- Нет. Бухать бухает, а наркотой никогда не занимался.
- Ну, от бухла тоже винтом пойдешь, смотря сколько бухать,- заметил Ищенко. - Ладно, Коля, спасибо тебе.
- Как у вас там дела-то? Держитесь?- спросил Коля с легким смущением в голосе, понимая доверительный характер вопроса.
- Все нормально, держимся, не волнуйся,- усмехнулся Ищенко.
- Ну и дай вам Бог, как говорится,- облегченно вздохнул Коля. - Ладно, пока, Серега. Насчет семьи не беспокойся,а насчет бабульки имей в виду.
Закончив беседу, Ищенко не торопился сломя голову мчаться к Корсакову с полученным известием, тем более что заметил входившую в кабинет Альбину. Судя по ее лукаво блеснувшим глазам, на уме у нее было на сей раз отнюдь не мытье полов. Размышляя о полученном известии, он произвел обход постов в здании, где располагался командный пункт, и вокруг него, и только после этого направился в подвальный кабинет. Постучал он без всякого стеснения, зная, что Корсаков не из тех людей, которые могут обтяпывать любовные делишки прямо в кабинете среди бела дня, заставляя ждать посетителей. Действительно, Корсаков сидел за своим столом, откинувшись на спинку стула, и смеющимися глазами смотрел на Альбину, которая стояла, подбоченившись, посреди кабинета и возбужденно что-то говорила. Бросив гневный взгляд на вошедшего Ищенко, она фыркнула и метнулась прочь из кабинета.
- Чего это она?- опасливо покосившись ей вслед, спросил капитан.
- Жалуется на бойцов,- весело пояснил Корсаков. - Не грубят, но по попе хлопают.
- Ага,- отозвался Ищенко,- она бы еще юбку совсем до п...ы надела. Обстановка военная, мужики одни, без баб, так поскромней надо быть. Или она думает, что раз она при командире, то все должны перед ней на цирлах ходить? Нет, по-моему, это она тебя торопит таким образом - дает понять, что другие мужики на нее тоже посматривают.
- Похоже, что так,- согласился Корсаков. - Ну что там у тебя?
Капитан вкратце изложил полученное сообщение. Корсаков слушал, глядя на карандаш, который с невероятной ловкостью вертел между пальцами. Когда капитан умолк, Корсаков поднял на него спокойный взгляд.
- Ну ты ведь знаешь, что надо делать?-спросил он. Капитан молча кивнул.
- У меня тут каждый человек на счету,- напомнил Корсаков. - Но один ты не справишься. То есть, может, и справишься, но это лишний риск. Я тебе дам Бориса и Костю - ты их знаешь, надежные ребята.
- Лучших людей даешь, Федорыч, спасибо,- усмехнулся Ищенко.
- Да я не за тебя беспокоюсь, а за тетушку,- усмехнулся в ответ Корсаков. - Но пока вы мне нужны - думаю, что в ближайшие дни здесь следует ожидать значительных событий. Время ведь еще терпит, так ведь?
- Ну да, если учесть, что Пистон в деле один, а у Веры Николаевны охрана,- ответил Ищенко. - Такие дела, как похищение, с кондачка не делаются - сначала надо изучить распорядок жизни объекта, подходы к дому, количество охраны и ее размещение... Даже если Пистон полезет напролом, все равно ему нужно время, чтобы набрать людей и выяснить, сколько человек в охране и где они находятся.
- Понятно,- кивнул Корсаков. - Стало быть, несколько дней еще есть. Свяжись с Верой Николаевной, вернее, с ее охраной, и прикажи быть настороже. Бориса и Костю предупреди, а сам здесь смотри в оба. Думаю, в ближайшие несколько дней многое решится.
- Каких событий ты ждешь, Федорыч?- полюбопытствовал капитан.
- Думаю, генерал Кабанов со дня на день нанесет удар по вот этому самому командному пункту,- ответил Корсаков. - Я нарочно здесь сижу так долго - пусть ему доложат, что все наше управление осуществляется из этого дома. Других целей для удара с его стороны я не вижу.
- Так, может, пора рвать когти отсюда?- обеспокоенно спросил Ищенко. - Зачем же подставляться?
