- Отвали! Разойдись! Пшли на х..!- орал Резаный. Когда пространство перед ним наконец расчистилось, он вскинул гранатомет на плечо, но тут же поскользнулся на стреляных гильзах, устилавших всю улицу, и грохнулся задом о мостовую. От толчка он непроизвольно нажал на спуск, и граната свечой взвилась в небо, а реактивная струя газов, вырвавшись из трубы и оттолкнувшись от асфальта, отшвырнула Резаного в сторону, вырвала у него из рук гранатомет и подожгла на нем одежду.
- А-а, бля, горю!- вскочив на ноги и приплясывая, заревел Резаный. Его прыжки остальные бандиты встретили дружным гоготом. Резаный упал и начал кататься по мостовой. Его гранатомет, вращаясь в воздухе, как бумеранг, описал замысловатую траекторию и нанес страшный удар по голове тому бандиту, что во время таранной атаки сидел за рулем грузовика. Тот зашатался и со словами: "Уй, бля!" - замертво повалился на асфальт. Между тем одному из подручных Резаного удалось наконец пристроиться с гранатометом среди бандитов, кинжальным огнем простреливавших вестибюль банка. Гранатометчик оглянулся, дабы удостовериться, что сзади никого нет и горячие газы из трубы никого не поджарят, и выпустил гранату в дверной проем. Ухнул выстрел, и тут же в помещении глухо прогремел взрыв. На улицу поползли клубы дыма и пыли. В следующую секунду свой заряд выпустил второй гранатометчик. После следующего взрыва вестибюль полностью заволокло дымом, в клубах которого порхали листки каких-то бумаг.
- Ура! За мной! На штурм!- истерически завопил Акула и, размахивая автоматом, ринулся к дверям. Бандиты, нестройно гомоня, бросились за ним - очнулся даже тот, который получил удар гранатометом по голове. Прихрамывая и держась обеими руками за голову, он заторопился следом за остальными. Фигуры атакующих замелькали в дыму, и вскоре им удалось обнаружить в углу вестибюля, среди поваленных взрывами декоративных растений, двух оглушенных взрывами охранников. Ключей от кассы при них не оказалось. Тряся за плечи сплошь запорошенного пылью охранника, Акула заорал ему в ухо:
- Где начальник смены? Где запасной выход? Говори, а то пристрелю!
Начальник смены охранников действительно попытался улизнуть через запасной выход, но бандиты, ринувшиеся на поиски добычи по коридорам и кабинетам, вовремя его заметили и заставили сдаться. Затем его наскоро отдубасили до полубессознательного состояния и отобрали ключи.
- Что ж ты не сказал, что здесь запасной выход есть?- с укором обратился к Акуле Чума. - Он чуть было не слинял вместе с ключами, а нам пришлось бы с этими сейфами мудохаться.
- Херня,- жизнерадостно отозвался Акула,- как-нибудь разобрались бы.
Чума только досадливо сплюнул. Пихая захваченного охранника под ребра, бандиты заставили его открыть несколько несгораемых шкафов, где обнаружилось несколько десятков миллионов рублей и аккуратные пачки ценных бумаг - акций и облигаций. Акула хотел было кинуть их в мешки, но Чума остановил его:
- Не бери их, это мура. Они все переписанные, именные, с ними только залететь можно.
Тогда Акула с хохотом разорвал пачку и подбросил акции к потолку. Чье-то богатство весело запорхало над головами бандитов. Акула то же самое проделал со следующей пачкой. Охранник ошарашенно смотрел на такое варварство. Чума ткнул его кулаком в спину:
- О чем задумался, командир? Открывай!
- Я не могу,- дрожащим голосом произнес охранник. - Тут замок цифровой, а я шифра не знаю.
Чума задумался. Сзади взволнованно забормотал Акула, дыша ему в ухо перегаром и больно стискивая пальцами его руку:
- Валюта! Бля буду, валюта там!
- Ну ты, козел, там что лежит?- обратился Чума к охраннику. Тот мотнул головой и простонал:
- Не знаю...
- А кто знает?
