- Ну что, ковры и хрусталь на квартиру завез?- спросил он приготовившегося к выступлению ответственного за разведку и контрразведку отставного капитана спецназа Неустроева. Капитан тупо посмотрел на него своим единственным глазом - второй остался в Чечне. Неустроев с трудом понимал шутки, зато соображал моментально, когда требовалось что-то разнюхать или нанести удар по противнику. В последнее время противником отставного спецназовца оказывались разные "крутые парни", с которыми он расправлялся играючи. В результате этих операций по рэкету, или, как выражался Мечников, "по экспроприации экспроприаторов", Корсаков проникся глубочайшим уважением к капитану как к вояке Божьей милостью. Однако Мечников не проявлял к грозному бойцу никакого наружного почтения, постоянно донимая его шуточками и розыгрышами. В настоящий момент, говоря о завозе обстановки в квартиру, он имел в виду специально снятые квартиры на южных и западных магистралях Москвы, от Минского до Щелковского шоссе, по которым, как ожидалось, будет переброшена к Москве основная масса войск для подавления восстания. Видя недоумение капитана, Мечников, давясь смехом, пробормотал:
- Ишь как глядит, циклоп! Не дай Бог с таким встретиться на узенькой дорожке! Ну все, молчу, молчу.
Неустроев четкими рублеными фразами сообщил о выдвижении разведотрядов на подступы к Москве - к дорожным узлам и развязкам, к аэродромам, прежде всего военным, находящимся, как известно, на юге и западе от столицы. Группы разведчиков располагались также по основным московским магистралям, вблизи мест дислокации расквартированных в каждой префектуре бригад внутренних войск, рядом с военными городками Кантемировской и Реутовской дивизий и Теплостанской бригады. Каждая группа была оснащена автомобилями и всей имевшейся в распоряжении Мечникова техникой связи. Благодаря повальному недовольству существующей властью в офицерской среде Неустроев имел обширную агентуру в войсках, в высших военных учебных заведениях, которые также могли бросить на подавление восстания, и даже в военном министерстве и Генштабе. На ГРУ и ФСБ капитан выходить поостерегся, зная о действующей там системе постоянных проверок личного состава и опасаясь засветиться при одной из таких проверок. Однако и без проникновения в недра разведок он знал главное: пока в военном ведомстве не знали о подготовке акции и соответственно не принимали никаких особых мер предосторожности. С МВД дело обстояло и проще, и сложнее: проще - потому что многие офицеры милиции состояли у Неустроева на жалованье, сложнее - потому что приличные доходы коррумпированных милиционеров не вызывали у них желания общественных перемен. Поэтому работать в милицейской среде приходилось осторожно: требуемые услуги могли насторожить продажных милиционеров, и если бы они только заподозрили, во имя чего старается Неустроев, то на идейное сочувствие капитану рассчитывать не стоило. В своем докладе Неустроев выразился с солдатской прямотой:
- Все дрожат за денежные местечки и чуть что - сразу продадут. Но если начнется заваруха, то постараются остаться в стороне. На пулеметы за эту власть менты лезть и не подумают.
Неустроев напомнил о том, что дело об убийствах на плодовой станции в архив не сдано и по закону сдано быть не может, а потому расследование ни шатко, ни валко, но все же продолжается и приносит некоторые результаты. Следователь по делу сменился; новый следователь внимательно изучил рапорты капитана Ищенко и начал подгонять оперативников, копая в том же направлении, что и уволенный из органов капитан.
- Мы и так тормознули это дело на несколько месяцев,- напомнил капитан. - Можно, конечно, попытаться тормозить его и дальше, но любой толковый следак или опер скажут, что это дело - не висяк. Если слишком активно проявлять к нему интерес, то можно легко засветиться. Не могу понять, зачем вообще понадобилась эта кровь. А уж если решили мочить кого-то, то надо делать все профессионально, а не так по-детски...
"Фюрер" подскочил на стуле:
- Не вам решать, капитан, что делать и как! Эти люди заслужили смерть!
