- "Нам" - это кому?- поинтересовался Ищенко. - Тебе и Насте? Или, может, тебе и Лене?
Леня как раз в этот момент продефилировал по комнате с газетой в руке и вновь подчеркнуто пристально посмотрел из-под очков на сцену в прихожей. Его животик так весомо колыхался над спортивными штанами, что Ищенко против воли иронически поднял бровь. Жена заметила это, и ее глаза потемнели от гнева. В этот момент она была так прекрасна, что у капитана похолодело в груди. Голос ее, однако, звучал ядовито:
- Интересно, почему никто не знает о терактах, а знает только какой-то выгнанный с работы капитан?
Ищенко хотел заметить, что средства массовой информации, которые она имеет в виду, вообще ничего никогда толком не знают, однако возражения сыпались на него быстрее, чем он успевал на них отвечать:
- А ты подумал, кто будет сидеть с девочкой, пока она будет на даче? У меня, например, дела в городе, про Леню я уж и не говорю...
Ищенко, разумеется, не подумал о том, какие дела могут привязывать к городу его неработающую супругу. Еще с тех времен, когда она служила в районной библиотеке, капитан привык к тому, что на ее долю постоянно выпадают очень нелегкие участки трудового фронта. Капитан не совался к жене в библиотеку, подсознательно ощущая, что его жена вовсе не склонна гордиться мужем и его визит никому не доставит удовольствия. Вопросами о том, почему его супруга при своем ничтожном жалованье упорно отказывается от перехода на более денежную работу, капитан никогда не задавался, поскольку для него самого привлекательность работы состояла отнюдь не в деньгах. Правда же заключалась в том, что его жена люто ненавидела любой труд, а в библиотеке ей и не приходилось трудиться - там она сумела поставить себя так, что за нее трудились обожавшие ее пожилые женщины. Капитан же, обычно не веривший словам, в случае с женой изменял этому правилу и считал, что его прекрасная Елена постоянно преодолевает какие-то нешуточные проблемы, в которых он ничего не смыслит. Поэтому аргумент о каких-то таинственных делах он принял как должное. Зато он подумал, что к сидению с дочкой сам Бог велел приспособить тещу: во-первых, жена и так то и дело привлекает ее на помощь, во-вторых, теща спит и видит, чтобы поскорее уехать на дачу. Однако Ищенко вовремя прикусил язык: тема тещи была запретной темой. Жена тут же обвинила бы его в эксплуатации старого больного человека (хотя теща на здоровье не жаловалась), затем заявила бы, что без тещи она не сможет управиться со своими делами (тут старость и болезни тещи переставали быть помехой), посоветовала бы Ищенко перевезти его мать из Харькова для помощи в экстренных случаях, но тут же оговорилась бы, что никогда не отдаст Настю "в чужие руки". Капитан подумал:"А может, мне с Настькой на дачу поехать? Гори она синим огнем, вся ихняя затея,- без меня разберутся!" Однако он тут же выкинул из головы эту мысль. Во-первых, жена не отпустила бы с ним дочь: абстрактная опасность терактов не так уязвляла ее душу, как то, что никчемный папаша несколько дней будет счастлив наедине с дочерью. Во-вторых, после ночного разговора с Корсаковым Ищенко счел бы себя слизняком, если бы дал теперь задний ход. После мысли о Корсакове в голову капитану пришла третья и самая верная мысль: какого черта он вообще пришел сюда с такими предложениями, когда миллионы других людей не подозревают о близящихся событиях и, значит, не смогут переправить своих детей в безопасное место? Он, капитан Ищенко, не может никого ни о чем предупредить, но, зная сам о том, что должно произойти, может оказаться хитрее всех. Люди, которым удавалось быть хитрее всех, с детства внушали Ищенко острое отвращение, и потому эта мысль сразу отбила у него всю охоту к дальнейшим уговорам. Он исподлобья взглянул на жену и тихо произнес:
- Ладно, Лена, я тебя предупредил, а дальше смотри сама.
Капитан повернулся. собираясь уйти, но жена не могла его так просто отпустить, иначе получилось бы, что она пренебрегает безопасностью ребенка. Она закричала в спину Ищенко:
- Расскажи о своих терактах кому-нибудь другому! Не думай, что я такая дура, я все прекрасно поняла! Просто тебе хотят отомстить и хотят расправиться со мной и с Настей. Ты доигрался со своими преступниками!
