Тавернье хотел было возразить, но Корсаков перебил его:
- Опять собираетесь толковать мне о деструктивных силах, к которым я принадлежу, об ужасах насилия, о роли исторического прогресса?
Тавернье замялся, потому что именно эти аргументы зашевелились у него в голове, а Корсаков продолжал с усмешкой:
- Франсуа, вы прекрасный человек. Если вы смотрите на все происходящее в мире лишь с одной точки зрения, то это объясняется тем, что вы неисправимый идеалист, а не тем, что вы продажная шкура, как абсолютное большинство ваших собратьев по профессии. Постарайтесь наконец меня понять: для меня война и насилие - вовсе не самоцель. Однако пока в мире существуют война и гнет - а я думаю, что они будут существовать вечно,- я буду с теми, кто воюет, а не с теми, кто трясется, ожидая стука в дверь; я буду с теми, кто выступает с оружием в руках против гнета, а не с теми, кто рассуждает о постепенности исторического прогресса. Простите, не перебивайте меня, ведь когда я читал ваши статьи, у меня не было возможности возразить вам. Так вот, хочу вам напомнить, что в исламе есть понятие "джихад". Как и положено полноценному современному демократу, к исламу вы относитесь с недоверием, а напрасно. Джихад - это вечная война, которую следует вести правоверному для защиты своей веры, для утверждения божественной справедливости, во имя внутреннего самоусовершенствования. Это и внутренняя, духовная борьба для достижения духовной гармонии, но и борьба против внешнего гнета, потому что не может быть духовно совершенен тот, кто позволяет унижать в себе любимое создание Бога. Извините, не в моих правилах произносить долгие монологи по телефону, но кто знает, когда нам доведется еще поговорить в этом мире и доведется ли вообще. Продолжайте получать для меня газеты, а я в долгу не останусь. И, главное, берегите себя. Ни к чему вам лезть под пули - материалами я вас обеспечу. Но все-таки, Франсуа, вы - идиот.
- Мерси,- по-русски буркнул Тавернье, уже успевший усвоить, что французское благодарственное слово почему-то приобрело в русском языке ироническое звучание. Корсаков повесил трубку.
Отставной капитан Ищенко стоял в толпе и,оглушенный ревом двигателей, наблюдал, как мимо него одна за другой осторожно проплывают многотонные стальные туши в зеленых маскировочных разводах. Бронетанковая колонна при приближении к Садовому кольцу замедлила движение, поскольку возрастала опасность нарваться на засаду. До сих пор движение шло довольно гладко - мэр выполнил свое обещание, милиция и ГАИ в общем и целом расчистили путь, и если не считать случайных заминок в лице группы пьяных, с приветственными воплями выскочившей на проезжую часть, или нахальной легковушки, попытавшейся пересечь проспект в тот момент, когда в колонне образовался разрыв, но неожиданно заглохшей, более серьезных помех войскам не возникало. Водителя легковушки, разумеется, сочли сгоряча за террориста-камикадзе и довольно сильно поколотили - как милиционеры, применявшие для этого дубинки, так и танкисты, обходившиеся кулаками и сапогами. Когда после осторожного осмотра машины выяснилось, что это просто фанатик дачного хозяйства пытается прорваться за город, водителю всыпали еще и затем, сменив гнев на милость, откатили на руках его издохшую колымагу с проезжей части. Все происходившее воспринималось толпой, не исключая и капитана Ищенко, как интересный спектакль. Затем Ищенко, поймав частника, по параллельным улицам переместился к самому Садовому кольцу, обогнав при этом колонну. Он уже выполнил задание Корсакова - по подземным коммуникациям пересек Садовое кольцо, зашел на указанную ему квартиру, где переоделся, после чего навестил тетушку Веры Николаевну и обревизовал ее охрану. Охрана пребывала в весьма благодушном настроении - попивала у тетушки чай и валялась на ее диванах. Ищенко градом весьма изобретательных матюков прекратил эту идиллию, после чего обратился к тетушке:
- Вера Николаевна, вы ведь знаете, что происходит в Москве? Знаете роль Виктора в этом?
- Догадалась, голубчик,- с достоинством ответила Вера Николаевна. - То есть какую конкретно он там должность занимает, я, конечно, не знаю, но, должно быть, чем-нибудь командует...