- А я и не решаю,- пожал плечами Неустроев, которому Корсаков приказал соблюдать субординацию. - Мое дело сказать, а уж вы решайте сами.
Корсаков усмехнулся про себя, а капитан между тем перешел к вопросам контрразведки. Утечек информации, судя по всему, из организации еще не произошло, и капитан от себя добавил, что его это очень удивляет, ибо рано или поздно утечки или просто какие-нибудь нелепые случаи непременно происходят и засвечивают все предприятие.
- Кто-нибудь влипнет по другому делу и начнет колоться, кто-нибудь все разболтает бабе или друзьям по пьянке, да мало ли что может случиться,- объяснил капитан. - Чем больше народу в деле, тем больше шансов провалиться. Чистая математика. Поэтому тянуть дальше с началом нельзя. О милицейском расследовании я уже говорил. Кроме того, в бандитской среде ходят слухи о новых рэкетирах, которые трясут самих бандитов. Эти слухи, естественно, через агентуру и от подследственных доходят до милиции. Официальных заявлений пока не поступало, но это дело времени. Пока бандиты надеются сами на нас выйти. Это, кстати, тоже дело времени, но это как раз не очень страшно, с ними мы справимся. Будет хуже, если они хорошенько подготовятся и направят в органы грамотное заявление - от легальной фирмы, от почтенных несудимых граждан, с объяснением происхождения тех денег, которые были изъяты рэкетирами... Милиция и сейчас не сидит сложа руки - кое-что она о нас уже знает, а к тому моменту будет знать еще больше. Так что надо или выступать, или окончательно подаваться в бандиты.
Касательно контрразведки капитан добавил еще, что в каждом секторе обороны у него имеются специальные люди, не входящие в состав боевых групп, которые должны отслеживать появление в секторах всяких подозрительных лиц или вражеских диверсионных отрядов.
- Как с ними будем поступать при задержании?- послышался вопрос.
- Ну как...- пожал плечами Неустроев и выразительно щелкнул пальцами.
- Так вы тьму народу перестреляете,- возразил Корсаков. - Подберите надежные места для размещения такой публики - пускай сидят до окончания боевых действий. При оказании вооруженного сопротивления - другое дело. А вообще запомните: идеальный вариант проведения акции - это обойтись вовсе без крови. Наша задача - заявить о себе, а завоевать с ходу всю Россию нам в любом случае не удастся. Кроме того, капитан: ваша задача - организовать охрану порядка в захваченных районах. Имеется в виду прежде всего борьба с грабежами, мародерством и тому подобными вещами. Грабителей и мародеров по возможности доставляйте в штаб, а при отсутствии такой возможности расстреливайте на месте. Здесь крови можете не бояться. Наша задача в том и состоит, чтобы очистить страну от всякой мрази.
- И что, если голодные старухи побегут грабить разбитый магазин, их тоже в расход?- спросил кто-то с места.
- Во-первых, не преувеличивайте мощи голодных старух,- возразил Корсаков. - Во-вторых, почему эти старухи не бегут грабить в мирное время? Потому что боятся мер пресечения. Вот и вы сделайте так, чтобы они их боялись с вашей стороны. И в-третьих, если позволить грабить голодным старухам, то через час в городе начнется настоящая вакханалия
с огромным количеством жертв. Беспорядки следует пресекать в зародыше - из этого и будем исходить.
- Есть еще такой вопрос...- с некоторым смущением произнес Неустроев. - Мне тут сообщили, что наш новый человек, бывший опер, капитан Ищенко, произвел наезд на банк "Интеграл". По-моему, это была ошибка,- и Неустроев твердо посмотрел Корсакову в глаза.
- Объясните,- попросил Корсаков.
- Объясняю... Мы до сих пор так успешно трясем бандитов только потому, что никто из людей, принимающих в этом участие, не был известен ни в криминальной среде, ни в милиции, и потому ни бандиты, ни менты не могли выйти на организацию. Им просто не за что было зацепиться,- вернее, не за кого. А тут в криминальный банк заявляется человек, который прекрасно известен и бандитам, и милиции. Значит, теперь менты скорее всего знают, что их бывший работник состоит в команде, занимающейся рэкетом, но еще неизвестной органам. А ведь органы давно хотели бы выяснить, кто это так ловко наезжает на бандитов. Вот у них и зацепка появилась...