Капитан повернулся, хотел было что-то сказать, но только пожал плечами и тяжело затопал вниз по лестнице. Жена сама не верила в то, что говорила, иначе моментально собралась бы и уехала на дачу. Однако думал капитан не об этом. Собственно говоря, он ни о чем не думал, а только вспоминал холодный внимательный взгляд и равнодушие в голосе, сменяющееся раздражением. Капитан, не слишком искушенный в нежных чувствах, не хотел верить в то, что истинная любовь может натолкнуться на полное бессердечие, однако поверить приходилось - правда предстала перед ним во всей своей наготе и не оставляла никакой возможности для самообмана. Выйдя во двор, Ищенко огляделся. Обычный нехитрый городской пейзажик показался ему незнакомым и странным. Капитан вяло побрел по асфальтированной дорожке к трамвайной остановке. Со стороны могло показаться, будто он потерял кошелек и теперь пытается найти пропажу. Внезапно капитан припомнил свои недавние мечтания, в которых ему виделось, как он застает свою Елену дома одну. Контраст между видениями и действительностью оказался настолько резким и беспощадным, что капитан вновь резко остановился и, запустив пальцы в волосы. глухо застонал. Однако теперь в его стоне не было никакой театральности - он стонал взаправду, стонал от самой настоящей боли. Капитан охотно заплакал бы, если бы не разучился плакать еще в детстве благодаря своему скорому на расправу пьющему папаше. Постояв с минуту на месте, Ищенко двинулся дальше своей обычной энергичной походкой. Теперь ему страшно хотелось, чтобы акция, о которой рассказал ему Корсаков, началась безотлагательно. Капитан старался изгнать из своей души все чувства, кроме мрачной решимости поскорее ввязаться в любую драку. Впрочем, ждать ему оставалось недолго.
Вероятно, под землей воздуху следовало быть прохладнее, чем в затопленных зноем каменных ущельях московских улиц, однако ни Корсаков, ни его спутники этого не ощущали. Всем было душно. со всех градом катился пот и под прорезиненными костюмами сбегал в сапоги. Никто не разговаривал - слышались только всплески шагов по полу старинного узкого тоннеля и журчание воды, там и сям стекающей струйками с потолка по кирпичным стенам на выложенный кирпичом пол. Впрочем, Корсаков слышал еще хриплое дыхание человека, шагавшего с ним рядом - командира специального отряда, в задачу которого входили разведка подземных коммуникаций, поддержание с помощью этих коммуникаций постоянного сообщения между опорными пунктами восставших и пресечение подземных передвижений правительственных войск. Еще несколько месяцев назад, наметив пункты центра столицы, подлежащие захвату, Корсаков создал специальный подземный отряд и поставил перед его командиром задачу разведать непрерывную подземную трассу, которая связывала бы между собой все намеченные объекты и в то же время как можно реже пересекалась бы с тоннелями так называемого "второго метро" и прочими оборонными сооружениями, до сих пор находящимися под эффективным контролем военных и ФСБ. Как то ни странно, главную роль в выполнении задания сыграли деньги: на них удалось нанять нескольких человек из движения диггеров и под их руководством начать прокладку подземного маршрута,- по форме он должен был представлять собой изломанное кольцо. Движение диггеров оказалось неоднородным - кому-то из них платило правительство Москвы. а кто-то денег не получал и ненавидел своих коллег, продавшихся властям. Впрочем, как это часто бывает, загвоздка состояла лишь в количестве денег. Корсаков не ломал себе головы над тем, как заставить молчать своих подземных проводников, и не замышлял кровавых ликвидаций, поскольку, во-первых, ничего лишнего диггерам не говорили, а во-вторых, болтать лишнее было не в их интересах, если учесть их усердную и щедро оплачиваемую работу по подготовке выступления. "Учтите, ребята,- сказал им Корсаков,- в курс наших дел я вас не ввожу - вам это ни к чему, но если в будущем начнется какое-нибудь разбирательство и вы станете много говорить не в нашу пользу, то мы заявим, что вы были полностью в курсе. Как-никак факт, то есть ваша помощь, налицо, как и ваши расписки в получении денег за конкретную работу". Диггеры молча приняли его слова к сведению. Мало-помалу возглавляемому ими отряду удалось сомкнуть подземное кольцо, имевшее множество ответвлений к объектам, находившимся в стороне, и к запасным выходам. В силу того, что с оборонными и другими хорошо изученными подземными магистралями предполагалось пересекаться как можно реже, кольцо проходило по старым тоннелям дореволюционной постройки, по заброшенным подземным складам, по убранным под землю руслам речек и ручьев и даже по канализационным каналам. Даже на самой подробной схеме невозможно было отразить все бесчисленные повороты подземной трассы, все ее обходные движения и, наоборот, спрямления, когда из одного хода приходилось пробивать лаз в соседний, отделенный стеной или толщей грунта. По приказу Корсакова отряд день за днем раз за разом проходил всю трассу, с тем чтобы люди выучили ее наизусть и в боевой обстановке могли пройти по подземному кольцу за максимально короткое время. Кроме того, требовалось, чтобы каждый боец отряда при необходимости мог послужить проводником для спускающихся с поверхности боевых групп, перебрасываемых под землей к угрожаемым участкам обороны, и для групп снабжения. Для захвата Корсаков готовил такие здания, которые не соединялись со "вторым метро" и другими специально проложенными подземными коммуникациями, поскольку по этим коммуникациям захваченные объекты можно было бы атаковать снизу. Корсаков понимал, что его людей слишком мало для того, чтобы выдерживать во многих пунктах натиск наступающих под землей правительственных отрядов особого назначения. Поэтому он старался свести до минимума количество пунктов, где такие столкновения были возможны, и на пересечениях своей подземной трассы с охраняемыми военными коммуникациями распорядился подготовить места для закладки управляемых фугасов, дабы взрывами преградить путь противнику.