- Почему вы решили, что командует?- сдержав смех, полюбопытствовал Ищенко.
- Но он и отсюда, от меня, постоянно давал распоряжения по телефону,- пояснила старушка. - Звучало очень романтично, напоминало Бальзака и его "Историю тринадцати". А потом, у нас в роду вечно все мужчины чем-то командовали - в царской армии, у белых, у красных, у советских...
- Правильно,- кивнул капитан. - И вот потому, что Виктор там главный, ему придется не раз выступить по телевидению. Предварительная договоренность об этом уже есть. Бандиты его увидят на экране, узнают в нем вашего родственника - или человека, который называл себя таковым - и сообщат в компетентные органы. А если они сами не сообщат, то это сделают агенты органов, которые обязательно имеются в их среде. В результате спецслужбы вполне могут додуматься до того, чтобы захватить вас и таким образом шантажировать Виктора.
- Но наше родство по документам, наверное, уже нельзя установить,- пожала плечами Вера Николаевна. - А сама я, конечно, от всего откажусь.
- Возможности органов гораздо шире, чем вы себе представляете,- заметил капитан. - Вы можете сказать, что они не имеют права на вас давить из-за грехов вашего родственника, что сейчас не тридцать седьмой год, мы строим правовое государство и все такое. Но нынешние власти забывают о законе и в менее серьезных случаях, а здесь само их существование поставлено под угрозу из-за какого-то одного человека. Поэтому они пойдут на все, чтобы до этого человека добраться. Могут нанять любых подонков и действовать через них; могут привлечь таких же подонков в качестве свидетелей и пришить вам кучу статей - за укрывательство, за недонесение, даже за соучастие... Поэтому, может быть, вам стоит исчезнуть? Отправим вас, Вера Николаевна, в теплые края...
- Ну что за чушь вы говорите, Сергей!- возмутилась Вера Николаевна. - Бегать от властей, в мои-то годы! И потом, вы меня и мое поколение недооцениваете. Думаете, мы этакие интеллигенты малохольные? Как бы не так! Я в свое время так научилась дурой притворяться, ваньку валять, что от меня и теперь толку не добьешься. Повозятся-повозятся со старухой да и перестанут..
- Как-то просто у вас все получается, Вера Николаевна,- покачал головой Ищенко. Старуха живо возразила:
- Ну а что они мне сделают? Пытать будут? Только время потеряют зря - я с 50 года боли почти не чувствую. Были причины, знаете ли... А если не пытать, то что со мной делать? Держать под замком? Ну и черт с ними - я и сейчас-то почти никуда не выхожу. Так что скажите Виктору, пусть за меня не беспокоится, действует, как считает нужным, а мне пусть даст дожить спокойно. И передайте ему, что я им горжусь.
Глаза старухи сверкнули такой залихватской удалью, что капитан отступился от нее, подумав:"Вроде и спокойная порода на первый взгляд, а бес у них в крови сидит - и у тетушки, и у племянника. Жаль, конечно, что не уговорил, Федорыч будет недоволен, но силком же ее из Москвы гнать?.." Словно прочитав его мысли, старуха заключила:
- Пусть Виктор себя не грызет, я остаюсь по своей доброй воле и отвечаю за все последствия.
Таким образом, капитану не пришлось ничего предпринимать для перевода тетушки на нелегальное положение, и в результате у него появилось свободное время до встречи с человеком, который должен был перебросить его обратно в Центр. Повинуясь своей неугомонной натуре, Ищенко решил посмотреть, что же будут предпринимать войска. Все происходящее казалось ему в большей степени демонстрацией силы и акцией устрашения, чем серьезной боевой операцией. Во-первых, со стороны правительства было бы очень глупо начинать боевые действия без всяких переговоров, и, во-вторых, после известных боев в Грозном бросать бронетехнику в город без поддержки пехоты против профессионалов, прекрасно оснащенных противотанковым оружием, было бы уж совсем глупо.