- Я полагаю, что заявления в милицию не поступит,- возразил Корсаков. - А если даже и поступит, то не забывайте, что Ищенко в свое время сажал этого господина Аракелова и может сказать, что все обвинения в его адрес - только акт мести. В конце концов, мы можем обеспечить ему алиби. Вряд ли суд поверит аракеловским свидетелям - явным бандитам.
- Кому поверит нынешний суд, трудно сказать,- усмехнулся Неустроев. - Да я и не говорю, что обязательно возбудят уголовное дело. Просто менты теперь знают о том, чем занимается наш капитан, и будут его потихоньку пасти, а через него - и всю организацию... Но это еще полбеды. Бандиты его найдут гораздо быстрей, поймают и расколют до самой задницы. Они-то церемониться не будут. Так что капитану надо сменить все адреса, залечь в тину и не высовываться.
- Согласен,- кивнул Корсаков. - Мы с капитаном предполагали, что ему придется сейчас перейти на казарменное положение, но я слишком беспечно отнесся к этому делу. Мы с ним договорились связаться сегодня вечером, однако времени терять нельзя. Пошлите людей к нему домой,- Корсаков назвал адрес. - Если они не застанут его там, пусть заедут к бывшей жене,- и Корсаков назвал адрес жены. - У вас все, капитан? Можете идти.
Неустроев кивнул и зашагал вдаль по анфиладе пустых комнат. Вскоре откуда-то издали эхо донесло его отрывистые команды, а затем во дворе захлопали дверцы автомобилей и взревели моторы. Группа прикрытия направилась по указанному адресу.
Капитан Ищенко подошел к двери своей коммунальной квартиры и вставил ключ в замочную скважину. На двери красовалась медная табличка с именами давно съехавших или умерших жильцов, но табличку никто не отвинчивал. Глядя на длинный список, выгравированный на меди, Ищенко всякий раз думал, что нечего жаловаться на тесноту - раньше было куда теснее, а все же как-то жили и детей рожали куда больше, чем сейчас.
Впрочем, посторонние мысли не мешали капитану контролировать обстановку: он слышал шаги человека, поднимавшегося снизу по лестнице, и какое-то странное рычание внутри квартиры. Однако капитану это рычание не казалось странным: такие звуки обычно издавал его сосед-алкоголик в состоянии глубокого опьянения. В таком состоянии сосед был невыносим, поскольку страшно любил поучать окружающих. Правда, с Ищенко такие номера не прошли - несколько крайне болезненных ударов по ушам развили в мозгу алкоголика стойкий условный рефлекс страха на образ капитана. Что касается шагов на лестнице, то капитан определил: поднимается один человек, идет спокойно - наверняка к себе домой. Дверь открылась, и в полутемном коридоре Ищенко увидел странную сцену: его сосед Юрец, и в самом деле вдребезги пьяный, возле двери в свою комнату боролся с двумя милиционерами, которые пытались его в эту комнату затолкать. Юрец отчаянно сопротивлялся и недовольно рычал. Третий милиционер стоял в стороне от схватки и настороженно смотрел на открывающуюся дверь. Увидев на пороге Ищенко, Юрец внезапно перешел на членораздельную речь и завопил:
- Серый, уе...вай, это неправильные менты!