Облицованный кирпичом тоннель подошел к концу. Лучи фонарей выхватили из мрака закругленный сверху проем, за которым, судя по неверным бликам, протекала подземная река. Повеяло сыростью, тиной и запахом гниения, послышались суетливые всплески - это вспугнутые крысы плюхались в воду. Луч скользнул по согнутой спине диггера, на мгновение задержавшегося в проеме, чтобы посветить фонарем направо и налево. Раздался громкий всплеск - это диггер спрыгнул вниз, и к проему вслед за ним подошел Корсаков. Упругие струи, сплетаясь и расплетаясь и маслянисто поблескивая в луче фонаря, безостановочно катились куда-то в непроглядный мрак, где луч упирался в зыбкую стену испарений. Диггер, загребая сапогами воду, уже шел вниз по течению, и отряд последовал за ним. Стена тумана шаг за шагом отступала перед светом фонарей, но тем не менее постоянно висела впереди. Корсаков то увязал в илистых углублениях, то проходил по твердым песчаным наносам, то порой наступал на что-то мягкое и упругое, и тогда тошнота непроизвольно подкатывала к горлу. За время подготовки к акции Корсакову пришлось провести под землей в совокупности много суток, но ни разу он не видел ни пресловутых пауков-мутантов, ни крыс размером с собаку. В то же время ему нигде и никогда не приходилось видеть таких бесчисленных крысиных колоний: в некоторых ходах и пещерах не видно было ни пола, ни стен под влажно поблескивающими шкурками. Потревоженные светом, все эти скопища приходили в движение, и тогда даже самые бесстрашные бойцы судорожно хватались за автоматы, не зная, куда хлынет кипящая живая масса. Крысы были почти полными хозяевами подземелий - лишь ближе к поверхности, в сухих и широких военных тоннелях бойцы замечали трусливо убегающих бродячих собак и даже перепархивающих воробьев. Не сталкиваясь с чудовищными мутантами, бойцы зато постоянно обнаруживали человеческие трупы - то уже давние и раскисшие, с выпирающим из-под плоти костяком, то совершенно свежие, лица которых ярко белели в свете фонаря и глаза блестели почти живым блеском. Обнаруживая очередного мертвеца, Корсаков всякий раз невольно вспоминал капитана Ищенко - вот кому могло бы пригодиться знакомство с подземной Москвой. Пока же походило на то, что преступники ее знали гораздо лучше милиции. Отряд несколько раз обнаруживал места каких-то чудовищных трапез, где вокруг устроенного в нише кострища громоздились груды костей, а стены и потолок ниши были сплошь покрыты непонятными корявыми знаками, явно порожденными больным сознанием сумасшедших. Кому принадлежали кости - выяснять не было времени, однако в одной из груд Корсакову в глаза бросилась отрубленная человеческая ступня с какой-то татуировкой. Корсаков не стал разглядывать татуировку и вообще сделал вид, будто ничего не заметил: не следовало попусту отвлекать внимание отряда на все эти ужасы, порожденные вовсе не мутирующей природой, а мутантами рода человеческого. Вот и сейчас, шагая вниз по течению в воде, доходящей до бедер, Корсаков заметил какой-то массивный предмет, который течение мягко переваливало через наносы. В свете фонарика тускло блеснули складки мокрой одежды. Из-под воды на мгновение показалась бледная безжизненная рука и тут же вновь пропала в мутных струях.