- Кассир... Директор банка... Его зам...
- Шифр они знают? Тогда давай звони директору или еще кому-нибудь, скажи, что мы тебя пристрелим, если они тебе шифр не скажут. Ну, где тут телефон?
Однако Чуму ожидало разочарование. Напрасно несчастный охранник, дозвонившись до своего начальства, рыдающим голосом расписывал ужасы налета и повторял, что у него двое детей: ему было сказано, что на основании телефонного звонка такие вещи не делаются, что за все находящиеся в сейфах ценности отвечать придется не какому-то жалкому охраннику, а руководству банка и что у каждого в этой жизни свои личные трудности. Охранник выкрикнул в качестве последнего довода:"Но они же меня убьют!" - на что ему было хладнокровно отвечено:"За это вам деньги платят". Опустив голову, охранник пересказал бандитам содержание разговора. Чума заметил наставительным тоном:
- Вот как вас начальство ценит - сдает запросто. Не то что у нас, у братвы,- один за всех, все за одного.
При этих словах бандиты приосанились. Чума задумчиво произнес:
- Ну что, хмырь, грохнуть тебя, что ли? Я ведь обещал, между прочим. Или телку из тебя сделать? Отвести в кабинет и того...
Чума и еще несколько бандитов захихикали так гнусно, что становилось понятно: эти слова - не совсем шутка. Однако Акула возразил:
- Нет, раз обещали, надо его мочить. Разойдись, я в него шмальну!
- Слышь, погоди,- Чума положил руку на его автомат. - Кончить его мы всегда успеем. А кто нам эти сейфы таскать будет?
Акула тупо посмотрел на приятеля. Чума пояснил:
- Ну если этого хмыря отдали на расстрел, но шифр не сказали, значит, есть там что-то ценное, правильно? Значит, надо их вскрывать. Здесь это неудобно - надо к Резаному в подвал их переправить. Слышь, Резаный, ты автоген сможешь достать?
Резаный в этот момент был занят тем, что стягивал с одного из захваченных охранников камуфляжные штаны для замены своих, прогоревших на заду, и поэтому не расслышал вопроса. Чума повысил голос.
- А? Чего?- оглянувшись, переспросил Резаный. - Автоген есть уже.
- Ну вот,- продолжал Чума,- значит, эти коробочки надо вынести, погрузить на машину,отвезти к Резаному в подвал и там спокойно вскрыть. А для этого нам понадобятся рабы. Вот она, живая сила,- показал Чума на охранника, который стоял ни жив ни мертв. - Она сила, только когда живая. Мертвая она на хер никому не нужна. Понятно, мокрушники несчастные?
Бандиты одобрительно заухмылялись, пораженные умом своего главаря. Акула не нашел возражений и пристыженно смолк. Чума приказал бандиту, получившему удар гранатометом по голове:
- Иди подгоняй машину ко входу, а мы будем грузить.
Бандит-водитель заковылял на улицу, а остальные облепили несгораемый шкаф, который был высотой в рост человека. Оглушенных охранников пинками подняли на ноги и тоже поставили к шкафу рядом с их начальником. Чума скомандовал:
- Ну, раз-два, взяли! Заваливай его на меня!