Послышался глухой удар, и его вопль сменился стоном. Юрца втолкнули в его комнату, и, судя по звуку, он растянулся на полу. Третий милиционер вскинул руку с пистолетом:"Стоять!" Двое других ринулись к капитану, тот молниеносно отпрянул, но, услышав за спиной скрип двери квартиры напротив, уже понял, что уйти не удастся. Действительно, он столкнулся лицом к лицу с милиционерами, выскочившими из другой квартиры на лестничную клетку. Его сразу же схватили за руки, и единственное, что он успел сделать,- это с силой врезать сверху вниз пяткой по чужой ступне во вполне штатском дорогом ботинке. Вслед за этим на голову капитана обрушился мощный удар милицейской дубинки, и перед глазами у него все закачалось и поплыло. Его подхватили под руки и потащили вниз. Лишившись на некоторое время способности двигаться, капитан, однако, сознания не потерял и увидел, что его волокут через двор к "рафику" - на таких он сам тысячи раз выезжал на задания. Видимо, использование не слишком престижного транспортного средства должно было увеличить сходство бандитов с настоящей милицией. А в том, что его похитили бандиты, Ищенко нисколько не сомневался - ему только хотелось знать, кто же так быстро вывел их на снятое капитаном жилье. Ребята из управления?.. Ищенко не желал в это верить - сразу вспоминались задушевные разговоры за бутылкой водки в коммунальной комнатке, куда он порой приглашал своих товарищей, когда тем, особенно зимой, некуда было пойти выпить: дома их ждали сердитые супруги, а кабак правильному менту, как известно, не по карману. С теми же коллегами, которым хватало денег на любые кабаки, Ищенко не водился, и они тоже опасливо сторонились его, чувствуя исходящие от капитана волны угрозы. Бывшая жена?.. Тоже верилось с трудом, да и нелегко было ее разыскать так быстро, сменившую фамилию и жившую в квартире нового мужа. Правда, кое-кто из товарищей Ищенко знал, где она живет: капитан сам им показал дом на всякий случай. В теперешние времена всякому может понадобиться помощь и защита, а капитан всегда остро ощущал то, что он не вечен. Товарищи хлопали Ищенко по плечу, просили не унывать и не забивать себе голову всякой ерундой, но в случае чего обещали помочь. Цепь пустопорожних догадок, тянувшуюся в голове капитана, прервал еще один удар дубинкой по голове, после которого капитан вновь "поплыл". Его швырнули в "рафик" на пол салона между сиденьями и сноровисто связали, но Ищенко казалось, будто все это происходит не с ним, а с кем-то другим. Машина сорвалась с места, и капитан, лежавший ничком, начал пересчитывать собственным носом все ухабы московских дорог. В промежутках между ухабами он вдыхал запах прорезиненного покрытия салона и с омерзением ощущал, как грязь прилипает к губам. Однако едва он сделал попытку приподняться, как сидевший над ним бандит лягнул его между лопаток, и капитан лишь чудом успел отвернуть нос, чтобы не расквасить его об пол. Все же постепенно Ищенко пришел в себя, слегка повернул голову и покосился на лягнувшего его бандита.
- Слышь...- прохрипел капитан. - Кто вам меня сдал? Кто навел на мою хату? Скажи, будь человеком, все равно мне хана...
- Правильно понимаешь, мусор,- с удовлетворением заметил бандит. - Так и быть, скажу: твоя бывшая супруга. Нам даже ехать к ней не пришлось - выложила все прямо по телефону и велела тебе передать, чтобы ты не втягивал ее и какую-то Настю в свои дела. Я обещал все передать и вот держу слово,- заключил бандит. В салоне "рафика" раздался жизнерадостный смех, вырвавшийся из нескольких здоровых глоток.
- А на нее-то кто вас вывел?- не успокаивался Ищенко. - Не могли вы сами так быстро ее найти.
- Какой ты настырный, мент,- удивился бандит. - Правду про тебя рассказывали... Извини, тут не я банкую, поэтому отвечать я тебе не буду. На месте все узнаешь, если старшой так решит.