Однако в своих рассуждениях капитан не учитывал того обстоятельства, что войны сплошь и рядом разгораются стихийно. Он спокойно смотрел на приближавшуюся бронеколонну, во главе которой ползла зенитная установка "Шилка". Такие установки хорошо зарекомендовали себя в том же Грозном, в считанные секунды сметая огнем счетверенного 23-миллиметрового пулемета все, что появлялось на балконах зданий и в оконных проемах. Возглавляя колонну, "Шилка" выполняла, видимо, функции пехотного прикрытия, поскольку самого прикрытия не было видно. Ищенко подумал, что стремление воевать исключительно на колесах и на гусеницах у нынешних российских генералов имеет маниакальный характер, и особенно ярко это проявляется во время боевых действий в городских условиях. Капитан смотрел и размышлял, однако экипаж "Шилки", похоже, чувствовал себя далеко не так спокойно. Перед колонной, почти уже на самом Садовом кольце, возвышалось многоэтажное жилое здание, балконы которого были сплошь превращены в лоджии со второго этажа (на первом размещались магазины) до последнего двенадцатого. Рамы большинства лоджий были открыты, и оттуда высовывались головы зевак. На лоджиях средних этажей капитан заметил какое-то движение, однако не обратил на него особого внимания. Не так отреагировал экипаж "Шилки". Послышалась матерная брань, лязгнул захлопнувшийся командирский люк, взревел двигатель. Установка зачем-то дала задний ход, заставив притормозить шедший сзади танк, повернула башню на дом - и внезапно толпа вместе с Ищенко шарахнулась назад, оглушенная грохотом внезапно заработавшего счетверенного пулемета. Видимо, командиру померещился где-то на лоджиях гранатометчик, и сейчас "Шилка" обрушила на фасад дома шквал огня. На тротуаре происходящее осознали гораздо раньше, чем на балконах - рядом с Ищенко послышались крики ужаса и призывы:"Уходите!" - словно те, кто смотрел на движение колонны сверху, могли их услышать. От фасада дома в разные стороны брызнуло множество обломков, заклубилась пыль, переворачиваясь в воздухе, плавно полетели вниз листы балконной обшивки. Водопадом сверкало на солнце сыпавшееся вниз битое стекло, и целые куски бетона, отбитые от балконов, с глухим грохотом падали на припаркованные внизу автомобили. Безвольно болтая руками и ногами и переворачиваясь на лету, словно тряпичная кукла, вниз полетело человеческое тело, затем еще одно... А счетверенный пулемет "Шилки" продолжал с глухим грохотом палить по дому. Пляска попаданий, клубы пыли, отлетающие обломки - все это переместилось на верхние этажи. На лоджиях уже никого не было, но Ищенко понимал, что под таким градом пуль немало шансов погибнуть и внутри квартиры - хотя бы от одних рикошетов. Череда попаданий прошлась по кромке крыши, отбивая куски бетона, повалились срезанные пулями антенны, заискрились перебитые провода. Пулеметы на мгновение умолкли, стволы их опустились. Однако как только мертвую тишину вокруг нарушил чей-то пронзительный крик, пулеметы загрохотали вновь, расстреливая теперь нижние этажи. Мгновенно обвалились витрины, в клочья разлетелись вывески, с грохотом взвился в воздух капот автомобиля. Затем настала очередь уцелевших лоджий. Там свинцовая метла захватила какого-то беднягу, который выскочил на балкон посмотреть, что происходит. Вместе с кусками рам и обшивки балкона человеческое тело рухнуло на тротуар и исчезло в клубах пыли. Наконец грохот смолк и наступила тишина. Слышалось только, как стреляные гильзы звенящей струйкой стекают по броне на мостовую. Дом зиял рядами пустых оконных проемов, от большинства балконов остались только выщербленные бетонные плиты с окружавшими их изуродованными решетками и торчавшей из сколов бетона арматурой. На одном из балконов, зацепившись одеждой за арматуру, мешковато повис труп, словно подхваченная нитью за пояс марионетка. Пока "Шилка" вела огонь, из колонны выкатился танк и поравнялся с ней, вращая башней и словно ощупывая окрестности хоботом орудия. Теперь одновременно лязгнули люки машин: люк перед башней "Шилки" и башенный люк Т-80. Высунувшийся из люка командир танка обратился к командиру зенитки:
- Слышь, ты чего там увидел-то?
- Из гранатомета какая-то сука целилась,- взволнованно ответил зенитчик. - Ну мы и дали.
- Да уж, вы дали,- протянул танкист. - Ты уверен, что видел гранатомет?
- Да ты что?- обиделся зенитчик. - Еще чуть-чуть, и пальнул бы, гад!