- Еще один бедняга плывет,- негромко сказал шедший рядом с Корсаковым командир отряда. - Что же у них там, наверху, делается?
- Происходит процесс реформ,- ответил Корсаков и спросил:- Приборы ночного видения в порядке? Почему ходите под землей без них?
- Так точно, в порядке,- ответил командир отряда, уловив в голосе Корсакова официальную нотку. - Я приказал оставить их на базе и в тренировочные прохождения не брать. Люди научились ими пользоваться, но все же мало ли что, вещь дорогая... Лучше поберечь до начала операции.
В голосе собеседника прозвучал невысказанный вопрос. Корсаков решил на него ответить, хотя и не впрямую.
- Ладно, согласен, осталось уже недолго,- сказал он. - Вы начнете работать еще до начала общей операции: получите людей и разместите их на наиболее угрожаемых направлениях. Всех обеспечить противогазами, пути отхода показать только командирам групп - рядовым об отходе думать нечего. Одновременно с этим ваши люди должны провести подрывников к точкам закладки фугасов. После этого задача вашего отряда - осуществлять связь и координацию действий по всему подземному кольцу, а также охрану подрывников. В боевые действия старайтесь не ввязываться - у нас слишком мало подготовленных людей, чтобы тратить их в простых перестрелках. Единственное исключение - локализация возможных прорывов противника. Для этого вы должны создать группу резерва и включить в нее лучших проводников...
Корсаков вкратце повторял то, что командир отряда уже прекрасно знал, однако ни Корсакову, ни его подчиненному это повторение не казалось зряшным. Во время повторения происходит новое обдумывание предмета и всех возможных путей развития событий, которых имеется бесчисленное множество. Возникают новые соображения, высказываются вопросы, ранее не приходившие в голову. Вот и сейчас Корсаков добавил:
- В группах, прикрывающих угрожаемые направления, надо иметь по паре санитаров. Они, как и командир, должны знать пути отхода. В местах выхода на поверхность должны дежурить люди с приспособлениями для подъема раненых. Повторяю: остальные бойцы пути отхода знать не должны. Их дело - защищать до последнего свой участок. В случае чего ваши люди проведут их, куда потребуется.
Шагавший впереди диггер приблизился к стене, подтянулся и впрыгнул в бесформенный пролом, проделанный в древней кладке. Луч его фонаря осветил узкий проход, прокопанный в грунте и кое-как укрепленный бревнами. По земляному полу с писком побежали во мрак крысы - их влажная шерсть поблескивала там и сям, и казалось, будто некуда поставить ногу. Люди шли гуськом, поминутно задевая стены, и глина пачкала их прорезиненные костюмы.
- Спецкостюмы еще есть?- обернувшись к шедшему следом командиру отряда, спросил Корсаков.
- Есть, но мало,- ответил тот. - Ничего, сошьем из пленки, на несколько дней людям хватит. А нельзя ли нам лазерные целеуказатели получить? Классная штука для боя в темноте.
- Боюсь, что не получится,- произнес Корсаков. - Такие вещи хранятся только на специальных складах, мы к этим складам пока не нашли доступа.
Отряд вышел в очередной старинный сводчатый тоннель, облицованный кирпичом. Здесь было уже довольно сухо, и люди шли гораздо быстрее. Через некоторое время впереди послышался щелчок, и в глаза идущим ударил свет мощной лампы. Грубый голос требовательно спросил:"Кто идет?" Диггер назвал пароль и шутливо поинтересовался:
- А если чужие появятся, ты что, стрелять будешь?
- А ты как думал?- мрачно ответил голос. Послышался скрип открываемой железной двери, повешенной здесь еще в незапамятные времена, но так до конца и не проржавевшей. Отряд оказался в обширном подземелье с кирпичными стенами и сводами, которое ранее, видимо, служило складом, а затем при перестройке квартала оказалось заброшенным. Впрочем, теперь оно вновь служило по своему прямому назначению: тусклая лампочка, укрепленная на стене в противоположном конце подземелья, освещала штабеля каких-то ящиков, воздвигнутые на деревянных поддонах и заботливо накрытые брезентом. Все присутствующие прекрасно знали, что находится в ящиках, но если бы в подземелье чудом оказался чужак и откинул брезент, то он обнаружил бы под брезентом патронные цинки, ящики с зарядами для гранатометов, с ручными гранатами и минами для ротных минометов.
