- Спокойно отнесется. Мы между собой уже договорились, кто должен скрывать свою личность, а кто нет. Командир сказал, что он уже долго в розыске и привык к такой жизни. В России его все равно ищут, но ему есть куда из России уехать на время. А у многих из нас семьи в России и даже в самой Москве,- таких командир заставляет везде ходить в масках. К тому же он сказал, что ему придется выступить по телевидению, а кто же поверит человеку, который выступает в маске или в темных очках, как разбойник?
- Это правильно,- задумчиво кивнул Тавернье. - А вы сами не хотите сказать что-нибудь в камеру? Это пойддет прежде всего на европейского зрителя. Вы ведь хотели бы, чтобы вас в мире лучше поняли?
- Хотел бы, конечно,- каждый хочет, чтобы его поняли. Но нет, лучше не надо. У меня жена, ребенок маленький... Да и вообще я из России уезжать не хочу. Я считаю, человек должен жить и умереть там, где родился, где предки его жили. Нет, если понадобится, командир лучше скажет.
- Но просто упомянуть о вас можно в репортаже - что заходил с той стороны молодой человек - бывший офицер, правильно? - и с риском для жизни принес нам материалы, которые повстанцы хотели бы опубликовать, но не верят российским средствам массовой информации...
- Это можно,- засмеялся гость,- про средства массовой информации все правильно. Только внешность мою не надо описывать. И про риск тоже не надо - какой там риск? Пока все спокойно. Рисковать придется где-то через час, не раньше.
- А что случится через час?- насторожился Тавернье.
- Войска подойдут к Садовому кольцу, а потом войдут в Центр,- спокойно ответил гость. - Десантники сейчас уже высаживаются в Чкаловском, в Кубинке. Если бы просто по шоссе идти, то они бы подошли раньше, но по городу придется расчищать дорогу.
- Так что же, есть приказ на штурм?- допытывался пораженный Тавернье. - Ведь это же война, гражданская война! Это разрушение столицы!
- Приказ есть,- кратко ответил гость, пожимая плечами. Тупое спокойствие русских в иные моменты просто выводило из себя Тавернье. Он, однако, постарался сдержаться и спросил, унимая внутреннюю дрожь:
- Откуда у вас такие точные сведения? У вас имеются свои источники в штабе правительственных сил?
- Насчет источников думайте сами,- ответил гость. - Лично у меня сведения от командира.
- Собираются ли повстанцы оказать сопротивление?- спросил Тавернье.
- А как же!- усмехнулся гонец. - Зачем тогда было огород городить? Мы честно предупредили, что сами нападать не собираемся, но если на нас нападут, то встретим как положено. Кстати, у вас тут из окна хороший вид: думаю, если начнется бой, то вам все можно будет снять. Они ведь будут подтягиваться к Центру в основном с юга, так что пройдут мимо вашего дома. Выходит, вам повезло.
- А вас не смущают возможные жертвы и разрушения в исторической части города?- с обвиняющей ноткой в голосе поинтересовался Тавернье.
- Ну как они могут не смущать,- мы же нормальные люди,- сказал гость. - Просто войны без этого не бывает, а без войны иногда тоже нельзя. И потом, мы ведь для себя ничего не добиваемся. Если те, кто сейчас наверху, откажутся от власти, то ничего и не будет.
- И вы в это верите?!- воздел руки к потолку Тавернье.
- Нет,- с милой улыбкой отозвался гость. - Ну ладно, простите, что задержал. А где газетные материалы, которые я должен забрать?.. Ага, спасибо. Ну, до свидания. Не поминайте лихом, если что.
Когда за гостем захлопнулась дверь, Тавернье принялся лихорадочно рыться в пакете с присланными материалами. На первой кассете, которую он вставил в видеомагнитофон, оказались запечатлены интервью с боевиками, захватившими Центр. Все они говорили возмущавшие Тавернье вещи о правомерности насилия со стороны народа, к которому не прислушивается власть, причем явно отождествляли себя с народом, вспоминали о зарплате, не выплачивавшейся многие месяцы, о голодающих семьях, о том, как их предали в Чечне, недоумевали по поводу странного способа дележа общенародного достояния, когда одни получают все, а другие - ничего. Тавернье в ответ скрипел зубами:
- Так всегда бывало в истории! Демократия не падает с небес - она зарождается внизу, в крови и грязи! Надо видеть чуть дальше собственного носа. Если хотите иметь побольше денег - идите и работайте, начните свое дело, а не хватайтесь за автоматы. Да нет, куда им! Они из той же породы, что и Корсаков: для них война - самое любимое занятие, без нее они жить не могут. Если нашелся человек, который придумал предлог для драки, он для них сразу становится своим, становится вождем и командиром...
