- Их можно понять,- заметил Корсаков. - Люди вкладывают деньги в телевидение не для того, чтобы оно показывало то, что им не нравится. А тут какие-то вооруженные бандюги прямо заявляют: телевидение, дескать, надо реформировать, чтобы оно отражало не только мнение тех, кто его купил. Басаев-то не посягал на такие устои.
- Им, видите ли, острые материалы нужны, сенсации!- не унимался Ищенко. - Они, видите ли, хотят информировать зрителя! Ну вот и информируй! Материалы - острее не бывает! Так нет же - богатый дядя цыкнул, и все!
- Да чего ты так разволновался? Ты что, не знал, что телевидение у нас продажное?- удивился Корсаков. - По-моему,сейчас это уже всем понятно.
- Да зло берет,- пробурчал Ищенко. - Надо же, какие суки! И президент тоже хорош: недавно видел его по телевизору, так он сказал, что правильно нас не показывают. У нас, говорит, была безграничная свобода, показывали все подряд, вот террористы от такой свободы и распоясались. Пожестче, говорит, надо.
- Ну, Бог с ними, пусть они решают, что им надо, а кассеты наши тем не менее пошли. Во-первых, за рубежом, благодаря нашему французскому другу, во-вторых, кабельные телестудии ее крутят, в-третьих, провинциальное телевидение... Людей за это выгоняют с работы, а они все равно крутят. А кое-где народ даже бастует под лозунгом:"Хотим знать правду о событиях в Москве!"
- Федорыч,- осторожно начал Ищенко,- я вот чего боюсь... Сейчас народ бастует, потому что хочет знать про наши дела. А потом начнет бастовать в нашу поддержку, а потом начнет начальство громить, а потом плохих людей на фонарях вешать. Такая революция начнется - не дай Бог!
- А я не особенно этого боюсь,- спокойно сказал Корсаков. - У каждого человека есть право на восстание. Правда, если в результате этого восстания получается не то, чего человек хотел, то тут уж ему надо пенять на себя. Но право на восстание остается. Это самое коренное право - все другие права можно отобрать, а его не отберешь. Человек должен заявлять о своем достоинстве, пусть даже в самых жестоких и нелепых формах - все равно это достойно уважения. Он должен отстаивать свое достоинство, даже если весь мир в результате рухнет.
- Да надоели уже эти российские революции, Федорыч!- взволнованно произнес Ищенко. - Опять все разорят, опять потом будут десять лет отстраивать. А народу сколько загубят! У нас ведь иначе не бывает.
- В нашем конкретном случае не хотелось бы, конечно, большой заварухи в стране,- сказал Корсаков. - Но не стоит ставить все с ног на голову: виноваты в этом будем не мы - мы только напомнили народу о его достоинстве. Виноваты будут те, кто это достоинство ущемлял, кто употреблял власть во зло.
- Какая разница, кто будет виноват?- возразил Ищенко. - Какая разница, во имя чего все это разразится? Важно то, что много бед произойдет.
- Нет, не говори, разница очень большая,- поправил его Корсаков. - Но смуты и кровопролития, конечно, не хотелось бы. Будем надеяться, что нам удастся вовремя остановиться и остановить других. Но сейчас у нас другие задачи - не позволить, чтобы нам силой заткнули рот. Мы заставим нас выслушать, а там пусть народ решает.
Зазвонил стоявший на столе телефон. Корсаков крутанулся вместе с вертящимся креслом и снял трубку. Некоторое время он слушал, затем недоуменно произнес:
- Какие шпионы, о чем вы?.. Да перестаньте, тут в Центре шпионов и так полно, зачем новых перебрасывать, да еще таким дурацким способом. Рвутся ко мне? А откуда они меня знают? Ну, везите их ко мне, разберемся,- Корсаков повесил трубку и пояснил: - Неустроев поймал каких-то людей, которые дали денег водителю "скорой помощи", чтобы он перевез их через Садовое кольцо. При проверке их, естественно, сразу задержали, да они и не пытались скрыться. Требуют встречи со мной, говорят, что я их знаю. Кто бы это мог быть?- Корсаков задумался и потом с усмешкой сказал: - А, ну, кажется, догадываюсь. Тем более если с ними женщина... Пошли во двор, капитан, обеспечим гостям достойную встречу. Ты только держи меня, чтобы я им морды не набил.
В гулком дворе стояла обычная тень и было прохладно, несмотря на стоявшу. жаркую погоду. Прохаживавшиеся вдоль стен дома охранники подобрались и выжидательно посмотрели на Корсакова, но тот успокоительно махнул им рукой. Через некоторое время в подворотню въехали два "уазика" и остановились посреди двора. Из передней машины вылез капитан Неустроев, подошел к Корсакову и доложил:
- Задержаны четыре лица без документов. Пытались пересечь запретку, то есть Садовое кольцо, используя машину скорой помощи. Водитель мною также задержан. Нарушители требовали встречи с вами, поэтому я счел нужным сообщить...
