинаковых человекоподобных букашек, к которым по глупости, а вовсе не от большого ума, примкнули многие коллеги капитана. Ищенко был достаточно влюблен для того, чтобы повторить их глупость,- не хватало ему лишь обычной человеческой низости, заставляющей многих самое ценное в себе разменивать на пошлые житейские блага. В итоге Ищенко продолжал работать сыщиком, упрекая себя за слабоволие, и потерял жену, которая ушла к богатому человеку. Впрочем, до окончательного разрыва ему пришлось выслушать множество упреков, заставлявших его боязливо сжиматься, словно потревоженную божью коровку. Капитану не приходило в голову, что его жена просто не понимает, с кем имеет дело: человек, сносивший от нее упреки в бесхребетности и никчемности, легко укрощал таких человекоподобных монстров, при одном взгляде на которых его самоуверенная супруга тут же обдулась бы от страха.
- Мне ребята сообщили: прошла информация, что в Москве возможны теракты - как раз против школ, больниц...- после долгих и напряженных размышлений ответил капитан. - Учебный год кончается, в эти дни они как раз и могут ударить. Ты Настю увези, а в школе скажешь, что она болеет.
- Ты что, опять пил?- неожиданно спросила жена. Вопрос был удвоенным хамством: во-первых, она не могла не видеть, что Ищенко трезв, а во-вторых, даже во время совместной жизни не часто видела его пьяным,- правда, каждый такой случай долго служил потом пищей для попреков.
- Нет,- растерянно ответил Ищенко. - Почему?..
- Не знаю, почему ты пьешь,- совсем уж по-хамски ответила жена. Возможно, ей хотелось убедить себя, а затем и весь мир в том, что она бросила мужа не из-за денег, а из-за его пьянства. Тут возмутился даже безответный капитан:
- Слушай, кой черт - "пьешь"? Ты же меня месяца два не видела. Или, может, я к тебе пьяный пришел?