В тюрьме...
Алексей Петрович вытащил кассету с пленкой, спрятал в карман.
Пойдем, Дина, побеседуем, — взяв девочку за руку, сказал он.
На стук в дверь люкса открыл Демидыч. На пороге стоял Крот, держа за руку девочку. Он снял грим и стал прежним Алексеем Петровичем Кротовым.
Позови майора, — сказал Крот.
Когда Голованов вышел, Крот очень коротко объяснил ему дело, в котором он, майор, и его друзья участвуют.
Что с ними делать? — кивнул на дверь Голованов.
Отойди, Дина, чуть в сторонку, — обратился Крот к девочке. — Эти падлы, фирмачи и охранники, перепробовали всех. Бабы битые, хрен с ними... Девчушку жаль.
Кто?
Слон.
Может, сдадим?
Сядем сами. Работали чисто, по закону.
Майор посмотрел на девочку, сжал зубы так, что
заходили желваки на скулах.
Тебе надо идти, Леша, — мягко сказал он. — Разберемся.
Слон мой.
Иди, — повторил Голованов, прикрывая дверь.
...Вызванный дежурной по этажу наряд милиции обнаружил следующую картину в люксовском номере на шестнадцатом этаже гостиницы «Интурист»: в гостиной, на ковре, лежали четыре человека с кляпами во рту, аккуратно уложенные рядком, а в спальне сидел прикованный к батарее американский подданный, проживающий в Бельгии, тоже, конечно, с кляпом во рту. Подоспевший доктор определил у пострадавших многочисленные кровоподтеки, переломы челюсти у двоих, у одного оказалась сломанная рука, четвертый был без памяти. Он был кастрирован. Потерпевших отвезли в клинику, где им была оказана медицинская помощь. На вопросы прибывшего дежурного следователя отвечать они наотрез отказались. Один из них, здоровенный парень, с наколками на груди и руках, явно из уголовников, крыл всех подряд заковыристым матом. Ночным рейсом иностранец вылетел в Бельгию.
А Крот приехал домой не один, с синеглазой девочкой Диной.
Мама-а! Принимай внучку! — весело крикнул он с порога.
Вышла мать, посмотрела на девочку, на сына, вздохнула.
Ты же всегда хотела внучку! Вот она. Зовут Диной.
Откуда она взялась-то?
Давняя история, — улыбнулся Крот. — Она потерялась, а я нашел. Правда, Дина?
Правда, — улыбнулась девочка.
Проходи, Динуля! Теперь это твой дом.
Леша...
Потом, мама, потом! Ты лучше накорми, напои и спать уложи!
Сначала в ванну!
Тоже дело, — согласился Крот, проходя в комнату.
Ну, иди ко мне, внучка, — помолчав, сказала мать.
Она погладила девочку по голове:
Диной зовут, значит?
Диной, — прошептала девочка, глянула на старуху огромными синими своими глазищами и вдруг, раскинув ручонки, порывисто прижалась к ней.
Ночью Крот подошел к спящей девочке, поправил одеяло, смотрел на длинные ресницы, на бледное личико, даже и во сне не потерявшее грусти, и вдруг острая жалость полоснула его по сердцу. Неслышно приблизилась мать.
Что я скажу-то тебе, Леша...
Тсс, — прижал палец к губам Крот, выходя из комнаты. — Что?
Когда мыла, заметила синие пятна на плечиках и на спинке...
Пройдут, — закуривая, не сразу ответил Крот.
Ты всерьез или все-таки пошутил? — помолчав, спросила мать.
Всерьез.
Родители-то живы?
Она сирота.
Девочке мать нужна, — строго сказала старуха.
Коли нужна, значит, будет.
Кто-о?! У тебя же все эти... Уж не знаю, как их и назвать!
Не все, мама, — улыбнулся Крот. — Полонская Инна Александровна! Чем плоха?
Да разве она за баламута пойдет?
Побежит! — ответил Крот, обнимая и целуя старушку.