- Виктор!- с хохотом закричал толстяк Алексей, высовываясь из второго "уазика". - Не слушай этого упыря! Зачем нам документы, если мы ехали к тебе? Почему ты не сообщил нам о том, что готовится? Какую блестящую заваруху ты устроил! Мы знали, что из тебя будет толк!
Под эти выкрики из "уазика" вылезла вся компания: Алексей, Саша, Альбина и примкнувший к ним Толян. Вокруг них переминались с ноги на ногу вооруженные до зубов бойцы Неустроева. У самого капитана веселый смех задержанных вызвал кислую гримасу.
- Вы какого черта приехали?!- рявкнул Корсаков. - Я специально вам ничего не говорил, чтобы вы не вздумали влезть в эту историю, так нет - вам надо было припереться. С точки зрения закона и я, и все мои люди - преступники. Вам что, неприятностей захотелось? Давайте-ка по машинам и обратно, пока вы еще не засветились в моем обществе.
- А может, мы как раз хотим засветиться в твоем обществе!- воскликнула Альбина и неожиданно бросилась Корсакову на шею. Тот попытался было высвободиться, но Альбина уцепилась за его шею, как кошка, и в промежутках между поцелуями выкрикивала: - Мы хотим славы! Мы хотим быть рядом с тобой, особенно я!
Ситуация приобрела явно комический характер. Троица непрошеных гостей поддерживала Альбину сочувственными возгласами, а охранники понимающе ухмылялись. Оставался мрачным только Неустроев, которого обозвали упырем. Корсаков с трудом отодрал от себя Альбину и проворчал:
- Ладно, пошли за мной.
- Он приглашает нас в штаб!- восхищенно завопила Альбина. Корсаков с досадой плюнул. Они поднялись в офис фирмы "Стикс". Алексей прочел еще сохранившуюся от прежних хозяев табличку на двери и рассмеялся:
- И не страшно вам сидеть в таком месте?
Корсаков рассадил гостей, и Альбина тут же принялась готовить чай и обшаривать шкафы в поисках съестного.
- Как вы тут вообще питаетесь?- поинтересовалась она. - У нас, например, все магазины работают, как будто ничего не происходит, а у вас? Или вы грабите награбленное?
- Этим у меня начальник тыла занимается,- ответил Корсаков. - Запасы продуктов у нас все на учете, владельцам за них платим, но без торговой наценки, то есть чтобы только их затраты покрыть. Но вы мне зубы не заговаривайте. Говорите, зачем вы сюда приехали? Оружия я вам не дам, так и знайте. Воевать тут и без вас есть кому.
- А мы что, не русские люди, не патриоты?- обиженно спросил Алексей.
- Вот и занимайтесь своим делом,- возразил Корсаков. - Я же говорю: бойцов у меня хватает. Зачем мне вас, музыкантов, втравливать в это дело? Вы по другой части. Если с вами что-нибудь случится, я вовек себе этого не прощу.
- Слышишь, что человек говорит?- накинулся неожиданно Алексей на скромно молчавшего Толяна. - Ну чего ты сюда поперся? Ведь если тебя, дурака, убьют, он до конца своих дней будет переживать!
- Да, Толик, шел бы ты домой,- поддержала Алексея Альбина. - Тем более там твой Ольгунчик остался. Как она будет без тебя?
- Ну вот еще,- фыркнул Толян. - Тут красивая жизнь идет, война, приключения и все такое, а там что? На ее кислую рожу глядеть?
- Фу, какой ты грубый, Толик,- вздохнула Альбина, разливая чай. - Хотя все мужчины таковы. Только и ждут, как бы бросить женщину и умчаться на поиски приключений.
- Насчет красивой жизни вы, ребята, что-то перепутали,- вмешался в разговор стоявший в дверях капитан Ищенко. - Федорыч, ты хотел просмотреть кассету, где жмуриков из-под земли достают. Пускай и ребята тоже посмотрят. Секретов тут никаких нет, зато у них лишних иллюзий не будет. Я включаю?
- Давай,- махнул рукой Корсаков, берясь за чашку с чаем. - Поясняю в двух словах: из-за Кольца в Центр хотели перебросить по подземным коммуникациям несколько отрядов спецназа, чтобы нанести нам удар с тыла. Однако мы такой ход предвидели, перехватили под землей эти отряды, окружили их и уничтожили. Поскольку снимать бой под землей было и технически сложно, и очень опасно, я нашим кинооператорам туда лезть запретил. Они засняли тот момент, когда из-под земли на поверхность поднимают убитых и раненых.