Тут едва не произошел несчастный случай, так как один из бандитов, увидев, что сейф угрожающе кренится прямо на него, выпустил из рук свой участок стальной кромки и в ужасе отскочил в сторону. Чума схватил его за шиворот, надавал оплеух и снова поставил в строй. Шкаф повалили в горизонтальное положение, подхватили и кое-как понесли. Бандитам он показался неимоверно тяжелым, и почти каждый из них подумал о том, что лучше было бы взять уже захваченные деньги и сматываться, не наживая грыжи. Эти мысли были правильными и по другой причине, о которой налетчикам предстояло узнать чуть позже. Теперь же они под кошмарной тяжестью засеменили к выходу, кряхтя, выписывая ногами кренделя и пуская ветры. "Не могу больше...- стонал кто-то рядом с Акулой. - Не могу..." На середине вестибюля бандиты остановились передохнуть, злобно поглядывая на Чуму, который взял на себя роль руководителя и потому избежал физических усилий. Чувство классовой ненависти в бандитах было развито необычайно сильно. Однако вслух свое негодование они не выражали, надеясь на жирный куш после вскрытия сейфов, и собирались с силами для следующего рывка, пыхтя и отдуваясь. Они, разумеется, не знали, что разведчики, которых капитан Неустроев распределил по всем районам Центра с задачей держать обстановку под контролем и обо всех тревожных случаях немедленно докладывать ему, уже сообщили капитану о налете на банк. Административное здание, где был разоружен отряд фашистов, уже заняла боевая группа, сменив разведчиков Неустроева, и теперь капитан со своими людьми мчался туда, откуда поступил сигнал тревоги. Наблюдатели, прекрасно видевшие все происходившее в банке с чердака дома напротив, еще раз связались с капитаном и подробно описали ему обстановку. Кортеж машин остановился в переулке за несколько кварталов от банка, и разведчики подобрались к задней стене банковского офиса подворотнями, проходными дворами, перемахивая через заборы. На задний двор из офиса выходили три густо зарешеченных окна, однако разведчики, поддерживая друг друга, быстро подобрались к решеткам, перекусили прутья специальными ножницами и проникли в кабинеты. Туда глухо доносился шум из вестибюля, где бандиты продолжали возиться с сейфами. Разведчики, бесшумно перебегая от укрытия к укрытию и прикрывая друг друга, залегли на подступах к вестибюлю, не обнаруживая себя. Тем временем группа снайперов, поднявшись по пожарным лестницам и пробежав по обратным скатам крыш, расположилась там же, где уже находились наблюдатели - на чердаках зданий напротив банка. Большая же часть отряда Неустроева прошла по двум параллельным переулкам по обе стороны от того дома, в котором располагался банковский офис, и остановилась во двориках угловых зданий. В кармане у Неустроева запищал сотовый телефон. Капитан выслушал сообщение своих людей о том, что они проникли в банк, и ответил:"Хорошо, мы начинаем. Не давайте им укрыться в помещениях". После этого капитан быстро набрал номер и приказал командиру группы, шедшей по параллельному переулку:"Когда снайперы начнут - вперед!" Через несколько секунд снайперы получили приказ открыть огонь. "Отсекайте их огнем от входа в банк",- напомнил им капитан.
Бандиты начали самую трудную часть своей погрузочной операции - подъем сейфа в кузов грузовика. С надсадным ревом они приподняли стальную махину и уже готовились опереть ее верхнюю часть о заднюю кромку кузова, как вдруг над улицей раскатились три звонких щелчка. В горячке на них могли и не обратить внимания, если бы вдруг сейф не стал внезапно гораздо тяжелее - настолько, что удержать его не было никакой возможности. Все, кто его держал, и бандиты, и охранники, бросились в стороны, и стальная туша с глухим грохотом рухнула на асфальт. Чума уже собирался разразиться руганью, как вдруг заметил, что сейф упал на ноги лежащему на мостовой бандиту, однако тот не делает никаких попыток высвободиться, не вопит от боли, не зовет на помощь, а под широко раскрытым левым глазом у него краснеет аккуратная круглая дырка, из которой стекает