- Ну ладно,- пробормотал танкист и скрылся в люке. Через минуту, огибая передние машины, к пострадавшему дому помчалась боевая машина пехоты. Заложив вираж, она с разгону влетела на тротуар и затормозила перед разбитыми витринами. Открылись десантные люки, и десант пехотинцев с оружием наизготовку посыпался наружу. Пехотинцы, пригибаясь, вскакивали через витрины в помещения первого этажа, а БМП дала задний ход, задом пересекла улицу и там остановилась, задрав к провалам окон ствол пулемета. В промежутке между домами Ищенко заметил другую БМП, огибавшую злополучный дом сзади. За ней промелькнули фигуры солдат. Из колонны выкатилось несколько машин - они встали на той стороне проезжей части, которая до этого оставалась свободной, и нацелили орудия и пулеметы на дома по противоположной стороне улицы. То же сделали и машины, продолжавшие стоять в колонне. Взяв под прицел все здания, командир колонны высадил свою немногочисленную пехоту, и она двинулась к Садовому кольцу цепочками по обеим сторонам улицы, прижимаясь к стенам домов и держа под прицелом окна по противоположной стороне. Когда началась стрельба,толпа зевак почти полностью рассосалась - рядом с Ищенко остался стоять только пожилой мужчина с морщинистым обветренным лицом, в старом, но опрятном пиджаке и в рубашке без галстука. Недоуменно глядя на Ищенко прозрачно-голубыми глазами, мужчина произнес:
- А ведь не было там никакого гранатомета. Что этот сопляк говорит?.. Я как раз туда смотрел,- не было!
- Не было, отец,- со вздохом согласился Ищенко.
- Выходит, ошибка получилась,- сказал мужчина, и в голосе его прозвучала покорность. Он продолжал озадаченно глядеть на солдат, подбиравшихся к Садовому кольцу, и словно силился что-то понять. Ищенко почувствовал, что у него отчего-то перехватило горло, пробормотал "Бывай, отец" и зашагал прочь. В этот миг до его слуха донеслись далекие орудийные выстрелы.
На противоположной стороне Садового кольца Тавернье и Шарль упивались исключительно удобным расположением своего корпункта. Прочие сотрудники им не мешали - Тавернье по телефону приказал всем оставаться дома. С балкона было видно все, что происходило на перекрестке улицы, впадавшей в Центр с юга, и Садового кольца. С противоположной стороны, с другого балкона, можно было видеть суету офицеров, прибытие и убытие более высокого начальства, оценивавшего обстановку на месте, и маневры бронетехники, часть которой, найдя параллельные проезды, втянулась в них и по ним вышла на Садовое кольцо. Через некоторое время наступило затишье, нарушаемое лишь рокотом двигателей. Журналисты успели сварить кофе, сделали бутерброды и сидели в комнате на стульях возле открытого балкона, болтая о всяких пустяках - гадать о том, пойдут ли войска на штурм, начнутся ли переговоры и как долго они продлятся,им уже надоело.
Вдруг внизу послышалось какое-то движение, возгласы,взревели двигатели. Оба журналиста, отставив чашки и расплескав при этом кофе, ринулись к балкону. Внешне ничего как будто не изменилось,но бронеколонна,еще пять минут назад напоминавшая безвольно распластавшуюся спящую змею, теперь словно наполнилась внутренней силой и приготовилась к броску. Однако уловили это, видимо, и на другой стороне Садового кольца - над перекрестком загремел голос из динамика:"Внимание! Мы обращаемся к командованию войск, введенных в Москву! Мы знаем, что вы получили приказ о штурме Центра и готовы передать его своим частям. Однако предупреждаем: попытка штурма обернется огромными потерями среди вверенных вам солдат и офицеров и страшными разрушениями исторической части города. Мы имеем достаточно сил и средств, чтобы оказать эффективное сопротивление любому противнику и не собираемся сдаваться в плен. Мы призываем вас одуматься, не выполнять преступных приказов и воспользоваться своим влиянием для начала переговоров. Солдаты и офицеры, находящиеся на рубеже центра Москвы! Не верьте тем, кто хочет представить нас террористами! Среди нас нет уголовных преступников, и мы не выдвинули никаких корыстных требований. Мы хотим лишь смены руководства страной, потому что нынешнее руководство, по нашему твердому убеждению, не стремится к социальной справедливости и к величию России. Солдаты и офицеры! Подумайте, стоит ли проливать свою кровь и кровь своих братьев, таких же русских людей, только ради того, чтобы те, кто правит вами сейчас, оставались у власти? Подумайте о своих и наших семьях, не стреляйте в своих братьев, оставайтесь на месте и требуйте начала переговоров!"
