В этом месте рассказа Корсакова капитан Ищенко разразился неудержимым хохотом. Слегка успокоившись, он пояснил, видя недоумение собеседника:
- Вспомнил я этого деда - допрашивал его однажды. Ну и беседа у нас была! Это сейчас смешно, а тогда я от злости чуть не застрелился. В том районе у кафе "Колхида" порезали одного армянина, вот мы и опрашивали всех, кто мог что-нибудь видеть.
- Я тебе к тому все это рассказываю, капитан, чтобы ты знал: я сам по себе, никакие структуры меня не опекают,- сказал Корсаков. - И тогда из Москвы я уехал тоже сам, никто мне не помогал. То есть помогали, конечно, но ты сейчас увидишь, как это вышло. А с теми людьми, о которых я рассказываю, тебе, я думаю, еще предстоит встретиться, так что вы будете уже заочно знакомы. Ну так вот - кстати об армянах: когда попойка была в самом разгаре, заявились с арбузами два армянина с Центрального рынка, Ашот и Акоп. Ребята оказались веселые, сразу вросли в компанию... Они, конечно, никак не могли предполагать, что в компании русаков кто-то может понимать по-армянски. А я немного понимаю - выучился в Нью-Йорке, там большая армянская колония. Ашот с Акопом иногда переговаривались на своем языке, я сначала не обращал на это внимания, но потом стал прислушиваться - после того, как заметил у Ашота под курткой кобуру. Я в то время очень мало знал о том, что происходит в Нагорном Карабахе: в Иране об этом старались не говорить. Армяне для иранцев были неверными, христианскими собаками, которые изначально должны быть неправы. Азербайджанцы вроде бы свои, такие же мусульмане-шииты, но в Иране есть такая область, Иранский Азербайджан, где азербайджанцев живет гораздо больше, чем в нынешней суверенной республике с центром в Баку. Поэтому иранцы страшно боятся всплесков азербайджанского патриотизма, мечтаний о великом Азербайджане и тому подобных вещей. Когда же я послушал разговоры Ашота с Акопом, я понял, что каша в Карабахе заваривается серьезная, а эти двое в Москве не столько торгуют фруктами, сколько готовятся к событиям, которые вскоре должны наступить: ищут, во-первых, каналы поставок оружия, а во-вторых - и самое главное - ищут людей, способных служить военными инструкторами и даже полевыми командирами. Так что им со мной повезло - ну а мне, соответственно, с ними. Я дождался, когда они отделятся от компании, чтобы обсудить свои дела, подошел к ним и заговорил по-армянски. Ходить вокруг да около я не стал: сказал, что сочувствую их делу, но при этом не прочь и подзаработать, сказал, что имею солидный военный опыт. Ашот спросил:"Чем докажешь?" Я ответил, что для начала могу с завязанными глазами разобрать и собрать пушку, которая у него слева под мышкой, причем марку оружия готов определить также с завязанными глазами. Они спросили меня, в каких войсках я служил; я ответил, что в разных, но начинал в морской пехоте. Ашот сказал:
"Слушай, у нас там только горы, моря нету",- видно, решил пошутить. Я ответил, что морскую пехоту по морю только возят, а воюет она на суше.
Меня, например, везли во Вьетнам из порта Чарлстон, штат Южная Каролина. Смешно было смотреть, как они уставились сначала на меня, а потом друг на друга. В конце концов договорились мы встретиться на следующий день на Цветном бульваре, чтобы не расстраивать веселья. А веселье шло своим чередом: сначала стали петь песни, причем не какие-нибудь общеизвестные, а исключительно те, которые сочинил Саша; потом стали танцевать, и две девицы исполнили стриптиз на столе; потом еще пили и разбили арбуз; потом всех девиц растащили по углам...
- А ты что же?- полюбопытствовал капитан.
- Я бы тоже не отказался - очень давно обходился без женщины,- спокойно ответил Корсаков. - Но, во-первых, в незнакомой компании лучше с ходу шашни не заводить - Бог знает, какик там у них отношения. Можно перессориться с людьми и все испортить. А во-вторых... ну, это ладно, хватит и того, что во-первых. Зато я наконец-то хорошо выспался и на Цветной бульвар явился свеженький, как огурчик. Там мы с ребятами обо всем переговорили - о характере работы, об оплате... Мне, правда, пришлось приврать, будто у меня есть родственники-армяне и я приехал в Москву из идейных соображений - защищать единоверных армян. Оказалось, что у Ашота с Акопом в Москве нет никаких проблем ни с документами, ни с деньгами, ни с транспортом, так что дальше, собственно, и рассказывать нечего: в Ереван я мог попасть любым способом по своему выбору. Но я намекнул Ашоту, что опасаюсь встречи с КГБ, и потому меня повезли до самой Армении на автомобиле. Ашот все время был со мной, а водители и машины менялись в разных городах. "Теперь ничего не бойся, Виктор-джан,- говорил мне Ашот,- паспорт у тебя самый настоящий". Я его спросил:"Ашот, но ведь в этом паспорте написано, что я армянин?" Он ответил:"Не сердись, Виктор-джан, но у тебя такое лицо, что ты за любую нацию можешь сойти". Потом подумал и поправился:"Нет, за айсора, наверно, все же не сойдешь". Вот так я и попал в Нагорный Карабах...
- А потом в Абхазию?- заметил Ищенко тоном скорее утверждения, чем вопроса. Корсаков кивнул:
- Ну да, нетрудно догадаться. В Карабахе я свою миссию в целом выполнил: главные военные задачи армянам удалось решить, и воевать они стали значительно лучше. Ты же понимаешь, капитан: они - естественные союзники России в том регионе, так что, в сущности, я воевал за Россию. Точно так же было и в Абхазии. Грузины, конечно, вели там себя как скоты, когда вошли туда с оружием в 92 году, но я защищал там не столько абхазов, сколько российские интересы. С какой стати за здорово живешь отдавать Абхазию грузинам, которые последние годы только и делают, что плюют нам в лицо? Разве мы вправе спокойно смотреть, как усиливается такая Грузия? Сначала надо вышвырнуть грузин за Ингури, а потом абхазы сами помаленьку разберутся, кто их больше уважает и с кем им больше по пути. Так рассуждал не только я, а практически все русские добровольцы, которых там было очень много. Без них абхазы никогда не выиграли бы войну.
- А правда, что абхазы отличившимся добровольцам выделили после войны виллы на берегу моря?- спросил Ищенко.
- Ну, насчет вилл - это сильно сказано, а дома выделили.
- И тебе тоже?
- Мне предлагали, но я отказался,- беспечно сказал Корсаков. - Во-первых, жалко людей, которые раньше жили в этих домах - дома ведь отобрали у грузин. Во-вторых, зачем мне такая недвижимость? Работа моя в Абхазии закончена, а для отдыха есть места и поспокойнее. Пусть эти дома берут те, кому они нужнее.
За разговором они не торопясь дошли до станции метро "Маяковская". В метро они молчали, дабы не перекрикивать шум поезда и не привлекать внимания пассажиров столь необычной беседой. На станции "Войковская" они вышли в город и вновь зашагали пешком: по словам Корсакова, ходу им оставалось еще минут двадцать. Ищенко, которого розыскная работа приучила к пешему хождению, охотно согласился пройтись и прикупил в ларьке у метро пива в дорогу. Вскоре капитан сообразил, в какой примерно район они направляются. Эти места были ему хорошо знакомы. В частности, неподалеку находился огромный парк Тимирязевской сельскохозяйственной академии, к которому примыкала злополучная плодовая станция. Корсаков, с явным удовольствием оглядывая окрестности, негромко произнес:
- Я тебе не зря рассказал про тех ребят, с которыми познакомился в педагогическом училище. Тебе тоже предстоит с ними познакомиться, так вот хочу сказать: люди это очень хорошие, им можно доверять, но в свои дела я их не впутываю. Они, конечно, могут мне так или иначе помогать, но только как доброму знакомому, а не как компаньону в каких-то делах.
Вся наша грязь не для них.
- А меня, значит, ты решил впутать?- поинтересовался Ищенко.
- При чем тут я, капитан?- развел руками Корсаков. - Ты уже сам во все впутался. Точнее, не ты сам,- жизнь тебя впутала, скажем так.
- А если я упрусь рогом и ни на что не соглашусь?- спросил Ищенко. - Ты вроде бы выяснял, какой я человек, значит, должен знать: за бабки я не прогнусь, и запугать меня сложно, потому что терять мне в жизни особенно нечего. Зачем ты на меня тратишь время, когда гораздо проще грохнуть? И даже рук марать самому не надо...
Свои последние слова капитан дополнил жестом, указав большим пальцем через плечо на вишневую "девятку", остановившуюся на почтительном расстоянии от идущих. Ищенко заметил "девятку" еще у метро и рассмотрел сидевших в ней двух крепких парней в темных очках, один из которых говорил в тот момент по сотовому телефону. Парни в машине "приняли" Корсакова и капитана у другого "хвоста", представлявшего собой тоже пару крепких молодых людей, спустившихся вслед за ведомыми в метро и севших в тот же поезд.
- Заметил, значит?- равнодушно произнес Корсаков. - Молодец... Прости, без этого нельзя. А насчет твоего вопроса... Что сейчас об этом говорить, когда ты сути дела еще не знаешь? Когда все узнаешь, тогда посмотрим. Но я не уверен, что ты откажешься. Зато я уверен в том, что ты по крайней мере не выдашь.
- Посмотрим,- пробормотал Ищенко. У него появилось ощущение, будто его увлекает за собой какой-то мощный поток, не давая собраться с мыслями и решить, хочется ли ему, Сергею Ищенко, плыть в этом направлении. Вслед за Корсаковым капитан вошел в подъезд серого и мрачного кирпичного дома, построенного в эпоху "архитектурных излишеств", и зашагал вверх по лестнице, морщась от резкого запаха кошачьей мочи. Ищенко подумалось, что не только в каждой квартире, но и в каждом парадном пахнет по-своему, однако додумать эту подкрепленную долгим опытом мысль он не успел - на третьем этаже Корсаков позвонил в дверь каким-то особым, условным звонком, и вскоре за дверью послышались шаркающие шаги. "Кто там?"- послышался женский голос. Корсаков назвался, дверь распахнулась, и перед гостями предстала маленькая чистенькая старушка, улыбавшаяся радостно и слегка растерянно. Ищенко удивился контрасту молодого свежего голоса с хотя и благообразной, но все же вполне старческой внешностью.
- Вера Николаевна, это Сергей... Сергей, это Вера Николаевна, моя тетушка,- произнес Корсаков. Хозяйка захлопотала вокруг вошедших, то предлагая тапочки, то уносясь на кухню, то вновь возвращаясь с каким-нибудь вопросом, а Корсаков наклонился к Ищенко и прошептал ему на ухо:
- Мне есть где и переночевать, и с людьми поговорить, так что сюда я никого не вожу. Ты первый, капитан, учти это.
Пока хозяйка готовила чай, Ищенко наметанным глазом осматривал квартиру. Это была типичная коммуналка, однако соседского скарба капитан не увидел ни в прихожей, ни в коридоре. Двери двух комнат стояли на запоре, и у капитана почему-то создалось впечатление, что обе комнаты уже давно не используются в качестве жилья. "Соседи могли уехать в отпуск, но не взяли же они с собой все барахло",- рассудил Ищенко и пришел к выводу, что коммуналка находится в процессе расселения, а старушка является последней ее обитательницей. Пройдя на кухню вслед за Корсаковым, Ищенко увидел там стол, уставленный всякими заедками к чаю, на нем старинного вида чашки и томившийся под полотенцем заварочный чайник. На плите пускал последние струи пара чайник с кипятком. Вместо приготовлений к чаепитию Ищенко, конечно, в данный момент предпочел бы увидеть на столе пяток запотевших бутылок пива "Балтика Љ3" и пару приличного размера вяленых лещей. В квартире, правда, не было так жарко, как на улице,- напротив, полутемно и прохладно, однако жара являлась лишь одной из причин капитанской жажды. Ищенко, не подумав, брякнул что-то насчет пива, и Вера Николаевна тут же засобиралась:
- Вы сидите, сидите, я схожу.
Корсаков попытался было возразить, но Вера Николаевна заявила своим девичьим голосом, в котором вдруг зазвенел металл:
- Виктор, я же сказала: я схожу. Ты хотел поговорить с товарищем, вот и говорите. Подумаешь, какие проблемы - магазин в соседнем доме!
- А говоришь - вырос в Нью-Йорке,- заметил Ищенко, когда хлопнула входная дверь. - Оказывается, у тебя и в Москве хорошие связи.
- Отец в свое время составил список нашей родни, оставшейся в России,- пояснил Корсаков. - Какие-то фамилии он вычеркнул из списка еще при жизни - это были те люди, о чьей смерти ему удалось узнать. О ком-то он и его знакомые навели справки через советское консульство в периоды потепления отношений с СССР. От Веры Николаевны он получил даже несколько писем, я их перечитывал много раз и запомнил адрес. Когда я в последний раз оказался в Москве, мне было, сам понимаешь, не до визитов к родственникам. Ну а теперь я вроде бы пустил корни в столице и решил навестить старушку. Конечно, за все эти годы она вполне могла переехать, но от попытки я ведь ничего не терял. Кроме того, старые люди вообще неохотно меняют место жительства.
- А она что, и вправду твоя тетушка?- спросил Ищенко.
- Да нет, конечно,- просто дальняя родственница,- усмехнулся Корсаков. - Ее девичья фамилия - Казаринова... Хотя почему я говорю - "девичья", она же замужем никогда официально не была. Так вот, фамилия эта очень древняя, известна не меньше семисот лет. Между прочим, у Веры Николаевны и у Александра Сергеевича Пушкина общий родоначальник, помощник князя Александра Невского по имени Ратша. Так вот, у этого Ратши был внук по прозвищу Казарин, от него-то и пошли Казариновы. Это все можно проверить по документам, по историческим исследованиям, а не так, как у многих дворян, у которых предки короли либо ханы, а копнешь поглубже - окажутся простые служаки, которым кто-то за что-то землю пожаловал. У Веры Николаевны в роду и фельдмаршалы есть, и генералы, и губернаторов десятка полтора... Как-нибудь потом поднесем ей рюмочку, и она нам много интересного расскажет. А у нее биография довольно обычная: отец репрессирован, она, скрыв этот факт, поступает в вуз, потом война, она уходит добровольцем в московское ополчение и до сорок пятого года на фронте. В сорок пятом восстанавливается в институте, но всплывает факт сознательного искажения анкетных данных, а в институте как раз в это время раскручивали какое-то дело об очередной антисоветской организации... Короче говоря, схлопотала Вера Николаевна на всю катушку и вышла только в пятьдесят шестом. Был у нее сын, сразу после войны родился, но после ареста матери попал в приют, и дальше его след теряется. Вера Николаевна много лет его искала, но ничего у нее не вышло. Насчет ее личной жизни ничего не могу сказать - наверное, кто-то был, но об этих делах она откровенничать не любит. Факт остается фактом: на старости лет осталась она одна, как перст, заступиться за нее некому, помочь тоже некому... Ты, кстати, ничего необычного в ее внешности не заметил?
- Нет,- с недоумением ответил Ищенко,- а что такое?
- Да у нее же руки нет, левой руки, еще с войны,- пояснил Корсаков. - Не переживай, капитан, я несколько недель этого не замечал. Так что остаться на старости лет одной, с одной рукой, да тут еще некоторые особые обстоятельства... Короче говоря, капитан, первое дело к тебе вот какое: нужен человек, который опекал бы Веру Николаевну, помогал бы ей во всем, ухаживал бы за ней, если она заболеет, и мог бы ее защитить при возникновении... особых обстоятельств. Я в роли такого человека вижу тебя, капитан. Ты не бойся, тетушка - женщина гордая, самостоятельная, лишний раз просить не будет. С другой стороны, и расплатиться у нее есть чем. Во-первых, комната. Ты же сейчас в разводе, живешь где попало, а если согласишься, сможешь жить в этой же квартире, в пустующих комнатах. Правда, это будет неофициально, но зато достаточно долго, а комнату тебе тетушка завещает вполне официально.
Ищенко открыл рот - не для того, чтобы ответить, а от изумления. Он ожидал чего угодно, только не такого предложения. В этот момент снова хлопнула входная дверь, по коридору простучали торопливые шаги, и в кухне появилась улыбающаяся тетушка. Ищенко показалось, будто он видит сон: тетушка, потеснив чайные заедки, выставила на скатерть пять запотевших бутылок пива "Балтика Љ3" и положила рядом с ними две серебристые вяленые рыбины, распространявшие неповторимый острый запах. Капитан шумно сглотнул слюну и промямлил:
- Ну, вообще-то можно подумать...
- Вот и хорошо,- кивнул Корсаков,- подумай, дело благородное. Может, у тебя какие-то вопросы есть?
- Есть,- кивнул Ищенко, понемногу начинавший приходить в себя. - Что это за "особые обстоятельства", про которые ты упомянул?
Тетушка, услышав, что гости ведут серьезный разговор, быстро нарезала черного хлеба, придерживая буханку на доске для резки протезом левой руки, бесшумно поставила на стол два высоких стакана, положила консервный ключ и прошептала:
- Ну, приятного аппетита... Кушайте, пейте, не буду вам мешать.
Ищенко приподнялся со стула и начал было благодарить, но тетушка только замахала руками и заулыбалась:
- Ничего, ничего, что вы!.. Это мне надо было догадаться, такая жара!..
Вы извините, что я вас на кухне усадила, но у меня такая теснота... Пойду к себе,- позовете, если что.
И тетушка своей энергичной походкой унеслась с кухни прочь.
- Ну так вот, насчет особых обстоятельств,- заговорил Корсаков. - Торопиться нам некуда - расскажу тебе все с самого начала: как я познакомился с тетушкой и что из этого вышло.
И Корсаков рассказал капитану Ищенко следующую историю.
После памятной ночи в педагогическом училище Корсаков вновь оказался в Москве лишь через несколько лет. Все эти годы он не терял связи с людьми, с которыми познакомился в ту ночь, и по его просьбе они подыскали ему недорогую однокомнатную квартирку в двух шагах от метро "Войковская". Именно в этом районе проживала одна из энергичных девиц по имени Виктория, у которой имели обыкновение проводить досуг члены компании, некогда собиравшейся либо в педагогическом училище (сокращенно "в педулище"), либо на других охраняемых объектах. С Викторией и остальными членами компании Корсаков несколько раз встречался и проводил время на черноморских курортах, но никогда - в Москве. В квартире Виктории, которую собравшиеся упорно и не совсем справедливо именовали притоном, Корсакову была устроена шумная встреча, в ходе которой выяснилось, что тетушка Вера Николаевна живет совсем неподалеку. Все общество едва не направилось среди ночи к старухе в гости (Виктория, расширяя глаза, страстно восклицала:"Вы не можете себе представить, какое чудо эти старорежимные старухи!"). Корсакову лишь с большим трудом удалось пресечь нелепую затею, выдвинув в противовес ей другую - пойти на пруд купаться, а потом плясать нагишом вокруг костра.
Оправившись после гулянки и с трудом подавив невралгические боли, которые с годами стали появляться у него в местах старых ранений после приема спиртного, Корсаков направился к своей родственнице. Он был готов к тому, что по затверженному им адресу давно живут другие люди и его визит будет встречен с недоумением, однако действительность далеко превзошла все его ожидания. Во-первых, тетушка оказалась в квартире одна, никаких других людей там больше не было, а две комнаты, ранее принадлежавшие соседям тетушки, уже пустовали, как и во время визита Ищенко. Как только Вера Николаевна открыла дверь, Корсаков сразу понял, что нашел нужную ему особу: отдельные признаки родственной породы - нос с горбинкой, живые синие глаза,- складываясь в единый образ, совпали с портретом тетушки, который Корсаков нарисовал в своей голове. Однако гостя удивил нескрываемый испуг во взгляде симпатичной старушки. Корсаков начал сбивчиво объяснять, кто он такой и откуда, но тетушка, не дослушав, ахнула и потащила его в свою комнату. "Какой ужас... Как же это вы... Вот ведь некстати..."- бормотала старушка. Они уселись друг против друга на старых, но отнюдь не антикварных стульях. Вообще в комнате, в противоположность распространенному представлению о жилищах аристократов, не было ровным счетом ничего антикварного, если не считать одной пожелтевшей фотографии на стене, изображавшей двух немолодых офицеров в форме старой русской армии. Корсаков принялся повторять свои объяснения, а тетушка молча вглядывалась в его лицо и промолвила, когда он умолк:
- Да, глаза, глаза... Но вот лицо... Федя писал мне, что вы воевали. Это вас так ранило, бедный?