- Это ты про Корсакова, что ли?- перебил Шарль. - Но почему ты думаешь, что именно он заварил всю эту кашу? Может, он просто решил помочь?
- Знаю я этого помощника,- возразил Тавернье. - На нем одном может держаться целая война. Я думаю, без него эти простачки ничего не смогли бы сделать, не смогли бы даже договориться между собой, не говоря уже о проведении таких акций. Ты хоть немного представляешь себе, какой организационной работы потребовало то, что они сделали? А какой размах, какая дерзость! Нет, это явно дело рук нашего друга. Знаешь, он рассказывал мне когда-то, что все его предки в течение тысячи лет были военными, и не просто носили доспехи или форму, а принимали реальное личное участие в войнах. По-моему, за тысячелетие таким образом постепенно создался генетический тип образцового вояки, который не мыслит жизни без войны, для которого война - высший род человеческой деятельности и решение всех вопросов человеческого существования. Тысячу лет от поколения к поколению генетически закреплялись черты "человека воюющего", и вот наконец мы видим господина Корсакова в качестве готового продукта. Я не хочу сказать, что в нем нет положительных черт, напротив, он во многом даже чертовски привлекательная личность, однако лучше бы его прихлопнули наконец на одной из его бесчисленных войн, чтобы он не передал дальше в будущее свой зловредный генетический код.
- Однако же его материалы ты берешь,- заметил Шарль. - Наверное, это потому, что ты сам - законченный генетический тип продажного писаки.
Компаньоны рассмеялись. "Ага,- пробормотал Тавернье,- вот это уже нечто нестандартное". На экране появились двое в масках, говорившие с характерным тягучим чеченским акцентом. "У нас ничего не осталось - ни дома, ни семьи, ни друзей. Мы верили России, хотели быть в России, а она нас предала. Не сама Россия, конечно, а то правительство, которое сейчас в России. Оно нам говорило: помогайте нам, и мы вам поможем. Мы помогали, потому что хотели жить в великой стране, а не в каком-то бандитском притоне, где никто ничего не делает - все только ездят в Россию воровать. И что мы получили? Правительство быстренько договорилось с бандитами, а мы остались без всего - вообще без всего. Когда мы были нужны, нам говорили всякие хорошие слова, а когда они договорились, мы везде стали лишними. Если мы вернемся, нас сразу убьют, а здесь если не станем бандитами, то будем нищими. Но бандитами мы не станем. Мы лучше возьмем оружие и поможем тем, кто за великую Россию. А умереть нам не страшно, мы и сейчас уже как мертвые..."
- Да, любопытный монолог,- заметил Шарль. - Ведь в России сейчас и таких людей немало. Собери их вместе - и получится внушительная сила.
- Чепуха это все,- проворчал Тавернье. - Обычная ностальгия по империи.
На экране перестали появляться лица в масках, в темных очках, в косынках, закрывающих лица до глаз. Вместо этого возник безлюдный перекресток с магазином "Продукты" на углу - кадры, напоминающие оперативные полицейские съемки. Внезапно из-за угла вывернули и затормозили у магазина два автомобиля "жигули", из которых высыпало человек десять - кое-кто с охотничьими и помповыми ружьями, другие - с топорами, самурайскими мечами и прочим холодным оружием, выглядевшим гораздо страшнее огнестрельного. Видеозапись, похоже, велась издалека, поэтому витрина осыпалась на тротуар почти бесшумно, а стоявший против нее на перекрестке бандит передернул затвор своего ружья. Такой же бесшумной была и возня кучки бандитов у двери, покуда та не открылась и вся шайка не бросилась внутрь. Было видно, как в разбитой витрине мигает лампочка, обозначая включившуюся сигнализацию. Однако бандиты не обращали на это ни малейшего внимания, полагая, что приезда милиции ожидать не приходится. Тут они не ошиблись: приехали те люди, встреча с которыми сулила куда большие неприятности, чем встреча с почти уже родной милицией. Несколько автомобилей остановилось в переулках поодаль от магазина - камера, снимавшая сверху, видела их, в отличие от бандитов. Вооруженные люди в камуфляжной форме, высадившись из машин, начали осторожно подкрадываться вдоль стен зданий к магазину. Они были уже совсем близко, когда из дверей магазина показались налетчики, нагруженные пакетами с провизией - чтобы пакеты не попадали на тротуар, бандитам приходилось придерживать их подбородком. На улицу вышло человек шесть, и тут произошло что-то непонятное - грабители, покинувшие магазин, заметались в разные стороны, побросав пакеты: кто бросился к "жигулям", кто прочь по переулку, кто припал на одно колено и вскинул ружье. Шарль пояснил:
- Это просто звук не записался. Внутри магазина начали стрелять. Видимо, эти вояки проникли туда через запасной выход.