Машина пошла гораздо плавнее, без утомительных остановок,- видимо, выехали на какое-то подмосковное шоссе. Ищенко притих, сосредоточенно пытаясь определить пройденное расстояние, и не реагировал на шуточки бандитов насчет его дальнейшей судьбы. Было и так ясно, что ничего хорошего ему ожидать не приходится. "Рафик" повернул,в опущенные стекла повеяло лесной свежестью.После нескольких минут плавного хода машина повернула еще раз, и капитан понял, что они въезжают на какое-то огороженное пространство. Впрочем, это пространство скоро предстало его глазам, поскольку бандиты, ухватив за ноги, весьма бесцеремонно выкинули его из "рафика" на траву. Перед Ищенко высился массивный трехэтажный особняк желтого кирпича,обнесенный высокой дощатой оградой. Надворные постройки были сооружены из такого же кирпича: слева - гараж на несколько машин, справа, как определил капитан по трубе и по игривому архитектурному стилю, располагался комплекс отдыха с баней. "Как же они такие махины используют?- лежа на траве, задумался капитан.
- Такая прорва комнат, и везде что-то надо разместить. Ну спальня, ну ванная, ну то да се... Одного этажа вполне хватит". Один из переодетых бандитов направился к дому по асфальтированной дорожке, и капитана разобрал смех: о чем человек думает, когда вот-вот его будут убивать! "Ну надо же о чем-то думать, а то останется просто валить в штаны",- сам себе возразил капитан. Несмотря на размах построек, участок производил унылое впечатление своей полной наготой, если не считать довольно ухоженной травки: ни деревца, ни кустика, один кирпич. Должно быть, загородный дворец строился на века, однако создавалось впечатление, словно его обитатели вскоре собираются сняться с места. "Надолго обосновались,- со злобой подумал Ищенко. - Ну ничего, сколько веревочке ни виться..."
Ищенко увидел, как дверь особняка открылась, и на крыльце под узорчатым медным навесом появился седой человек в белой сорочке, поверх которой был надет красный шерстяной жилет. За ним следовал переодетый бандит и двое устрашающего вида охранников в штатском. Хозяин особняка спустился по ступенькам на дорожку, остановился и поднял руку. Один из громил в штатском тут же вложил ему в руку сигару, второй щелкнул зажигалкой. Ищенко не смог сдержать смеха при виде такого дешевого понта. Стоявший рядом бандит в милицейской форме зашипел:
- Смеешься, мент? Тебе плакать надо, прощенья просить!
- Дурак ты,- огрызнулся Ищенко. - Как бы тебе за эту мою поездку не пришлось у меня в ногах валяться.
У капитана оставалась надежда, что бандиты не захотят идти на конфликт с неизвестной мощной группировкой. Спасти его могло только спокойное и даже отчасти вызывающее поведение, за которым бандиты должны были почувствовать силу. Однако надежды капитана увяли, когда владелец особняка подошел поближе. Ищенко узнал знаменитого вора в законе по прозвищу "Архангел", известного как ярый защитник воровских понятий и борец с "беспределом". Жестокость Архангела также была общеизвестна, и капитан понял, что дела его плохи. "Обидно,- подумал он,- ведь в последний раз шел на ту квартиру. Один бы день выиграть, и все, ищи-свищи. Эх, Лена, Лена..." Однако капитан не питал злобы на жену: он тут же подумал о том, что она поступила так из-за дочки. "В общем-то все правильно,- решил капитан,- что она могла сделать..." Тем временем перед его носом остановились ноги в идеально отутюженных черных шерстяных брюках и в дорогих лакированных штиблетах вишневого цвета. Низкий голос презрительным тоном пророкотал:
- Ну что, мент, допрыгался? Или ты теперь уже не мент, а налетчик отмороженный... Сам говорить не будешь, конечно?
- Конечно,- ухмыльнулся Ищенко.
- Ну как же, ты упертый, слыхал, слыхал... Только ведь все равно заговоришь,- заставим. Так чего время терять?- сказал Архангел.
- Слышь, Архангел, брось ты это дело,- предложил Ищенко. - По-хорошему тебе говорю: не знаешь ты, с кем связался. Потом жалеть будешь.
- Ты кого пугаешь, мусор?- вкрадчиво произнес Архангел и поставил подошву лакированного ботинка на лицо капитана. - Ты кого пугаешь, сучонок?- повторил он, и в его голосе явно послышалась истерическая нотка. - Ты что, не знаешь меня? Я таких беспредельщиков тьму видел, и все у меня в ногах валялись, ботинки мне лизали!