по щеке под голову маслянистая алая струя. Еще один бандит лежал ничком, бессильно вытянув руки, и дружки, стоявшие рядом с ним, в недоумении глядели на него. Впрочем, недоумение очень скоро сменилось страхом. Чума заорал:"Шухер, братва!" - и вскинул автомат, но в то же мгновение с двух сторон вдоль улицы ударили пулеметы. Тех, кто стоял рядом с Чумой, в одну секунду забрызгало кровавыми клочьями вырванной пулями плоти, а сам главарь задергался, навылет прошитый очередью, и затем тяжело повалился ничком на мостовую. Пули с визгом рикошетировали от несгораемого шкафа и с глухим утробным стуком пробивали человеческую плоть. Грузовик осел на пробитых шинах, от его бортов полетели ярко-белые щепки, в тенте задымилось множество пулевых отверстий. Водитель, откинувшись на спинку сиденья, безучастно свесил голову на грудь - он был убит наповал первым же выстрелом снайпера. А снайперы продолжали стрелять - когда бандиты, словно по команде, бросились спасаться в разоренный офис, пули, выпущенные им вдогонку с чердака, швырнули на мостовую еще троих. Охранники, взятые в плен в банке, подползли поближе к грузовику и залегли там, но на них никто уже не обращал внимания. Отставшие бандиты повалились на асфальт, скошенные перекрестным пулеметным огнем, но когда оставшиеся в живых ворвались в вестибюль банка, помещение наполнилось грохотом - это разведчики, проникшие в офис через окна, открыли по ним огонь в упор. В пороховом чаду мелькнули дергающиеся тела, вскинутые скрюченные руки, разинутые в ужасе рты, и затем бандиты шарахнулись назад, оставив на пороге несколько убитых и раненых. Однако на улице продолжала грохотать пальба и пули с щелканьем и визгом клевали асфальт, камни стен, сталь сейфа, со звоном разбивали в окнах офиса остатки стекол. В этом аду для бандитов избавлением прозвучал усиленный мегафоном голос Неустроева:
- Бросай оружие и ложись! Руки за голову и не двигаться!
Те бандиты, которые еще не успели бросить оружие, тут же его побросали. За все то время, пока длилась стрельба, ошеломленные происходящим бандиты в большинстве своем не сделали ни одного выстрела или же стреляли куда попало, поскольку от ужаса были не в состоянии ни разглядеть противника, ни прицелиться. За несколько минут боя из них уцелело меньше половины. Эти уцелевшие распластались на залитой кровью, усыпанной гильзами и каменной крошкой мостовой и после всего пережитого ощущали только облегчение. Уткнувшись носами в асфальт, они слышали, как звенят гильзы и хрустит битое стекло под ногами победителей, собиравших брошенное оружие. Мало-помалу оправляясь от шока, Акула подумал, что все могло бы обернуться и хуже - его могли просто пристрелить на месте, как Чуму. "Жадность фраера сгубила,- подумал он.
- Надо было брать бабки, которые нашли, и линять, а не корячиться с этим сейфом". Акула уже успел забыть о том, что именно он яростнее всех требовал увезти сейфы,называя при этом обнаруженные рубли "мелочевкой". Впрочем, с ним уже не могло произойти ничего хуже того, что произошло с Чумой, и потому Акула почти успокоился. Косясь вверх из-под сложенных на затылке рук, он увидел плотного мужчину лет сорока, в новенькой камуфляжной форме без знаков различия, но с ослепительно-белым подворотничком, внимательно осматривавшего поле боя. "Командир ихний, наверно",- определил Акула по повадке и по тому, что из оружия мужчина имел только кобуру на поясе. Командир вполголоса отдавал своим людям какие-то распоряжения, затем подошел к охранникам, стоявшим кучкой у грузовика, и некоторое время поговорил с ними. Его чисто выбритое худощавое лицо с жесткими скулами и упрямым подбородком оставалось совершенно спокойным, однако Акулу почему-то начала одолевать тревога. Человек в камуфляже посмотрел на него, и Акула в страхе тотчас отвел глаза, уткнувшись носом в мостовую. Он услышал рядом какой-то шорох, тихий звон стреляных гильз и догадался, что это сволакивают в сторону покойников. Через некоторое время послышалась негромкая команда:
- Этих двоих кончайте. Вон у той стенки.