Однако когда Шарль закончил фразу, то стрелять начали уже и на улице: бандит, вскинувший ружье, тяжело повалился на бок, другой бессильно сполз на землю по дверце автомобиля, третий, убегавший по переулку, словно споткнулся, захромал дальше, но внезапно вздрогнул, выгнулся и, развернувшись, завалился навзничь на мостовую. Остальные подняли руки вверх. По мостовой в разные стороны раскатились консервные и пивные банки, разлетелись разноцветные упаковки с закусками. Из дверей магазина с поднятыми руками показались остальные бандиты, а за ними с автоматами наперевес люди в камуфляже. Видимо, в магазине бандитам тоже пришлось несладко, поскольку наружу вытолкали всего двоих. После сцены капитуляции ракурс съемки изменился - камера смотрела в упор, на пятерых налетчиков, выстроенных у какой-то грязной стены с обвалившейся штукатуркой. Все пятеро, перебивая друг друга и жестикулируя, что-то говорили, но звук по-прежнему был записан неважно. Тем не менее некоторые слова можно было разобрать - налетчики убеждали их не расстреливать, упирая на какую-то неведомую солидарность,перемежая речь матерщиной и в целом выражаясь крайне тускло и неубедительно.
- Так и слышишь, как мозги скрипят у этих бедняг,- пробормотал Шарль.
Послышался отрывистый звук залпа. В лицо бандитам словно ударил сильный ветер, заставив их зажмуриться и, закрываясь руками, отшатнуться к стене. Секундой позже все уже лежали у стены, привалившись к ней в разных позах. Камера еще некоторое время снимала повстанцев за будничными хлопотами - кто-то набивал магазин патронами, кто-то вытаскивал убитых налетчиков из магазина и швырял трупы под стену дома, а большинство занималось тем, что собирали рассыпавшиеся продукты с мостовой, усыпанной битым стеклом и стреляными гильзами.
- Да, продукты им надо экономить,- прокомментировал Шарль. - Кто знает, сколько времени им придется просидеть в Центре, а там ведь еще и множество мирных жителей. Ну, что скажешь, Франсуа?
- Да, материал ударный,- кивнул Тавернье. - Похоже на знаменитую кинохронику венгерского восстания в 56 году, только, конечно, подробней. Интересно, как им удалось заснять всю эту акцию с начала до конца? Должно быть, их кто-то предупредил, боевики направились к магазину, а оператор с камерой полез на крышу или на чердак. В таком случае они прекрасно знают город.
- Я в этом с самого начала не сомневался,- живо откликнулся Шарль. - Без отменного знания города глупо затевать то, что они затеяли. Уж кто-кто, а наш друг Корсаков должен это понимать, если он и впрямь у них один из главных. Слушай, а что там за бумаги в пакете?
- Да, бумаги...- пробормотал Франсуа. - Похоже на компьютерную распечатку каких-то бухгалтерских операций... Боже, почему я все это не изучил в свое время! Названия фирм, банков, номера счетов... А вот интересная штука: договоры с какими-то лицами, расписки в получении денег. Скользкий документ эти расписки: и хранить опасно, и выбросить нельзя, поскольку человек должен сидеть на крючке. А вот и записка от нашего друга: "Франсуа, в этих документах еще предстоит разбираться, но они могут представлять большую важность, и потому прошу вас сохранить их, никому при этом не показывая. Полагаю,что из-за некоторых сведений, содержащихся в них, кое-кто уже расстался с жизнью. В том случае, если вы будете убеждены на сто процентов в моей неспособности использовать предоставленные вам бумаги, то можете передать их специалистам, расшифровать и результаты опубликовать в европейской прессе. Бумаги были изъяты нами из офисов фирм, связанных с экспортом из России полезных ископаемых, прежде всего нефти и цветных металлов, а потому использовать их здесь наверняка не удастся, зато человек, объявивший о владении такими документами, подпишет себе смертный приговор. Что касается прочих материалов, то прошу простить меня, если я обманул ваши ожидания. Обещаю сделать все возможное, чтобы переправить вам новые материалы, которые непременно появятся, если учесть наличие в наших рядах профессиональных кинооператоров, побывавших на многих театрах военных действий. А здесь до начала военных действий осталось совсем немного времени, и потому заклинаю вас соблюдать осторожность..."