Вновь прозвучал пароль, и человек с автоматом "АКСУ" через плечо открыл перед людьми из отряда новенькую железную дверь, расположенную под лампочкой. Корсаков оказался в ярко освещенном сухом подвале и, зажмурившись от яркого света, едва не налетел на очередной штабель ящиков, возле которого стоял пузатый и плешивый коротышка в цветастой рубашке с короткими рукавами и записывал что-то в блокнот. Коротышка свирепо посмотрел на вошедших, из-за которых он сбился со счета, и вновь уткнулся в блокнот. В подвальное окно с улицы подавали какие-то коробки, которые ползли вниз по наклонному транспортеру. По пояс голые, лоснящиеся от пота парни подхватывали внизу коробки и бегом относили их в дальний конец подвала.
- Смотрите по маркировке!- заорал на грузчиков толстяк. - Не ставьте все в один штабель, потом некогда будет разбираться!
- Медикаменты привезли?- спросил Корсаков.
- Так точно,- тяжело дыша, ответил коротышка - бывший генерал-майор и начальник тыла армии, уволенный со службы после путча 1991 года. - Но противошоковых средств нет. На складе сказали, что они теперь стоят дороже.
- Позвоните на склад и скажите, что мы им устроим такой шок, от которого им никакие средства не помогут,- приказал Корсаков. - Может, они думают, будто у нас нет их домашних адресов? Так вы скажите им, что они напрасно так думают. То, что договорено, мы им честно заплатим, а за вымогательство будем наказывать. Результат разговора сообщите мне.
- Так точно,- кивнул толстяк. - Разрешите просьбу... Согласно вашему распоряжению люди не выходят на улицу, а продукты заканчиваются. Нельзя ли выделить денег на это дело? И еще сигареты нужны, и что-нибудь почитать, а то ребята скучают взаперти. Да, и телевизор у нас сломался...
- Сегодня совещание на объекте "Фортуна", на котором вы как начальник тыла должны присутствовать,- напомнил Корсаков. - Там представите начфину список с указанием сумм, он вам выдаст деньги. Люди пусть остаются на объектах на казарменном положении. Сейчас никаких случайностей допустить нельзя.
- Слушаюсь,- ответил толстяк. Корсаков по металлической лесенке поднялся из подвала на первый этаж и оказался в ремонтируемом холле, вдоль стен которого громоздились мешки с цементом, ящики с плиткой, малярные козлы и прочие строительные принадлежности. Из холла на улицу вела стальная дверь со звонком. В другом дверном проеме двери покуда не навесили, и в проем просматривалась длинная анфилада комнат, также находящихся в процессе ремонта, и фигуры праздно слоняющихся людей в рабочей одежде. С ремонтом здесь явно не торопились, поскольку суета вокруг ремонтируемых помещений никого не удивляла и можно было под видом строительных материалов завозить оружие, а под видом рабочих постоянно держать на объекте людей из боевой группы. Бандитские деньги пригодились - на них взяли в аренду первый этаж и подвал старинного особняка, якобы под офис и склад созданной людьми Корсакова фирмы. Таких фирм было создано несколько - в первую голову как раз для того, чтобы арендовать под них помещения и на законном основании обеспечить эти помещения охраной. Каждая фирма, или "объект", служила базой для боевой группы, отвечавшей за захват того сектора центральной части города, в котором находился "объект". Организация имела своих людей на многих предприятиях - от швейной фабрики до ресторана, во многих учреждениях - от школы до закрытого НИИ, и при желании могла бы использовать помещения всех этих учреждений и предприятий. Однако их работники, не посвященные в планы заговорщиков, могли случайно обнаружить подготовку к акции, и потому Корсаков избрал вариант создания собственных фирм как более надежный, хотя и дорогостоящий.
Тем, кто пытался склонить его к экономии, он напоминал, что и чеченцы перед налетом на Буденновск создали в городе свой кооператив, контора которого располагалась в подвале злополучной больницы. Там же хранились боеприпасы и все необходимое для длительной обороны. "Да, мы платим за помещения колоссальные деньги,- говорил Корсаков своим оппонентам. - Но кто сказал, что война, тем более тайная война,- дело дешевое? Мы могли и дальше заниматься рэкетом и получать деньги, но раз уж мы предпочли начать войну против режима, значит, деньги для нас не главное. К тому же при нормальном развитии событий мы сможем взять большие суммы наличными в банках". И организация, несмотря на недовольство своего официального руководителя, которого Корсаков называл "фюрером", продолжала щедро раздавать деньги направо и налево, действуя подкупом там, где "фюрер" постарался бы обойтись шантажом.