- Тебе приходилось в жизни драться, капитан?- ответил Корсаков вопросом на вопрос. Ищенко только хмыкнул. - Ну вот, значит, и подставляться приходилось. Сейчас я знаю,- или мне кажется, что знаю,- куда будет направлен удар, и могу подготовиться. Я уже стянул сюда приличные силы. Мне кажется, генерала Кабанова ждет неприятный сюрприз. Глупо уклоняться от боя, когда к нему можно хорошенько подготовиться и разбить противника. А если мы сейчас его разобьем, то на новые удары у него просто не останется сил. Тогда имеются только два варианта: либо полномасштабный штурм, либо переговоры. Так вот, атаки нам следует ждать в ближайшие несколько дней, потому что время работает явно на нас. Судя по тому, что мне докладывают о моральном состоянии войск противника, через несколько дней повести их на штурм будет очень непросто. И письма на радио нашим музыкантам приносят мешками...
- А знаешь, какой сейчас самый выгодный бизнес? Продажа видеокассет с записью твоих обращений и интервью,- сообщил капитан. - Несколько сот тысяч уже продано - такого ни одному фильму не снилось.
- А сколько еще интересного ждет наших видеолюбителей!- воскликнул Корсаков голосом актера, озвучивающего рекламу. - Записи визитов наших дорогих гостей с попытками вести потайные интриги и последующими телесными наказаниями, беседы с террористами, документальные съемки боев и расстрелов, раненых и убитых... Как приятно смотреть все это у камелька, когда рядом милая жена и очаровательные дети!..
- Веселый ты человек, Федорыч,- заметил Ищенко. - Не думал я, что среди американцев есть такие. Я их немало встречал в жизни, и у всех с чувством юмора было плоховато. Правда, я их встречал в основном в таких обстоятельствах, когда людям не до смеха.
- Обижаешь, я не американец,- возразил Корсаков. - Я с малолетства чувствовал себя русским. Американские дети меня даже били в школе за то, что я морщился, когда говорили про "американскую мечту", "американские ценности" и прочую подобную чепуху.
- Били, тебя?..- удивился Ищенко.
- Да, было время,- кивнул Корсаков. - Пока я не познакомился с человеком по имени Томми Эндо. Потом это стало у них плохо получаться.
Когда Ищенко вышел из кабинета, Корсаков обхватил голову руками и погрузился в размышления, стараясь решить, все или не все сделано для отражения близящегося удара генерала Кабанова. Налета с воздуха Корсаков не опасался - до противника давно была доведена информация о том, что на всех важных с военной точки зрения объектах содержатся захваченные в центре города правительственные чиновники. Хотя на командном пункте таких заложников и не было, но нескольких бойцов постоянно выводили во двор на прогулку с руками за спиной или даже проводили по окрестным улицам под конвоем, создавая у возможных наблюдателей видимость наличия заложников. Глаза мнимым пленникам при этом завязывали - вроде бы для того, чтобы они не знали, где находятся, а на самом деле для того, чтобы нельзя было рассмотреть их лица и на фото обнаружить самозванство. Вряд ли высшие чиновники разрешат генералу вдарить с вертолетов ракетами по братьям своим меньшим, тем более что неизвестно, на какие откровения способны пойти бюрократы, обиженные столь явным пренебрежением к целости их персон. А в том, что мятежники без труда перебрасывают за пределы Кольца все те материалы, которые желают обнародовать, противник уже имел случай убедиться. Нет, в атаку бросят живую силу - натасканных, бесстрашных профессионалов, которым, по слухам, впавшее в панику правительство платит бешеные деньги. Вот только каким образом их доставят к объекту? Корсаков не сомневался, что где-нибудь в Центре из агентов правительства, оставшихся на захваченной мятежниками территории, уже сформированы боевые группы, которые, как выражаются американские бандиты, "залегли на тюфяки" и только ждут приказа. Однако такие группы наверняка слабо вооружены и могут выполнять лишь вспомогательную роль. В попытку прорыва по реке Корсаков не верил - поверхность воды была перегорожена многими линиями пловучих заграждений, русло от поверхности до дна перегораживали металлические сети, толщу воды контролировали разработанные радиохулиганом Мечниковым эхолоты, зеркало воды охватывалось многослойной системой огня, поскольку плотность огневых точек была почти такой же, как на Садовом кольце. Вдобавок набережные усиленно патрулировались. Генерал Кабанов мог не знать разве что об эхолотах, и потому о прорыве на надводных судах он, вероятно, даже и не задумывался, а засылка по дну реки группы боевых пловцов слишком явно отдавала авантюрой. Такая группа не может быть ни достаточно многочисленной, ни достаточно хорошо вооруженной для ведения боевых действий на суше, и если даже она прорвется через все заграждения, то вряд ли сможет просто-напросто выбраться на набережную, а тем более пересечь ее и пробиться к намеченному объекту. На самом-то деле ее очень скоро засечет эхолот, после чего водолазы прочувствуют на своей шкуре участь рыбы, которую глушат. Итак, боевые пловцы могут нанести в лучшем случае