Динамик смолк. Послышались команды, забегали офицеры, но динамик загремел снова, и когда он умолк во второй раз, то французам показалось, будто звучавший над округой голос разрядил электричество, витавшее в воздухе. Ощущение того, что разлегшаяся внизу зеленая махина приготовилась к броску, исчезло. Шли минуты, но ни одна машина не двигалась с места. И тут журналисты увидели джип, мчавшийся на бешеной скорости по свободной части проезжей полосы откуда-то от хвоста колонны. В джипе кроме шофера был лишь один пассажир - грузный человек в камуфляжной форме и в армейском кепи, из-под которого виднелись седые волосы. Джип затормозил у головного танка, человек в кепи ловко перепрыгнул с джипа на броню, вскарабкался на башню и постучал по люку рукояткой пистолета. Из люка показался танкист. До журналистов долетели раскаты энергичной речи человека в кепи. Он говорил всего с минуту, после чего командир танка нырнул обратно в люк. Взревел танковый двигатель, человек в кепи ловко прыгнул обратно в джип, и тот, лихо развернувшись, помчал его к хвосту колонны, а танк, лязгая гусеницами, двинулся через Садовое кольцо.
Впрочем, двинулся он не один - в облаках дизельной гари Тавернье не заметил сначала две цепочки солдат в голубых беретах, по обе стороны улицы бегом двинувшиеся за танком. Они поравнялись с танком, который полз на самой малой скорости, и на открытом пространстве Кольца начали было его обгонять, но тут до слуха журналистов донесся сухой стук сразу нескольких пулеметов, заработавших одновременно. Солдаты остановились, потом попятились под прикрытие корпуса танка, но танк продолжал двигаться вперед, и они, оставшись без защиты под кинжальным огнем, вновь начали пятиться на свою сторону Кольца. Мимо них прогромыхал второй танк, затем третий, и ободренные этим солдаты, сбившись в кучку и пригнувшись за громадой третьего танка, вновь засеменили вперед. Тем временем те машины, которые стали теперь в колонне головными, оставаясь на месте, открыли огонь, видимо, заметив некоторые из пулеметных точек. Раздался резкий стук крупнокалиберного пулемета одной из БМП, и на фасаде здания, стоявшего напротив через Кольцо, заплясали дымки вокруг одного из окон. Журналисты вздрогнули и присели - это звонко, с оттяжкой ахнул выстрел из танковой пушки, и от фасада того же здания, но уже в другом месте, у самой крыши, брызнули камни, взлетел, блеснув, лист новенького кровельного железа, заклубилась пыль.
- Он попал в него, попал!- возбужденно заговорил Шарль, на миг оторвав глаз от окуляра, чтобы посмотреть на Тавернье.- Пулемет стрелял оттуда, я видел вспышки! Попал с первого выстрела!