Впрочем, у фюрера имелись, разумеется, и биография, и мирское имя. Звали его просто-напросто Владимир Анатольевич Гусаков, хотя сам "фюрер" предпочел бы что-нибудь германское, зловеще звучащее и с приставкой "фон". Своей настоящей фамилии он мучительно стыдился, не любил и заурядного отчества и лишь в имени "Владимир" находил некий намек на высокое предназначение и на общность судьбы с другим великим вождем - Владимиром Лениным. Жизненный путь Владимира Гусакова не отличался оригинальностью - родился он в Москве в семье скромных научных работников, с трудом закончил Московский авиационный институт и, казалось, имел все шансы стать либо мелким бизнесменом в эпоху возврата к капитализму, либо полуголодным инженером наподобие своих родителей. Однако душевные качества Владимира не позволили ему согласиться на такой жизненный путь, ибо его с детства обуревала тяга к насилию. Как то ни странно, Владимир не любил уличных драк, считая их бессмысленным занятием, с девушками был застенчив, а насилие понимал как возможность заставлять покорно повинующихся людей выполнять свои указания по переделке мира. Владимир смутно представлял себе, в чем должна была заключаться эта переделка, но решительно отказывался принимать мир таким, каков он есть. Единственным надежным методом переделки Владимир считал насилие, проводимое жестко и неукоснительно. парализующее страхом волю человеческой массы. Считая себя фашистом, Владимир не знал при этом ни истории фашизма, ни его идеологии, однако его привлекали ставка фашистов на насилие и на низменные инстинкты толпы в сочетании с культом сверхчеловека, в котором Владимир, разумеется, узнавал себя. Кроме того, его привлекала мрачная романтика фашистского движения и его впечатляющие внешние атрибуты: черно-серебряные мундиры, ночные факельные шествия, ритуальные приветствия и колоссальные парады. У подобных движений было бы гораздо меньше поборников, если бы все люди обладали способностью к трезвой самооценке и ставили себя не на место сверхчеловека, а на место несчастного затравленного "унтерменша" или просто человека толпы. Владимиру, конечно же, и в голову не приходило столь кощунственно принизить собственную личность, да и вообще хоть как-то усомниться в себе. Абсолютная уверенность в своей правоте вряд ли относится к числу лучших человеческих качеств, однако она оказывает магнетическое действие на многие слабые души, жаждущие найти сильного вожатого в этом жестоком мире. Такова, пожалуй, вторая причина, по которой люди приходят к фашизму, а точнее - к его вождям, однако даже тот, кто вступает в движение такого рода из внутренней духовной слабости, сам в себе непременно видит сверхчеловека. Поэтому и окружавшие Владимира люди, подпитывая собственные слабые души исходившей от него отрицательной энергией, относились к самим себе с большим уважением и вообще обретали рядом с ним столь необходимое им душевное равновесие, которое, как известно, есть синоним счастья. Корсаков насквозь видел всю фашистскую братию и безгранично ее презирал за полную человеческую никчемность, успешно сочетавшуюся с крайней вредоносностью. Однако он вполне отдавал себе отчет в том, что недостатка в людях у Владимира не будет, особенно при том, что теперь творилось в России, и потому решил использовать "фюрера" и его организацию. Владимир не любил Корсакова, ощущая его превосходство во всем, однако также стремился использовать его для осуществления своих обширных замыслов. Организаторские способности Владимира не шли дальше умения держать в подчинении свою команду: многие проблемы, которые требовали решения при подготовке к акции по захвату центра Москвы, даже не приходили ему в голову, а Корсаков говорил о них как о чем-то само собой разумеющемся. К тому же "фюрер" видел, как растет его организация и как расширяются ее возможности благодаря деятельности Корсакова. Впрочем, он и наполовину не представлял себе нынешних размеров и возможностей организации, а Корсаков не считал нужным его информировать, ограничиваясь тем, что признавал Владимира начальником, а себя - его подчиненным.