отвлекающий удар. Пересечение ударной группой Садового кольца под прикрытием бронетехники? Этот вариант на самой первой стадии чреват тяжелыми потерями. К тому же затем группе придется пробиваться к командному пункту через весь Центр, и на что она будет способна в конце такого пути? Высадка вертолетного десанта - сравнительно реальный вариант, особенно если учесть чрезвычайную активность вертолетов в последнее время. Однако генерал Кабанов не может не знать о том, что на крыше командного пункта и всех прочих окрестных домов имеются огневые точки, приспособленные для ведения зенитного огня и что на этих крышах постоянно появляются люди с переносными зенитными комплексами "Игла". Крупнокалиберный пулемет "ДШК" не слишком опасен летящему боевому вертолету, корпус которого бронирован снизу, но для садящегося вертолета, да еще при стрельбе почти в упор он становится грозным оружием. Что касается "Иглы", то ее можно выпустить из лабиринта зданий и поразить вертолет еще на подлете к объекту. На всякий случай Корсаков распорядился скрытно заминировать площадку перед опорным пунктом,- единственное место в ближайшей округе, пригодное для посадки десантного вертолета,- установив на ней обычные противотанковые мины, а также несколько радиоуправляемых фугасов направленного действия. Для работы с этими фугасами с радиостанции был вызван радиохулиган Мечников. "От морального разложения противника к его физическому уничтожению!"- воскликнул радиохулиган, выслушав боевое задание. От установки противопехотных мин на пустыре пришлось воздержаться, так как вокруг командного пункта постоянно крутились дети: соскучившиеся без своих семей большие дяди охотно вступали там с ними в беседы, давали потрогать оружие, дарили гильзы, разряженные патроны и прочие драгоценные вещи. Отдельным счастливцам доставались даже ремни, подсумки и фляжки. Рассмотрев возможность высадки у дома воздушного десанта, Корсаков решил, что такую возможность сбрасывать со счетов не следует, особенно если генерал Кабанов решит посадить вертолеты где-то в стороне и затем пробиваться к командному пункту по улицам. Технически такой вариант был реальнее высадки непосредственно у дома, однако лишал десант преимущества внезапности, предполагал большие потери при прорыве к командному пункту, а главное - давал командованию мятежников время ускользнуть из-под удара. В результате целесообразность всей операции становилась весьма сомнительной. "Нет, у него слишком мало сил,- думал Корсаков. - Он должен нанести один разящий удар, но такой, который, если его не отбить, становится смертельным". Корсаков подумал о боевом опыте генерала. Афганистан - что можно почерпнуть из опыта афганской войны? Прорыв боевой группы на бронетехнике к дворцу Амина, прорыв бронетанковых колонн к осажденному Хосту? Чечня - прорывы бронетехники к центру Грозного сквозь кварталы, кишащие боевиками? Сомнительные с точки зрения военного искусства операции, но что не сомнительно с точки зрения любых классических канонов? Кто-то погибал, но кто-то и прорывался, и в итоге боевая задача оказывалась выполненной. Ни один настоящий офицер не изберет из нескольких путей решения боевой задачи тот путь, который чреват наибольшими потерями, но в то же время для настоящего офицера на первом месте всегда решение боевой задачи, а вопрос потерь имеет сугубо подчиненное значение. Если нет иного варианта действий, то генерал - а он, безусловно, настоящий вояка,- готов примириться с любыми потерями. Корсаков пришел к выводу, что скорее всего генерал будет прорываться к его командному пункту с двух направлений - со стороны Таганки и со стороны Сухаревской площади - несколькими достаточно многочисленными группами бронетехники, имея в виду то, что большая часть машин будет сожжена на улицах. Людей у генерала немного, но, с другой стороны, увязать в боях его бронегруппы не станут, стремясь скорее пробиться к намеченной цели, и потому далеко не во всех машинах нужно иметь полные экипажи. План центра Москвы прочно обосновался в голове Корсакова, и он мысленно наметил наиболее вероятные маршруты движения бронеколонн. Взявшись на телефон, Корсаков принялся связываться со своими командирами: сначала он приказал командирам соответствующих секторов расставить побольше гранатометчиков на указанных им улицах; затем он распорядился перебросить дополнительные силы на подступы к командному пункту, прежде всего поближе к тем местам, где можно было посадить вертолеты с десантом; капитану Ищенко он приказал еще раз тщательно проверить состояние противовоздушной обороны командного пункта; потребовал от начальников служб боевого и тылового обеспечения доставить на командный пункт дополнительное количество боеприпасов, продовольствия и медикаментов, а также еще несколько человек медицинского персонала. После этого он откинулся на спинку стула и принялся неторопливо перебирать в памяти свои последние соображения. Возможно, ему и удалось бы найти в них роковое упущенное звено, но тут в приоткрывшуюся дверь кабинета проскользнула Альбина.