Превозмогая стах, Акула приподнял голову. Он увидел, что двое крепких парней в камуфляже из груды тел, скопившейся на пороге банка, подняли двух раненых. Один был ранен в грудь и, находясь в полубессознательном состоянии, только стонал, пуская кровавые пузыри. Второй, с простреленной ногой, вяло сопротивлялся, однако его все же подняли под мышки и быстро потащили через улицу. Поджимая здоровую ногу, он заставлял волочить себя по мостовой, но это ему не помогло - его все же доволокли до стены старинного дома напротив с высоким первым этажом, и он мешком повалился на асфальт, притворяясь умирающим. Второму раненому не надо было притворяться - стоило его отпустить, как он тут же сполз по стене наземь и застыл, прислонившись к стене спиной и свесив голову на грудь. Люди в камуфляже отошли на несколько шагов и вскинули автоматы. Бандит, раненный в ногу, завопил от ужаса, но отрывисто щелкнули короткие очереди, и вопль оборвался. Тела у стены вздрогнули, словно от удара бичом, и затем замерли: одно - растянувшись ничком, второе - по-прежнему в сидячем положении, привалившись спиной к стене. Охранники со страхом глядели на происходящее - похоже, они никак не ожидали, что порядок будет утверждаться такими методами. Командир между тем расхаживал вокруг сейфа, погруженный в какие-то размышления, и лишь мимоходом приказал:
- Давайте следующих.
С мостовой подняли и потащили к стене еще двух бандитов. Те, видимо, не вполне понимали, что им предстоит, и не сопротивлялись. Четверо людей в камуфляже толкнули их к стене, другие двое, стоявшие поодаль, вскинули автоматы, и вновь коротко щелкнули очереди. Оба бандита, как бревна, тяжело повалились на тротуар. Акула увидел, что два автоматчика, не дожидаясь команды, направляются к нему, и с криком ужаса вскочил на ноги. Он не видел стоявшего в двух шагах от него человека с автоматом наизготовку. Раздался выстрел, от головы Акулы полетели в разные стороны кровавые брызги, и тело бандита, все обмякнув и съежившись, рухнуло на колени и затем неловко ткнулось ничком в асфальт. Оставшиеся трое бандитов, парализованные ужасом, не сопротивлялись - лишь один косноязычно молил о пощаде. Их расстреляли быстро и без всяких осложнений. Командир, капитан Неустроев, ткнул пальцем в грудь начальника смены охранников:
- Остаетесь за старшего. Я пришлю грузовик и людей - погрузите трупы в машину и отправите на ту сторону Кольца. Пускай бандитов хоронит правительство, раз оно их так любит, а нам здесь эпидемии ни к чему. Сейф отнесете обратно в банк, и мои люди его вскроют - все необходимое я пришлю. После того, как ценности вывезут, можете быть свободны, но оставайтесь в помещении банка - будете охранять его, а также и всю улицу от возможных грабежей и мародерства. Ваши ружья вам оставят. Пытаться уйти не советую - скорее всего погибнете. Питанием вас обеспечат. Вопросы есть?
- Никак нет,- почему-то по-военному ответил охранник.
Ведущий корреспондент французской телерадиокомпании "Антенн-2" Франсуа Тавернье стоял у окна корпункта и вглядывался в бинокль в расстилавшуюся перед ним панораму центра Москвы. Корпункт совсем недавно переехал в новое помещение - на десятый этаж нового кирпичного здания на Садовом кольце, но с внешней его стороны. Никто не мог предполагать, что последнее обстоятельство вскоре приобретет столь важное значение: находись офис внутри Кольца, мятежники вполне могли бы приспособить его под наблюдательный пункт или пулеметную точку, и о регулярной связи с внешним миром можно было бы забыть. Теперь же все каналы связи работали исправно, несмотря на те необъяснимые события, которые происходили в русской столице. За несколько последних лет Тавернье пережил несколько огромных журналистских удач - удач планетарного масштаба, если судить по количеству телекомпаний и газет, купивших его материалы. Он, разумеется, мог бы и уйти на покой, и получить высокооплачиваемую работу, не требовавшую выездов из Парижа, однако ни то, ни другое его не прельщало. Несмотря на всю его уравновешенность и положительность, его трудолюбие заключало в себе элемент авантюризма, не позволявший ему мирно пожинать плоды былых успехов. Кроме того, Тавернье в глубине