Архангел брезгливо оттолкнул ногой лицо капитана, повернулся и зашагал к дому. Двое бандитов в штатском подхватили капитана под мышки и поволокли к гаражу. Бандиты в форме увязались за ними. В гараже Ищенко не успел ничего рассмотреть: один из громил приподнял его за шиворот, а второй с разворота влепил ему кулаком в лицо, метя в переносицу. Однако капитан чуть уклонился, и кулак врезался в скулу, которая тут же налилась тупой болью. Бандиты мгновенно выстроились в кружок и начали перекидывать пленника друг другу. Капитан и без толчков с трудом стоял на связанных ногах, но техника забавы была у бандитов хорошо отработана, и упасть ему не давали. Время от времени вместо безобидного толчка перелетающего пленника встречали хорошо рассчитанным ударом, причем били в основном по корпусу - видимо, опасаясь раньше времени забить досмерти. Перед глазами капитана метались тусклая лампочка, блик от нее на боку стоящего в полутьме автомобиля, кирпичные стены и осклабившиеся физиономии бандитов. Мало-помалу инстинкт, побуждавший капитана хранить равновесие, стал давать сбои из-за ударов в голову, которыми его периодически награждали для разнообразия. В результате бандиты уже не успевали поддерживать свою жертву в вертикальном положении - Ищенко то и дело мешком валился на пол, а постоянно поднимать его никому не хотелось. В конце концов на какое-то время его оставили лежать на полу, угостив предварительно несколькими пинками под ребра. Словно из какой-то немыслимой дали до него донеслись слова:"Ладно, мы его в погреб спустим, а вы идите..." Лязгнул металл - видимо, это открывались железные створки люка. Ищенко почувствовал, что его, подхватив под мышки, волокут по бетонному полу, затем приподнимают и швыряют куда-то в пустоту. Капитан дернулся в испуге, но в следующий миг бандит, спустившийся ранее в погреб, подхватил его на лету и вновь швырнул на шершавый бетонный пол. Ищенко принял позу эмбриона, решив, что сейчас его примутся бить ногами. В этом он не ошибся: двое громил, вяло перебрасываясь репликами, били его неторопливо, с расстановкой, подолгу примериваясь и лишь по-прежнему избегая бить по голове. Ищенко не знал, сколько времени он провел в напрасных попытках предугадать, куда будет направлен следующий удар, и ощутил огромное облегчение, услыхав сквозь гул, стоявший в ушах:"Ладно, на сегодня хватит". Но его испытания на этом не закончились: внезапно он ощутил, как теплые струи потекли по его лицу, разъедая солью многочисленные ссадины, и услышал злорадный смех бандитов. Когда через мгновение он осознал, что происходит, то застонал от унижения и ярости и закорчился на полу, тщетно пытаясь отвернуться. "До завтра, мусор!"- услышал он, и под ногами бандитов загудела железная лестница. Затем раскатисто громыхнули створки люка и лязгнул засов. Наступила полная тишина.