- Послушай, как это тебя все время охрана пропускает?- с удивлением взглянув на нее, поинтересовался Корсаков.
- А может быть, охрана понимает кое-что такое, чего ты никак не поймешь?- вопросом на вопрос ответила Альбина.
- Понимает твою огромную ценность?- усмехнулся Корсаков. - Альбина, поверь, я и сам ее прекрасно понимаю. Если бы не понимал, то давно уже спал бы с тобой, чтобы в нужный момент без всяких переживаний сплавить тебя подальше. Вся беда в том, что сплавить тебя мне в любом случае придется, но пока мы с тобой просто приятели, сделать это, сама понимаешь, гораздо легче.
- Какой ты благородный,- вздохнула Альбина. - Такое благородство, как правило, возникает на почве импотенции, но к тебе это вроде не относится. Ну скажи, почему тебе обязательно надо меня сплавить?
- Потому что здесь, именно здесь, вокруг этого дома, очень скоро начнется серьезная заваруха,- объяснил Корсаков. - Ты не боец, не медсестра, тебе совершенно ни к чему здесь рисковать жизнью. Поскольку я могу предотвратить этот бессмысленный риск, я обязательно это сделаю.
- Я могу быть медсестрой,- возразила Альбина. - Мне приходилось и перевязывать раны, и лечить ожоги...
Корсаков невольно усмехнулся.
- Альбина, ты понятия не имеешь о том, какие раны и ожоги получают порой на войне,- мягко сказал он. - И не дай тебе Бог это узнать. Так что собирайся, дружок, и переезжай в безопасное место, а лучше вообще за пределы Кольца - я тебе это легко устрою.
Альбина, которая во время разговора потихоньку приближалась к Корсакову, вдруг зашипела, как разъяренная кошка:
- А что я тебе сейчас устрою!
С этими словами она ловко вскочила к Корсакову на колени, мгновенно расстегнула его сорочку и мягко запустила ногти ему в грудь.
- Тело у тебя - как дерево, плюс сплошные шрамы,- ворчливо заметила она. - Ты должен спасибо сказать, что кому-то такое добро нравится.
- Ну, знаешь, ты не первая, кому оно нравится,- обиделся Корсаков. Альбина засмеялась:
- Фанфарон! Все вы, мужики, одинаковы. В общем, ты меня не убедил насчет работы медсестрой. Первое время будет, конечно, страшно, а потом привыкну. Все ведь привыкают, а я чем хуже? И не всем ведь обрабатывать раны - кто-то должен и горшки выносить, и подавать инструменты.
- А если тебя убьют?- брякнул Корсаков.
- Ну я же и буду виновата,- ответила Альбина, потом подумала и заявила: - Вот, теперь я тебя понимаю, понимаю твой гнусный эгоизм. Ты боишься угрызений совести. То есть ты боишься не за меня, а за себя...
- Да брось ты, пожалуйста, этот психоанализ!- разозлился Корсаков. - Кого надо я пошлю под пули и глазом не моргну, но это не значит, что я должен посылать туда тех, кто к войне не имеет никакого отношения.
- Особенно свою любимую Альбиночку...- неожиданно проворковала Альбина прямо ему в ухо. В течение всего разговора мягкие губы Альбины касались то мочки его уха, то щеки, то уголка рта, то пробегали по шее, а ладонь легчайшими прикосновениями поглаживала открытую грудь. В конце концов Корсаков сбился с мысли, тем более что прямо перед его глазами находилось красивое упругое бедро, над которым небрежно задралась легкая юбка. Плоть его неукротимо восстала, и Альбина, ощутив это, не замедлила перевести разговор в другую тональность, когда не действуют наскучившие аргументы логики и здравого смысла.