души отдавал себе отчет в том, что все его победы явились результатом везения, позволившего ему совершенно случайно познакомиться в разрушенном Бейруте с человеком по имени Виктор Корсаков. Все подлинно сенсационные материалы, обладателем которых затем становился Тавернье, были либо прямо предоставлены этим странным человеком, либо явились плодом сотрудничества с ним. Понимание данного обстоятельства несколько задевало самолюбие журналиста, хотя он и напоминал себе о том, что в их деле удача не приходит случайно. Кроме всего прочего, Виктор Корсаков дважды спасал Тавернье жизнь, и в результате его образ занял в сознании журналиста одно из центральных мест. Тавернье не мог не уважать этого человека, но в то же время мысленно постоянно спорил с ним и был бы рад, если бы люди, подобные Корсакову, постепенно исчезли с лица Земли, как динозавры. Личность Корсакова во многом так и осталась загадкой для журналиста, и отчасти желание найти ключ к душе человека, сыгравшего такую роль в его жизни, и заставило Тавернье ухватиться за возможность поработать в Москве. Он чувствовал, как много значит для Корсакова Родина, хотя сам Корсаков России никогда не видел - во всяком случае, до того момента, когда он отправился в Иран и окончательно исчез из поля зрения Тавернье. Сам Тавернье смолоду интересовался Россией и русской культурой - во многом благодаря его обширным знакомствам в русских эмигрантских кругах, где ему довелось встретить немало выдающихся личностей. Однако подлинный толчок этому интересу дало знакомство с Виктором Корсаковым - человеком, не внесшим ничего в развитие цивилизации, человеком, профессией которого являлась война и который зло высмеивал пацифистские воззрения Тавернье. В результате общения с русскими эмигрантами журналист уже говорил немного по-русски, но в последние годы начал серьезно изучать русский язык, читать русские книги, смотреть фильмы и театральные постановки на русском языке. Свойственные Тавернье упорство и прилежание позволили ему добиться немалых успехов, и теперь он чувствовал себя в русскоязычной среде достаточно уверенно. Впрочем, не менее уверенно чувствовал себя в Москве и его друг и оператор Шарль, говоривший по-русски из рук вон плохо. Однако Шарль с его невероятной общительностью, доброжелательностью и умением употреблять спиртное в неограниченных количествах всюду чувствовал себя как дома и всюду приходился ко двору. Тавернье же в России не покидало ощущение, что, несмотря на его познания в русском языке, и он не до конца понимает русских, и русские не до конца его понимают. Впрочем, на его работе по сбору, анализу и передаче информации это ощущение не отражалось, и в Париже им были довольны. Теперь же, когда Тавернье услышал утром по радио передаваемое мятежниками обращение к народу, Тавернье понял, что журналистская удача его не покинула: не часто удается журналисту оказаться в эпицентре подобных судьбоносных событий. И вновь эта удача оказалась связана с Корсаковым,- ведь именно под влиянием личности Корсакова Тавернье избрал местом работы Россию.
С утра, едва прослушав обращение мятежников, Тавернье и Шарль, разделившись для большей широты охвата, принялись мотаться по городу, пытаясь проникнуть во все те учреждения, которые могли иметь информацию о ходе мятежа и вообще о происходящем в Центре, заговаривая со всеми людьми, которые могли что-то знать. Тавернье успел поговорить с омоновцами, стоявшими в оцеплении на Садовом кольце, заглянуть в обычное отделение милиции (откуда его, впрочем, вытолкали, ничего ему не сообщив), заехать на станцию скорой помощи (машины скорой помощи мятежники после осмотра пропускали, и многие экипажи уже успели побывать в Центре). Кроме того, Тавернье поговорил с десятками прохожих, наставляя на них свою миниатюрную кинокамеру, и побывать в расположенной неподалеку от корпункта пожарной части, где выяснил, что пожарные машины в Центр пропускают, как и "скорую помощь",- после осмотра. Количество пожаров в Центре было ко второй половине дня даже меньше обычного,- вероятно, потому, что не работало большинство предприятий. Тавернье приехал домой раньше Шарля, поскольку ему надо было обработать добытую