Танк выстрелил вновь, качнувшись и окутавшись пылью и пороховыми газами. Выстрел пробил дыру в стене фасада у того самого окна, в которое целился пулеметчик БМП. Из окна вышвырнуло какие-то клочья - в клубах повалившего дыма ясно рассмотреть их было невозможно. Из всех прочих окон на тротуар, поблескивая, стекли стекла и усеяли отблесками асфальт. Тем временем три танка и группа солдат уже почти пересекли Кольцо и находились у начала улицы, которая вела вглубь Центра. Десантники рассеялись в разные стороны и залегли кто за углом дома, кто за парапетом подземного перехода, кто за ларьком. Впрочем, создавалось впечатление, что по ним никто не стрелял. Вновь раздался характерный звук выстрела танкового орудия - словно звонко, с оттяжкой, выбили пробку. Стрелял самый первый танк - Тавернье видел его корму, видел, как он присел и окутался облаком газов и пыли, но куда он стрелял, наблюдателю определить не удалось. Но Тавернье заметил другое и толкнул Шарля в бок:"Вон там!" На балкон углового дома на пересечении Кольца с той улицей, куда углублялись танки, выскочила человеческая фигурка. Тавернье отчетливо видел в бинокль, как человек припал на одно колено, положил на плечо трубу гранатомета, не спеша прицелился и покачнулся от отдачи, окутавшись облачком газов, выброшенных реактивной струей. Заряд был послан в корму второго танка, где броня поверху наиболее слаба, но под ней расположены моторное и трансмиссионное отделения. Танк содрогнулся, над ним взлетел клуб темного дыма. Несколько секунд он еще продолжал движение по инерции, затем остановился. На корме сквозь дым блеснуло пламя, открылся башенный люк, из него один за другим вылезли трое танкистов и покатились по броне в разные стороны. Из-за танка метнулся к стене дома механик-водитель, выскочивший из переднего люка. Задняя машина, объезжая подбитую, взгромоздилась на тротуар, вдребезги сокрушив троллейбусную остановку и повалив фонарный столб, который рухнул на башню и по ней скатился на мостовую. Оборванные провода брызнули облаками искр, а танк правым бортом вломился сквозь застекленную стену в какой-то офис и продолжал двигаться вперед, обходя подбитого собрата. На него водопадом осыпалось битое стекло, валились буквы объемной надписи. Он уже начал поворачивать на мостовую, как вдруг следивший за ним Тавернье увидел на его месте огромную вспышку, все заколебалось, раздался страшный скрежещущий грохот, и над тем домом, в который врезался танк, взлетела, кувыркаясь, как игрушечная, танковая башня. Весь фасад дома разом осел вниз, погребая под собой блеснувшее было пламя и заволакивая огромными клубами пыли всю улицу. Башня рухнула в эту мглу и исчезла. Темную взвихренную толщу прокалывали иглы трассирующих пуль - это десантники, отстреливаясь, начали перебегать назад через Садовое кольцо.
- Боекомплект взорвался,- сквозь зубы прокомментировал Шарль. - Видали мы такие вещи. Должно быть, кто-то из подвала дал ему из гранатомета между катков.
- Какого черта они лезут туда на танках?- прохрипел Тавернье. Видя печальную участь атакующих, он испытывал нечто вроде сочувствия к ним. К тому же они сражались за любезные его сердцу демократические ценности. - Ведь среди зданий танки - просто мишень!
- А что им остается делать?- возразил Шарль. - Тут есть только два пути: либо попытаться взять нахрапом, как они, либо работать артиллерией, разнести всю округу в пух и прах, потом осторожненько пустить пехоту, а сзади - танки, которые должны выбивать те огневые точки, которые проявят себя. Помнишь того израильского полковника, который объяснял нам все это в Ливане? Ведь он когда-то в составе русской армии брал Берлин.
- Да, пехоте здесь тоже не позавидуешь, пулеметов полным-полно,- сказал Тавернье. - Правда, мне кажется, выбивать пехоту пулеметчики не хотели.
- И мне так показалось,- кивнул Шарль. - Видимо, они уверены в себе и не хотят излишних жертв, которые ведут к ожесточению. Иначе из этих ребят в голубых беретах назад не вернулось бы и половины. Кстати, интересно, почему они не надели касок?
- Ты же сам говоришь - хотели взять нахрапом,- усмехнулся Тавернье.
Их беседа была прервана весьма неприятным образом - в воздухе послышался вибрирующий свист, и на то место, где идущая с юга улица пересекалась с Садовым кольцом и где теперь скопилась боевая техника, обрушился минометный налет. Минометы били залпами, и мины с треском рвались почти одновременно, оставляя в асфальте Кольца дымящиеся рваные выбоины. Осколки щелкали по стенам, звенели те стекла, которые устояли перед взрывной волной от взлетевшего на воздух танка, однако Шарль не ушел с балкона: и он, и Тавернье знали по опыту, что мины опасны как раз тем, что их осколки разлетаются почти параллельно земле, уничтожая у земли все живое. Вверх же направляется лишь ничтожная часть их осколков, а потому журналисты решили, что риск оправдан. Разрывы перемещались все ближе к скоплению бронетехники, и машины задвигались и начали неуклюже маневрировать, пытаясь уйти из-под обстрела. Внезапно одновременно раздались какое-то глухое уханье, щелканье, пронзительный визг, что-то прошелестело в воздухе. Шарль отшатнулся с балкона в комнату, но тут же шагнул обратно и поднял, держа камеру на плече, небольшой треугольный осколок. Точнее, он подбросил его в воздух, подцепив двумя пальцами, потому что осколок был горячим, и продолжал, охлаждая, подбрасывать его на ладони.