Вот и теперь, сидя на ящике в обширном ремонтируемом помещении - в фирме "Фортуна" ремонт офиса также специально затягивался - Владимир видел среди командиров организации, созванных на последнее совещание, в большинстве незнакомые лица. Все это были люди Корсакова, лишь некоторых из них Владимир знал по Абхазии и Приднестровью, но в тесном знакомстве ни с кем из этих людей не состоял. Ранее "фюрер" пытался оспорить такое положение, однако Корсаков в ответ развернул перед ним столько головоломных военно-технических проблем, возникших в связи с подготовкой акции, что номинальному вождю пришлось смириться.
Владимир, конечно, в современной российской жизни ненавидел многое и многих, однако ненависть была нормальным состоянием его души, и, если разобраться, он не слишком стремился к каким-то общественным переменам. От грядущей акции он по-настоящему желал двух вещей: больших денег, позволяющих навсегда забыть о докучных житейских проблемах, и шумной всемирной известности, причем сам Владимир не мог бы сказать, чего он хотел больше. Лучше всего было бы совместить то и другое, однако "фюрер" понимал минусы известности для террориста: вряд ли с такой славой можно спокойно наслаждаться богатством даже в самом укромном уголке земного шара. Однако самая мысль о том, чтобы появиться перед телекамерами в маске и остаться, несмотря на дерзость своего предприятия, анонимным, безликим существом, возмущала Владимира до глубины души. Поэтому постепенно он стал склоняться к тому, чтобы махнуть рукой на маскировку. После завершения акции он надеялся терпеливо отсидеться в Москве до тех пор, пока у властей не спадет первоначальное рвение к розыску преступников, а там, пожалуй, можно будет и никуда не уезжать. В конце концов, немало бандитов, находящихся в розыске и даже числящихся покойниками, живут в Москве и в ус себе не дуют. Вопрос о том, для чего нужна известность, если известный человек вынужден скрываться, как-то не приходил Владимиру в голову. Что касается Корсакова, то он с самого начала не собирался особенно заботиться о собственной анонимности. Дабы выступить перед народом, кто-то неизбежно должен снять маску, ибо человек в маске не может внушать полного доверия. Такую роль разумнее всего было принять на себя именно Корсакову: во-первых, его и так разыскивали по всему земному шару, а во-вторых, он не сомневался в том, что его все равно опознают, как бы он ни маскировался.
Особо доверенные боевики, охранявшие объект "Фортуна", знали Корсакова в лицо и молча пропустили его в здание. Прибыл Корсаков, как всегда, минута в минуту - именно в то время, в какое обещал прибыть, хотя своим подчиненным приказал собраться несколько раньше. Когда он вошел в зал, все уже ждали его. Два стула, стоявшие в центре помещения, образовывали нечто вроде президиума; на одном из этих стульев сидел "фюрер" и выразительно смотрел на часы, хотя Корсаков был абсолютно точен. На самом-то деле "фюрера" задело то, что ему назначили такое же время прихода, как и остальным командирам, и тем самым поставили его с ними на одну доску. Корсаков, однако, не обратил на его неудовольствие ни малейшего внимания и обвел взглядом зал. Здесь находились полевые командиры, в задачу которых входило сперва захватить, а затем оборонять определенный сектор города, и члены созданного Корсаковым штаба. За боевое обеспечение, то есть за снабжение оружием и боеприпасами, отвечал майор в отставке Нестеренко, кубанский казак, с которым Корсаков познакомился в Абхазии, где тот служил в одной из казачьих добровольческих частей. На майоре лежала, пожалуй, самая важная задача - договорившись с работниками армейских складов, вывезти оттуда и разместить на тайных складах организации похищенное оружие. Поскольку размах вывоза был огромным и не походил на обычные мелкие хищения, то договоренность с продажными прапорщиками обошлась организации недешево - двоим, помимо денег, пришлось даже выправить новые документы и купить дома на Украине. Теперь, как, подняв руку, доложил Нестеренко, оружие было в основном вывезено, пристреляно и приведено в полную боевую готовность - оставалось провести лишь один транспорт с боеприпасами из Подмосковья. Начальник склада полностью сочувствовал целям организации и заявил, что поедет с оружием сам, с тем чтобы потом присоединиться к восставшим. "Люди рвутся в бой, товарищ командир",- многозначительно заключил Нестеренко и сел.