информацию и сразу же начать ее передавать. Он сел за работу, но время от времени подходил к окну, подносил к глазам бинокль и обводил взглядом панораму Центра. Он видел пустынные улицы - такими они прежде бывали разве что в дни празднования годовщин Октябрьской революции. Изредка по улицам на предельной скорости проносились автомобили - фургоны с продовольствием, "скорая помощь", пожарные и аварийные машины. Все это указывало на стремление мятежников поддерживать на захваченной ими территории хоть какое-то подобие нормальной жизни. Об осадном положении, объявленном мятежниками, напоминали проносящиеся кортежи легковых автомобилей, ощетинившихся в открытые окна автоматными стволами, грузовики и автобусы с вооруженными людьми, джипы с установленными на них станковыми гранатометами. С помощью дальнобойной оптики Тавернье снимал наиболее явные приметы мятежа и вновь усаживался за компьютер. Заслышав вспыхнувшую в отдалении стрельбу, он вскакивал, подбегал к окну, убеждался в том, что из окна происходящее разглядеть невозможно, и, плюхнувшись на вертящийся стул, возвращался к тексту. Отрывался он еще и для того, чтобы, нажав на кнопку пульта дистанционного управления, просмотреть очередной кусок вставленной в видеомагнитофон кассеты с заснятыми в течение дня материалами. Такие метания от одного к другому нисколько не раздражали Тавернье,- напротив, он чувствовал бы себя куда хуже, если бы ему пришлось сосредоточиться на чем-нибудь одном. Теперь же он умудрялся даже что-то фальшиво напевать, поскольку работа спорилась. Однако в целом Тавернье был крайне удручен увиденным за день. По своим убеждениям он являлся ортодоксальным демократом и либералом, истово верившим в свободу предпринимательства, парламентские институты и свободу прессы. Сегодня же ему пришлось выслушать целые потоки брани по адресу и первого, и второго, и третьего. Он еще раньше отметил для себя русскую национальную черту - неверие ни во что и способность смеяться над чем угодно. Если его русские знакомые во что-то и верили, то они всегда тщательно это скрывали, зато с огромным удовольствием вышучивали чужие убеждения. Тавернье ценил их остроумие, но подобное отношение к жизни его порядком раздражало. Сегодня же в его ушах целый день звучал злорадный смех - те, кто не верил в демократические ценности, смеялись над теми, кто верил в них, пытался утвердить их в России, а в ответ получил мятеж в собственной столице. Неблагодарность русских поражала Тавернье, равно как и их неумение претерпевать нынешние временные трудности ради будущего процветания. Не были секретом для Тавернье и неудовлетворенные имперские амбиции многих русских: они никак не желали примириться с распадом СССР и мечтали его восстановить хотя бы в форме союза славянских республик. Кроме того, они и слышать не хотели о самостоятельности Чечни. Подобные воззрения страшно раздражали Тавернье и заставляли его соглашаться с идеей расширения НАТО на восток. Впрочем, такое расширение представлялось ему в любом случае внутренним делом государств, решивших вступить в НАТО, а потому он считал, что не стоит так долго обсуждать эту акцию с Россией. Иными словами, основные идеи и требования, изложенные в обращении мятежников, являлись в его глазах пережитками тоталитарной эпохи и ее идеологии, и удручало его то, что ради таких пережитков люди способны пойти на вооруженное выступление, потрясающее всю страну, и в конечном счете - на смерть. Он никак не ожидал такой действенности от явно устаревших идей. Тавернье вновь и вновь мысленно спорил с мятежниками, продолжая между тем работать над корреспонденцией, выдвигал все новые и новые аргументы. В очередной раз подойдя к окну, он увидел в отдалении группу людей, которые, пригнувшись, перебегали улицу, а совсем неподалеку на крыше - трех парней в камуфляжной форме с автоматами за спиной, возившихся с массивной антенной. Рядом с ними стоял белокурый толстяк с бородкой и давал им какие-то указания. Тавернье на всякий случай сфотографировал эту сцену. Вместе со щелканьем затвора фотоаппарата он услышал щелчок замка на входной двери корпункта и услышал озабоченный голос Шарля:
- Франсуа! Ты здесь? Ну слава Богу!