- Альбина, прекрати,- прохрипел Корсаков, одновременно непроизвольно привлекая ее к себе. Альбина покорно прильнула к нему, обхватив руками его шею. При этом сводящие с ума легкие прикосновения губ не прекращались. Круглая упругая грудь, не стесненная бюстгальтером, неведомо как наполнила правую ладонь Корсакова, в то время как его левая ладонь крепко сжимала гибкую талию. Раздался стон, в котором слышались одновременно и недовольство, и нежная уступчивость, и готовая прорваться страсть. Корсаков почувствовал, что штаны у него вот-вот лопнут, и тут Альбина прильнула к его губам уже настоящим долгим поцелуем. В голове у Корсакова пронеслась предательская мысль:"Ну что я ломаюсь, как Иосиф Прекрасный? Хочет она этого - на здоровье,по крайней мере ей хоть будет что вспомнить. Но потом я все равно ее вытурю".
"Потом" наступило только на следующее утро. Корсаков с Альбиной оказались, разумеется, в примыкавшей к кабинету маленькой комнатке, служившей хозяину кабинета спальней. Помимо довольно широкого дивана (ширина его в эту ночь оказалась весьма кстати), в комнатке размещалась еще скрытая камера, коробки с пленкой и прочие съемочные принадлежности. Корсаков готов был разделить со своими солдатами любые тяготы, но он знал, что для поддержания настоящей дисциплины между начальником и подчиненным всегда должна сохраняться дистанция. Командир должен жить отдельно от солдат,- если они живут в тепле, то он должен расположиться на морозе, объясняя это, разумеется, не соображениями дисциплины, а особенностями своего личного выбора. "С ней весело, жаль будет с ней расставаться",- сонно подумал Корсаков и погладил налитое, упругое плечо Альбины, смутно белевшее в непроглядном мраке подвальной комнатки без окон. Девушка что-то промурлыкала сквозь сон, прижалась к нему еще теснее и снова ровно задышала. Корсаков вновь отметил про себя странную способность женщин мгновенно просыпаться, произносить какие-то слова, из которых явствует, что они прекрасно понимают, где они и с кем, и сейчас же снова засыпать. "Чисто кошачье свойство,- тянулись мысли в голове у Корсакова. - Интересно, почему они не падают на все четыре конечности, если их откуда-нибудь сбросить?.." Корсакову и в голову не приходило и впрямь оставить Альбину при себе в качестве боевой подруги. Дело было даже не в том, что ее могли убить - в конце концов, каждый сам выбирает, подвергаться ему опасности или нет. Но что скажут его бойцы, оставившие где-то своих подруг? Ведь если они захотят доставить их сюда, то будут только правы, и в результате маленькая, но грозная армия превратится в совершенно небоеспособную орду, поскольку законы армии и семьи несовместимы. Корсаков знал, что на самом-то деле ничего такого его бойцы не потребуют и даже не выскажут ему упрека вслух. Однако горечь в их душах останется, и именно эта горечь, это сознание совершенной по отношению к ним несправедливости и помешают им в один прекрасный день выстоять до конца и умереть, если понадобится. Корсакова никто не назначал командиром - он стал им благодаря собственному авторитету, а значит, именно нерушимость его личного авторитета и цементировала армию. О каких боевых подругах, о каких любовных шашнях могла в таком случае идти речь? И разве смогут что-нибудь изменить жалкие увертки вроде работы медсестрой? "Да и какая из нее медсестра,- подумал Корсаков,- курам на смех..." Он вновь ласково погладил шелковистое плечо Альбины и вновь был вознагражден очередной порцией мурлыканья. Вспомнив звучавшие недавно в этой комнатке страстные, почти болезненные стоны, вспомнив яростные сплетения тел среди отброшенных простынь, он вновь ощутил прилив желания. Тихо, чуть касаясь прохладной кожи, он начал ласкать Альбину и вдруг по притихшему дыханию понял, что она уже не спит. Его ласки сделались смелее, рука дерзко проникала в самые заповедные уголки, и вот наконец Альбина перевернулась на спину и застонала - как бы недовольно, а на самом деле беспредельно зовуще. Она улыбалась - во мраке влажно блеснули ее зубы.
- Боже, а как он отбивался,- хриплым спросонья голосом произнесла она и тихонько засмеялась. Корсаков фыркнул, закрыл поцелуем ее рот, и они снова занялись любовью.