- Русский сувенир, а?- подмигнул Шарль компаньону. Тавернье, прижавшийся было к стене, вновь приблизился к перилам и поднес к глазам бинокль. Внизу царила суета: головная БМП дымилась, видимо, пораженная миной, головной танк стоял неподвижно и выглядел как-то странно - лишь через некоторое время Тавернье сообразил, что ствол его пушки примерно на середине срезан взрывом мины, разорвавшейся на броне, но не пробившей ее. Наполовину срезанный ствол завернулся вниз и вбок, словно хобот издыхающего слона. Больше всего пострадали десантники, не ушедшие в тыл после неудачной атаки, а расположившиеся среди боевых машин: Тавернье видел распростертые на асфальте окровавленные тела, одиноко валяющийся голубой берет и бегущих из подворотни санитаров с носилками. Передние машины, оставшиеся неповрежденными, поворачивали и по свободной полосе улицы двигались в тыл. Перебежав на другой балкон, Тавернье обнаружил, что большая их часть исчезает в боковых проездах или останавливается на участках, не занятых зданиями. Вновь загремел динамик:
- Солдаты и офицеры российской армии! Вы видели, что мы готовы к самому серьезному сопротивлению. Не позволяйте правящей клике, цепляющейся за власть, втянуть вас в братоубийственную бойню. Среди нас немало бывших офицеров, не пожелавших терпеть национальное унижение. Как знать, может быть, вы наводите свой автомат или свое орудие на того, кто учился, служил и воевал вместе с вами?.. Подумайте, во имя чего вы делаете это!
Кровь уже пролилась, хотя мы делали все, чтобы этого не случилось. Так пусть же эта кровь будет последней!..
Бой внизу утих. Покалеченный танк рыкнул двигателем, развернулся и своим ходом направился восвояси. Откуда-то появившийся тягач подцепил на буксир чадящую "бээмпэшку" и тоже поволок ее в тыл. На исклеванной минами мостовой остались только яркие лужи крови и забытый голубой берет. Тавернье навел бинокль на устье противоположной улицы. Один танк вяло чадил там посреди мостовой, корпус второго и сорванная башня едва виднелись из-под груды дымящихся обломков рухнувшего здания, полностью завалившей тротуар. Вяло покачивались оборванные провода. Дальше вырисовывался в дымной мгле третий, головной танк. Он стоял неподвижно, хотя и не выглядел поврежденным. В следующий миг Тавернье уловил вокруг него какое-то движение. Какие-то люди вскакивали на броню, карабкались на башню, соскакивали вниз... Тавернье возбужденно воскликнул:
- Шарль, Бог мой, они захватили танк!
- Вижу,- пробормотал Шарль. - Не знаю, как это запишется. А чему тут удивляться? Что мог сделать экипаж, если сзади вся улица загорожена, а впереди в каждом окне человек с гранатометом? Вот они и решили сдаться.
- Значит, теперь у мятежников есть даже танки,- мрачно заключил Тавернье. - Ситуация окончательно становится патовой.
Огромный, охватывавший самых различных начальников штаб по борьбе с антиправительственным мятежом мало-помалу превратился, как то обычно и бывает с подобными штабами, в небольшую группу лиц, непосредственно руководивших подавлением мятежа. Прочие должностные лица, номинально входившие в штаб, могли, разумеется, привлекаться для решения некоторых конкретных задач, - например, чиновники Министерства финансов - для финансирования поставок продовольствия для группировки войск в Москве или чиновники Министерства сельского хозяйства - для изыскания запасов этого самого продовольствия,- однако в целом решения принимались лишь небольшой группой лиц в составе силовых министров, московского мэра и нескольких генералов. Временами в деятельность этой команды вмешивался президент - как правило, для того, чтобы поторопить ее или высказать недовольство ее действиями. В таких случаях никто из команды по понятным причинам не решался проклинать президента вслух, однако про себя это делали все и лишь молили Бога, чтобы старый хрен перестал ворчать и дал возможность заняться делом.