- Парень заложил с нашей помощью бомбу под российских богачей,- заметил Шарль. - Нет, не могу я относиться к нему так же сурово, как ты. Немало людей, которые гораздо хуже него, очень обрадовались бы, если бы он и вправду схлопотал пулю. Как хочешь, Франсуа, а я пью за его здоровье.
- Не рано ли ты начинаешь?- осведомился Тавернье.
- По-моему, самое время. Ты ничего не слышишь?
И только тут Тавернье осознал, что уже некоторое время ощущает в окружающем мире какие-то подспудные изменения. Сначала он не понял, в чем эти изменения состоят, но затем заметил, как тоненько дребезжит люстра, и услышал за окнами ровный могучий гул, наполнявший, казалось, всю вселенную. В этот гул порой вклинивались автомобильные гудки, истошные человеческие возгласы, собачий лай, но все они тут же бесследно исчезали, затопленные грозной лавиной однотонного гула. Дом сотрясался чуть заметной утробной дрожью, и откуда-то снизу к окнам потянулась голубоватая дымка. Тавернье вскрикнул:"Что это?" - хотя и сам знал ответ.
- Предсказания сбываются,- сказал Шарль,- войска входят в Центр.
- Черт побери!- рявкнул Тавернье и, схватив бинокль, вылетел на балкон, выходивший на сторону, противоположную Садовому кольцу. Однако бинокль ему не понадобился - бронетанковая колонна уже почти поравнялась с домом, в котором располагался корпункт, и конец ее терялся в дальней перспективе широкой улицы, уходившей к югу. Тавернье перебирал глазами бесчисленные машины, окрашенные в бледно-зеленые маскировочные разводы: приземистые танки, казалось, непрерывно принюхивающиеся к собственному смраду, головастые зенитные установки, боевые машины пехоты, напоминающие гробы на колесах, бензозаправщики, полевые радиостанции, тяжелые грузовики... Все это глухо ревело, сотрясая вибрацией двигателей всю округу, и заволакивало маревом выхлопных газов городские кварталы, и без того уже изнемогающие от духоты. Оглушительно грохотали военные вертолеты, на малой высоте барражировавшие над городом. Впрочем, над Центром они не летали, не желая рисковать без нужды: мятежники предупредили, что на случай воздушных атак у них имеется достаточное количество переносных зенитных комплексов "Игла". По свободной правой стороне улицы сновали, едва успевая разъехаться, военные джипы и разведывательные боевые машины, напоминавшие зеленых лесных клопов. На фоне ясного знойного дня, множества солнечных бликов и бледно-голубого неба с застывшими на горизонте лиловыми облаками вся картина походила на приготовления к какому-то грандиозному празднику времен Советской империи. Тавернье, завороженный зрелищем, почувствовал плечо Шарля - тот вышел на балкон с камерой и уже снимал, порой переводя объектив с земли на небо, на вертолеты. Вдоль улицы, вдоль блекло-зеленого потока машин, белела, словно пенная кромка, толпа любопытных, растянувшись сколько хватал глаз. Люди виднелись в окнах домов, теснились на балконах, появились и на крышах.
- Сколько зевак,- пробормотал Шарль. - Боюсь, достанется им, когда начнется стрельба.
- Вряд ли дотуда добьют от Садового кольца,- усомнился Тавернье.
- Думаю, что добьют,- возразил Шарль, не отрывая глаза от окуляра. - Не верю, чтобы наш друг, если он у мятежников главный, не запасся на всякий случай минометами и прочими подобными штучками. Начнут лупить и по голове колонны, и по середине... Может, только до хвоста не добьют, поскольку хвоста я не вижу.
В этот момент в помещении корпункта раздался звонок. Тавернье бросился к телефону и услышал в трубке знакомый голос:
- Добрый день, Франсуа. Ну как, впечатляющее зрелище, верно?
Тавернье пробормотал что-то утвердительное. Корсаков продолжал:
- Газеты я получил, спасибо. Я, собственно, звоню с двумя целями: поблагодарить вас и сообщить вам, что вы идиот.
В трубке на некоторое время воцарилось молчание. Осознав услышанное, Тавернье возмутился:
- Это почему же?