- Не будем торопиться, послушаем других,- произнес Корсаков. Поднялся грозный коротышка - отставной генерал-лейтенант, отвечавший за тыловое обеспечение. Говорил он довольно долго, перечисляя степень обеспеченности боевых отрядов продовольствием, медикаментами, горючим, называя адреса пунктов питания и перевязочных пунктов. Нехватку врачей покрыть так и не удалось, однако было решено, что в первые часы восстания специальный отряд захватит клинику имени Склифосовского и переведет медицинский персонал оттуда в центр. Корсаков внимательно слушал, как командиры боевых групп перебрасываются вопросами с его заместителем по тылу, однако неразрешимых проблем не возникло. Слово передали заместителю по связи и управлению. Тот сообщил о наличии ретрансляторов сотовой связи на многих домах, подлежащих захвату,- кстати, и при выборе объектов для захвата учитывалось наличие ретрансляторов, которые восставшим следовало держать под контролем. Кроме того, было закуплено через Чечню несколько телефонов спутниковой связи. Для ретранслятора, висящего на высоте в несколько десятков километров, не существует никаких наземных помех, и частотными каналами спутника может пользоваться кто угодно, но в то же время никто не вправе в мирное время заглушить спутник. Для страховки в каждом секторе обороны предполагалось иметь несколько обычных армейских раций, причем некоторые радисты должны были находиться на крышах, а их рации - работать в режиме ретрансляторов. Идею о захвате расположенных под землей армейских защищенных пунктов управления пришлось отвергнуть, поскольку их захват потребовал бы немалого времени, а оборона - немалых сил. Задачи акции можно было выполнить и при использовании других, более доступных средств связи. Связью в организации занимался никогда не служивший в армии москвич Валера Мечников, обычный инженер-радиолюбитель, белокурый щекастый весельчак, который в свое время лишь благодаря влиятельному отцу не загремел в тюрьму за радиохулиганство. При коммунистическом режиме вторжение голосов самодеятельных любителей в политические телепередачи власти не хотели рассматривать как простую шалость, особенно если такие вторжения происходили намеренно и сопровождались разными скабрезными шуточками. Корсаков сначала полагал, что для Мечникова вся акция - лишь повод учинить радиохулиганство в неслыханных ранее масштабах, а его вояж в Боснию был предпринят в погоне за приключениями. Корсаков не доверял легкомысленным людям, поскольку видел, как легко они забывают то скверное, что им приходится совершить. Мечникова он застал в окружении "фюрера" и поначалу не имел на радиопирата никаких видов, но затем между ними состоялся знаменательный, хотя и очень краткий разговор. Корсаков ожидал "фюрера" по какому-то делу, сидя в теплой комнатке в конторе плодовой станции и безучастно глядя на покрытое снегом поле за окном и за ним - серую щетинистую стену парка. Мечников сидел за столом у окна и чинил чей-то магнитофон. В соседней комнате о чем-то спорили работники плодовой станции. Мечников спросил вполголоса:
- А вам в Боснии где приходилось бывать?
- Сребренице, Горажде, Брчко, Босанско-Грахово... Ну и Сараево, конечно,- ответил Корсаков. А что?
- Лихо,- с уважением произнес Мечников, услышав названия мест наиболее ожесточенных боев. - Да нет, я просто так спросил. Слыхал от ребят, что вы тоже были в Боснии, а вот не довелось повстречаться. Я-то все больше на одном месте сидел, под Сараево.
- А мне, наоборот, приходилось разъезжать,- подавляя зевок, сказал Корсаков. - Я числился инструктором, а это значило - куда пошлют. Туда, где спокойно, как-то не посылали.
- Да, мы там слыхали о вас,- заметил Мечников и, помолчав, добавил: - Хорошее было время.
- Вот как?- поднял брови Корсаков, неожиданно почувствовав интерес к разговору. - Чем же? Война все-таки тяжкий труд. Или связистам легче?
- Не сказал бы,- возразил Мечников. - Я там выкопал столько траншей, что если их развернуть в одну линию, то по ним оттуда до Москвы можно добраться. Но там действительно было легче.
- Чем же?- повторил вопрос Корсаков.
- Ну, большинство ведь ехало туда для того, чтобы на благо России потрудиться,- объяснил Мечников.- Сербы и русские - они ведь братья, вот и хотелось отстоять своих. А на самом деле получалось как бы бегство: в России ведь непонятно, в кого стрелять, да за стрельбу и посадить могут, а в Боснии все ясно - вот свои, вот враг... Нет, я ни о чем не жалею, за брата заступиться - святое дело, но пока мы там за братков заступались, здесь-то лучше не стало. Да что говорить,- стало совсем наоборот,- Мечников махнул рукой и тоскливо посмотрел в окно. - Нет, так жить нельзя,- решительно заявил он. - Лучше что угодно, хоть всем сквозь землю провалиться, но только не такая жизнь.