Он и молчал.
Но вы-то знаете.
Мы уважали друг друга. Так мне, по крайней мере, казалось. В минуту откровения он рассказал о компьютере. О своей программе.
Посоветовали бы ему выбросить этот компьютер, разбить, утопить!
Именно последнее я ему и посоветовал.
И что же? Исполнил он ваш совет?
Теперь ясно, что не исполнил.
Да, если он мог откровенничать с вами, то почему не пооткровенничать с кем-либо другим?
Могла быть и другая причина...
Какая? — поспешно вырвалось у полковника, и эта поспешность не ускользнула он внимания Городецкого.
Служба безопасности тоже не дремлет. Андрей был на крючке.
Не дремлет, — согласился Саргачев, облегченно переводя дыхание. — До свидания.
До свидания.
После ухода полковника Городецкий сел за стол и задумался. Саргачев произвел на него двоякое впечатление. С одной стороны, чувствовалась в нем огромная сила духа, решительность, прямота, граничащая с грубостью, с другой — и это тоже почуял Городецкий своим звериным нюхом — была в полковнике какая-то не то чтобы неуверенность, но состояние, при котором человеку надо было на что-то решиться, свершить дело, для которого пока, вероятно, еще не созрели условия. Городецкий уловил в глазах собеседника обеспокоенность, особенно при прощании, когда явно прочиталась она во всем его поведении при в общем-то незначительном замечании о причине откровенности Андрея. Если он знает родителей Веста, то уж самого-то его сам Бог велел! И потом, он не ответил на вопрос Городецкого о знакомстве с родителями, ушел от него, начал прощаться, что само по себе тоже насторожило Альберта Георгиевича. И вообще, что он за человек, откуда взялся, почему все дела вице-премьера ведет он, полковник Саргачев? Подозрительно и то, что имеет он какие-то неясные связи с «русским волком» Демидычем. А если Андрей пооткровенничал с ним? Стоит поинтересоваться, что за птица такая полковник Саргачев Валерий Степанович...
Эпизод, в котором фигурировал Фишкин, был поручен молодому следователю Коле Чижову, поскольку Федотова была допрошена как свидетель.
Ефим Аронович Фишкин, до этого выглядевший несколько растерянным, внезапно круто изменился. Он потребовал немедленной встречи со своим адвокатом и замкнулся, отказался от дачи показаний. И его адвокат, известный всей интеллектуальной Москве, выигравший немало глухих дел, Вержбицкий Анатолий Евгеньевич, сразу же по прибытии к следователю потребовал от Чижова немедленного свидания со своим подзащитным.
Через два часа следователь и адвокат приехали в Матросскую Тишину.
Что же вы, Ефим Аронович? Будто младенец! — с поддельным гневом набросился адвокат на Фиму, когда того ввели в следственный кабинет. — Мы с вами, по- моему, договаривались! Никаких бесед со следователем без меня! Извините, Николай Афанасьевич, мне хотелось бы переговорить с господином Фишкиным наедине.
Не вижу в этом необходимости, — сухо ответил Чижов.
Хорошо, — тут же согласился адвокат. — Следователь ознакомил меня с некоторыми материалами вашего дела и объяснил причину вашего задержания, Ефим Аронович, — обратился он к подзащитному. — И, надо сказать, у меня возникли вопросы, на которые, надеюсь, вы дадите конкретные ответы.
Я постараюсь, — сказал Фишкин.
До приезда сюда я побывал в вашей фирме и услышал историю, рассказанную охранниками. Сама эта история уже уголовное преступление. Правда ли, что неизвестный нанес удары, парализовал и обезоружил ваших сотрудников?
Правда, — ответил Фима.
В чем причина этого нападения?
Он же магнитофон у меня забрал!
Кто?
Этот человек, он, видимо, телохранитель Лилии Васильевны Федотовой...
Человек, забравший магнитофон, действительно телохранитель Федотовой? — обратился адвокат к следователю Чижову.
Я этого не знаю.
Для чего этому человеку, телохранителю, понадобился ваш магнитофон? — продолжил разговор адвокат Вержбицкий.
Вероятно, чтобы прослушать пленку.
И что было записано на пленке?
Наш разговор со следователем Федотовой.
Значит, у телохранителя была важная причина для изъятия у вас пленки. О чем шел разговор?
Была затронута фамилия очень большого человека...
Смелее, Ефим Аронович, смелее!
Вице-премьера Стрельниковой.
Очень интересно! — присвистнул адвокат. — И по какому же поводу?
Мне думается, что Федотова поступила неосторожно, бросив тень на члена правительства. Она как бы обвинила ее в темных делишках.
Еще интереснее! В чем конкретно заключалась эта «неосторожность»?
Теперь я дословно не помню, но ведь можно прослушать пленку.
Я поговорю с Федотовой. Выясню этот факт, — сказал следователь Чижов.
Обратимся к другому вопросу, — сказал Вержбицкий. — Я прочел ваш прекрасно написанный документ, в котором вы целиком и полностью признаете себя виновным в подделке подписи бывшего юрисконсульта, а ныне следователя Федотовой. Пострадавшие, телохранители, к сожалению, не внесли ясность в происшедшее, молчат, но я почему-то убежден, что написали вы признание не по своей воле. В противном случае непонятно, для чего было некоему человеку посягать на жизнь ваших телохранителей? Так или не так, Ефим Аронович?
Конечно, не по своей! — оживился Фима. — Заехали в какой-то двор, приказал под угрозой смерти, ну и написал. Жить-то хочется!
Хорошо, — подал голос Чижов. — Мы это проверим. А как быть с экспертизой?
Но Вержбицкий не обратил внимания и продолжал разговор с Фишкиным.
Итак, для меня все ясно. Ваше преступление — незначительно. Думаю, что вас выпустят под залог. Разумеется, без права выезда из столицы. Сумму залога я, с вашего разрешения, обговорю с прокурором. Ни о чем не беспокойтесь, не расстраивайтесь, все будет хорошо. Да, чуть не забыл! — Анатолий Евгеньевич открыл объемистый кейс и начал вытаскивать разнообразные продукты. — Пожалуйста, Ефим Аронович. Икра, балык, колбаса, ваш любимый тоник...
Положите обратно в свой кейс и на проверку, — строго сказал Чижов.
Адвокат посмотрел на следователя и развел руками: