- Читали, читали... - послышалось. - Национальный журнал, наш.
- Зачем же вы, русский человек, оказались в доме у еврея? И не просто еврея, а подозреваемого?! - крикнул Голубев.
- Как вы прямолинейны, господа... - сказал хмуро.- А если я собираю информацию?
- Это зачем? Это что? - Слово, судя по всему, многим было незнакомо.
- Это сведения. Я написать хочу. О евреях. Как живут. Что делают. О чем думают. Уверен: это полезно выйдет. Больше понимания - меньше подозрений.
Они переглядывались, кто-то сказал:
- А чего на него глядеть? Тем более что русский. Об них не писать надо, их убивать следует!
- Ну, этого в программе "Союза" нет, - сказал уверенно. - Там ведь как? Признать их всех иностранца ми и всячески способствовать, чтобы уезжали. На историческую родину. Гуманно и действенно.
Голубев покачал головой.
- Это программа союза, которым руководит выкрест Дубровин. Он дела не сделает, потому что еврей еврею глаз не выклюет. Мы вам не верим. Вы опасный человек. Вот, все считают, что вас надобно сбросить в Днепр.
Истинно русские согласно замычали и закивали, Евдокимову стало страшно. Слегка подрагивающей рукой торопливо влез в боковой карман визитки и достал письмо.
- Вот, читайте, если словам не верите...
Голубев развернул, просмотрел, отдал своим. Письмо пошло по кругу. На лицах "союзников" не отразилось ровным счетом ничего...
- Теперь понятно? - победно спросил Евдокимов.
- Глупый вы человек... - с некоторым даже сочувствием произнес Голубев. - Я же вам объяснил: Дубровин наш враг. А вы опять за свое... Ведите его, господа. Только чтобы без шума и грязи.
Подскочили двое, на лицах тупой восторг, глаза сияют... Что оставалось Евгению Анатольевичу? Но решил потянуть время.
- Ну, ладно, господа, тогда объясните: программа Дубровина вас не устраивает. Чего же вы хотите? На самом деле?
Голубев вздохнул.
- Несбыточная мечта... Их не переселять надобно и не в правах ограничивать. - Помолчал, безразлично вглядываясь в лицо собеседника. - Их надобно кончить. Всех до одного. Бабушек, дедушек, девушек и юношей - всех, без разбору. Решить проблему окончательно, раз и навсегда. Нет евреев - нет и проблемы. Не согласны?
- Да ведь... это же дикость... - выдавил Евгений Анатольевич. - Так ведь нельзя...
- Кому "нельзя"? Вам? Подсевайлам? Хлипким выродкам? Вам нельзя... А нам - можно! Русская земля должна быть очищена! И мы ее очистим. Ведите...
Теперь уже было "все". Евдокимов облизнул пересохшие губы, сказал невнятно:
- Моя фамилия Евдокимов. Позвоните Кулябке. Немедленно.
Переглянулись, Голубев пожал плечами.
- Нам господин Кулябко не начальник. Зачем нам ему звонить?
- Я чиновник Санкт-Петербургского охранного отделения, - выдавил Евдокимов. - Нахожусь здесь по приказу департамента.
- Документы? - протянул руку Голубев.
- Не ездят на такое задание с документами. Обо мне знает Кулябка. И помощник начальника ГЖУ полковник Иванов. Звоните! - кричал, теряя контроль над собой.
И снова переглянулись.
- Позвонить? - спросил Голубев.
- А чего? - отозвался толстый, бритый наголо. - Оне наговорят - вовек не расхлебаешь. Сказано - сделано!
Евдокимова поволокли; он успел оглянуться и вдруг увидел на стене то, что во время разговора было скрыто за спиной - картину. Хотя и без рамы, но выглядела внушительно: в центре, на возвышении, стояла Императорская Семья; вокруг - родственники; далее ударяли по глазам разноцветной формой полки гвардии; за ними сплошь серые, армейские. Еще дальше темнели плотной стеной чиновники, отдельными шеренгами располагались жандармы, охранники и члены союзов: Русского, Михаила Архангела, Двуглавого орла. И со всех сторон черным клином перли на эту оборону евреи в черных лапсердаках и котелках, с пейсами до земли; передовые держали в руках знамена с надписями на иврите. Кое-где ровная линия обороняющихся выгибалась от натиска, где-то дала трещину, и нападавшие прорывались, мгновенно увеличивая дыру. И там, где они мчались, среди защитников Царя клонились долу раненые, лежали убиенные, и ребенок с льняными волосами протягивал ручонки, пытаясь преградить врагам путь... "Занятно-то как... - неслось в мозгу. - Мальчик... Надо же..."
- А что означает... - захрипел, - мальчик? Ну... там...
- Чистоту наших намерений означает... - ответствовал Голубев насмешливо. - Вы больше молчите - дольше проживете.
Снова посадили в закрытый экипаж; глаза по-прежнему были завязаны, на этот раз марлей или бинтом - так показалось. Вскоре лошадь пошла ходче, книзу, Евдокимов догадался, что свозят к Днепру - угроза оказалась не пустой. "Вот как погибать приходится, - думал с горечью. - Кажется, одного мы поля ягоды, а вот, поди ж ты..."
- Топить станете? - спросил тоскливо. Хотя чего и спрашивать, они все сказали. Так, от безысходности и чтобы время хоть чем-нибудь занять.
- Утопим, - охотно подтвердил Голубев. - В прорубь спустим.
И сразу же ощутил Евгений Анатольевич холодное дыхание Днепра - лед еще стоял... Экипаж остановился, помогли сойти - вежливо, без хамства, и, поддерживая под руки, повели. Ноги сразу же заскользили, ботинки промокли, Евдокимов выругался.
- Теперь надолго... - произнес чей-то голос. И сразу же другой:
- Здесь.
Сняли повязку. Евгений Анатольевич стоял на льду, слева мерцал огнями Киев и чернели в светлеющем небе островерхие колокольни и купола, справа с трудом различались низенькие строения на Трухановом острове.
- Вас, значит, течением и унесет, - нехорошо улыбнулся Голубев, - подо льдом, далеко-далеко... Думаю, никогда не найдут...
- Был человек и нету! - радостно поддержал знакомый голос. - Да вы, ваше высокородие, не шибко и огорчайтесь. Что она, жизнь? Одно говно!
Стали связывать руки, потом ноги, Евгений Анатольевич хрипло и прерывисто читал "Отче наш". И вдруг увидел, как на дальнем, левом берегу три раза мигнул ярко-красный фонарь...
- Уходим, - приказал Голубев, хмуро подмигивая Евдокимову. - Мы на Труханов пойдем. Когда сольемся с берегом - линяйте. Вам повезло...
- Совсем... Можно идти? - с трудом провернул окостеневший язык. Или... вы... шутите?
- Какие шутки... Пошли, господа... - Они вытянулись в цепочку и двинулись длинной, извивающейся вереницей.
- Я же связан! - заорал Евдокимов не своим голосом. - Развяжите меня!
- А вы проявите смекалку и выдумку! - посоветовал Голубев. Его голос донесся глухо, издалека. - И не радуйтесь. Сплошные полыньи, темно, вы вряд ли доберетесь. Но это, простите, уже не наша вина...