Даже если бы капитана и не подвергли такому унижению, он все равно по складу своего характера не стал бы покорно ожидать конца. Однако пережитое надругательство удесятерило его силы. Одурь от побоев почти улетучилась из головы, боль отступила. Капитан отполз на несколько шагов от оскверненного бандитами места и некоторое время лежал неподвижно. Он весь дрожал от желания действовать, но надо было выждать: Архангел мог явиться ревизовать труды своих подручных, бандиты могли напиться и спьяну решить позабавиться еще... Капитан умел терпеть и выжидать, ибо такое умение - одно из главных качеств сыщика. Через некоторое время он, опираясь на стену, с мучительными усилиями поднялся на ноги и микроскопическими прыжками, словно стреноженная лошадь, двинулся вдоль стены погреба. Однако то, что ему требовалось, он обнаружил почти сразу. Погреб был пуст, в нем ничего не хранилось и, казалось бы, узник не мог найти никакого орудия для избавления от пут. Однако когда при сооружении погреба в опалубку заливали бетон, то жидкий бетон, просачиваясь в швы опалубки, застыл затем зубчатыми гребешками, которые вполне могли послужить для перепиливания веревок. Ищенко с трудом извернулся таким образом, чтобы веревки на его запястьях пришлись точно на гребешок, и начал пилить. Сточив один гребешок, он переползал и пристраивался к другому. Все эти усилия причиняли его измученному телу невыносимую боль, но ярость, кипевшая в его душе, легко заглушала эти страдания. Капитан скрипел зубами, стонал и при неловких движениях даже порой вскрикивал, но не давал себе ни секунды передышки и только что-то угрожающе бормотал. Наконец веревки на запястьях лопнули, капитан распутал свои ноги, а веревки аккуратно собрал и сунул в карман. После этого он, прихрамывая, отправился продолжать в кромешной тьме обследование погреба. Сантиметр за сантиметром он ощупал все стены и всю площадь пола, но не нашел ничего утешительного: погреб представлял собой просто бетонную коробку без всяких отдушин за исключением маленького вентиляционного отверстия, закрытого решеткой. Решетка, как на ощупо определил капитан, была легкой и не очень годилась для самообороны. Тем не менее Ищенко все-таки предпринял несколько попыток ее выломать, однако голыми руками ему это сделать не удалось, не помогла и пряжка ремня. Затем капитан наткнулся на лампочку, укрепленную на стене. Выключатель, видимо, находился наверху в гараже, так как свет в погребе погас уже после ухода бандитов. У капитана мелькнула мысль вывинтить лампочку и использовать ее в качестве метательного орудия, но затем он отказался от этой идеи, подумав, что отсутствие света наутро может насторожить бандитов. Справиться с огромными громилами Ищенко мог лишь при условии полной внезапности нападения. Внезапности же он мог добиться лишь в одном случае: встретив бандитов в том же положении, в каком был ими оставлен вечером. И капитан начал терпеливо связывать сам себя, но так, чтобы иметь возможность одним легким движением сбросить путы. Сумев наконец это сделать, он устало прилег на бок у стены. Все его тело, так и не получившее за ночь покоя, нестерпимо ныло, горели ссадины на лице. Однако настроение у капитана было бодрое, и в душе он торопил приход бандитов. "Я жду вас, как сна голубого..."- напевал он про себя.
Корсаков ждал звонка от группы прикрытия, сидя на квартире у своих старых друзей, которые некогда приютили его в своей ночной вотчине - в педагогическом училище. В эту квартиру он порой заходил отдохнуть и расслабиться, устав от конспиративных трудов. Кому принадлежит квартира, было уже не совсем понятно: официальная хозяйка, некогда известная певица, так весело провела закат своей молодости, что неожиданно обнаружила исчезновение всех накоплений, антикварных вещиц и бриллиантов и оказалась попросту никому не нужной парализованной старухой. Впрочем, опекуны и помощники по хозяйству проявляли к ней немалый интерес, так как старуха являлась обладательницей огромной трехкомнатной квартиры. Однако первая опекунша сбежала сама, не выдержав крутого нрава бывшей примадонны, от второй Марине Яковлевне - так звали старуху - лишь с огромным трудом удалось избавиться, призвав на помощь все старые связи в театральных кругах, так как энергичная девица, дабы поскорее завладеть квартирой, явно решила максимально ускорить переход хозяйки