На экране появилось изображение, и все присутствовавшие затихли. Они увидели обширное помещение с кирпичными стенами и сводами, ярко освещенное - освещение, видимо, было установлено специально для съемки. Настежь распахнутые металлические двери открывали темный дверной проем в одной из стен. В темноте перемещались смутные отсветы, угадывалось какое-то движение, слышались голоса, и наконец появились первые четыре человека в бронежилетах, в камуфляжной форме, с вымазанными черной краской лицами и мокрые до нитки. Они тащили носилки с раненым, мертвенная бледность которого была заметна даже под черной краской, покрывавшей лицо. На правой штанине раненого над коленом ярким белым пятном выделялась повязка, а ниже колена от ноги осталась только измочаленная багрово-синяя масса, в которой чернели клочья материи и ярко белели осколки кости. У следующего раненого осколками раздробило нижнюю челюсть, и изо рта, точнее, из черного отверстия в кровавом месиве, вырастал, колыхаясь, розовый пузырь, лопался и вновь вырастал. Его рану, видимо, никто не решился перевязать. Пальцы раненого судорожно стискивали каркас носилок, в лихорадочно блестевших глазах стоял ужас. Следующий раненый вышел сам, опираясь на товарища - глаза его были завязаны бинтом, из-под которого по щеке стекала струйка крови. Четвертый, голый по пояс, лежал на носилках лицом вниз, а на его белой спине чернела огромная, словно нанесенная секирой рана со вздувшимися краями.Этого зрелища Альбина уже не выдержала и взмолилась:
- Витя, милый, прекрати, я больше не могу на это смотреть!
- Не можешь - не смотри,- резко произнес Корсаков. - А ребятам не помешает. Особенно тем, кто захотел красивой жизни и потому явился сюда без приглашения.
- Виктор, ты что думаешь, мы дураки и ничего не понимаем?- обиженно спросил Алексей. - К чему этот воспитательный просмотр?
- Просто понимать мало,- возразил Корсаков. - Чтобы понять по-настоящему, надо посмотреть. Имей в виду: вы еще не чувствуете, как все это пахнет, вы не пережили того страха, который пережили они там, под землей. Вы хоть и слышите, как они стонут, но в записи это совсем не то, что вживую,- половина оттенков утрачивается, а сильнее всего пробирают иногда именно оттенки.
Из темноты вынесли обгорелого мертвеца - руки его были подняты в "позе боксера", широко разинутый рот скалился на черном лице двумя рядами ослепительно белых зубов. Альбина приглушенно вскрикнула и унеслась в соседнюю комнату. Там она спугнула капитана Ищенко, под шумок наливавшего себе в чай коньяку. Восставшие соблюдали в своей среде "сухой закон", хорошо понимая его необходимость среди разливанного моря дармового алкоголя, однако капитан позволял себе порой нарушать это установление, ссылаясь на свои годы и житейскую мудрость. В любом случае ему не хотелось бы, чтобы командир увидел, как он доит секретную бутылочку. Капитан рефлекторно дернулся к шкафу, но, увидав Альбину, решил сделать вид, будто ничего особенного не происходит, и с суровым лицом долил чашку коньяком доверху. Он хотел было поставить бутылку на место, но Альбина налетела на него, как вихрь, и со словами:"Это просто садизм какой-то!" выхватила у него бутылку и сделала несколько огромных глотков из горлышка. Капитан в ужасе издал невнятный сдавленный звук, но было уже поздно - скрыть недостачу коньяка не представлялось возможным. После недолгого размышления Ищенко захлопотал вокруг гостьи:
- Присаживайтесь! Это Федорыч вас расстроил? Да, не привык он с дамами общаться... Вот, выпейте чайку - хороший, с коньячком...
Когда Альбина пригубила чаю, капитан со спокойной совестью вышел в соседнюю комнату и с укором обратился к Корсакову:
- Что ж ты, Федорыч, девушку так разволновал? Я ей дал сперва коньячку выпить, а теперь налил ей чаю с коньячком.
Уловив недоверие в глазах Корсакова, капитан возмутился:
- Если не веришь, можешь сам ее спросить. Вот она сидит и пьет чай с коньяком. Чего мне врать-то?
Корсаков только махнул рукой и обратился к музыкантам, вперившим взгляды в экран телевизора:
- Ну посудите сами, могу я бросить вас в такую мясорубку? У вас другая стезя в этой жизни. Уж если вам приспичило повоевать, ищите сами оружие и сами воюйте, чтобы только я о ваших затеях ничего не знал. Я вам в этом деле намерен не помогать, а только мешать.
Алексей с трудом оторвался от созерцания мертвецов, уложенных в длинный ряд вдоль всего подвала, и спросил:
- И что, всех, кто хотел прорваться в Центр, так под землей и перебили?