в лучший мир. И лишь третья помощница пришлась старухе по душе - девушка по имени Альбина, одна из тех двух энергичных девиц без определенных занятий, с которыми Корсаков познакомился в тот памятный вечер в "педулище". Родом Альбина была из Тулы, и чтобы не мотаться взад-вперед, постоянно проживала у Марины Яковлевны. Впрочем, в жизни Альбины имелось мало постоянного, и у старухи она оказывалась лишь тогда, когда ее не сманивали к себе разные богемные друзья, которых Альбина имела бесчисленное множество благодаря своему живому характеру и остроумию. Мало-помалу друзья и любовники Альбины пришли к выводу, что необъятная квартира бывшей певицы гораздо удобнее для веселья, чем современные малогабаритные курятники. Друзья приводили своих друзей, компания наслаивалась на компанию, и общение облегчалось тем обстоятельством, что присутствия Альбины дома вовсе не требовалось, поскольку старуха, передвигавшаяся лишь в кресле-каталке, из квартиры, естественно, не выходила. Марина Яковлевна делала вид, будто страшно недовольна постоянно царившим за стенкой ее комнаты шумным разгулом, появлением незваных гостей (которых, тем не менее, с презрительным ворчанием пускала в квартиру), обилием пьяных и легкими нравами богемы, свившей гнездо у нее под боком. Однако всякий раз после очередного лихого празднества старуха неизменно вызывала к себе в комнату Альбину и ее задушевную подругу Ольгу и часами расспрашивала их обо всех перипетиях случившегося и выясняла подноготную всех присутствовавших. Ее породистое лицо при этом оставалось суровым и слегка презрительным, однако праздных вопросов она не задавала, поскольку прекрасно помнила, что и о ком ей рассказывали. "А, это вот тот, который?.." Или:"А, это та, которая вот с тем?.." Когда же девицы во главе с Альбиной пытались начать правильный образ жизни, когда переставали появляться гости и веселье утихало, то Марина Яковлевна утрачивала к девицам всякий интерес и лишь надменно принимала от них все те услуги, которые ей оказывались как инвалиду. Впрочем, веселье вскоре возобновлялось, и все возвращалось на круги своя. Иных гостей, которые, по рассказам девиц, представлялись хозяйке незаурядными личностями, приглашали к ее одру. Они целовали старухе ручку и, как правило, не знали, о чем говорить, а потому чувствовали себя не в своей тарелке под пристальным испытующим взглядом. Старуха же, судя по всему, не ощущала ни малейшего смущения, разглядывала гостя, словно представителя заморской фауны, и затем, не дожидаясь завязывания беседы, бесцеремонно отсылала его прочь. Так у нее побывали опустившийся врач-психиатр Девлет Бекирович - по национальности албанец, а по прозвищу "Полет Валькирьевич"; актер из провинции Бивнев, наделенный не меньшим количеством талантов, чем сам Ломоносов; летчик-ас Колпаков, известный тем, что ни разу не летал даже на пассажирском самолете; весь поэтический Орден куртуазных маньеристов, от признанных мэтров до финансового директора, и многие другие. Старуха принимала всех со своей обычной суровостью и не утруждала себя разговорами. В Притоне (так называлась веселая квартира) бытовала легенда о том, что будто бы одному из куртуазных маньеристов удалось заставить старуху расхохотаться, однако в это мало кто верил. Удостоился приглашения и Корсаков, и лишь ему удалось наладить с Мариной Яковлевной беседу, так как он недолго думая передал ей привет от Веры Николаевны Казариновой. Марина Яковлевна заинтересовалась:"Позвольте, кто это?.. Какая хорошая фамилия, и очень знакомая..." Знакомы старухи, разумеется, не были, в чем Корсаков не замедлил честно сознаться, однако он не сомневался в том, что Вера Николаевна с ее любовью к музыке наверняка видела Марину Яковлевну на сцене, а потому на правах давней поклонницы могла и передать привет.
Бывшая певица узнала от Корсакова много интересного, да и сама рассказала ему немало, хотя разговаривала в свойственной ей манере - как бы сама с собой. В конце концов она заметила, что ее собеседник, неплохо осведомленный о жизни русской артистической эмиграции, очень мало знает о жизни тех же слоев внутри страны. Она осмотрела Корсакова проницательным взглядом и произнесла:
- Вы, конечно, военный... Не возражайте - уж я-то, слава Богу, повидала вашего брата на своем веку. Но не простой военный... Ладно, голубчик, ступайте, и дай вам Бог удачи.