Я забрался в свой грузовик и поехал. Пропускал другие автомобили, останавливался на знаки и переезжал с одной улицы на другую, потому что некуда было идти – все дороги вели назад, к той же самой жизни. Наступили плохие времена, времена уродливых вопросов и презренных истин. Так что я возвратился к парку, полному детей, стариков и разносимого порывами ветра мусора. Миллз все еще находилась в моем доме. Я припарковался на обочине и наблюдал за передвижением полицейских в доме, распределяющих все на две категории: подозрительное и не имеющее значения. Это вызывало во мне гнев, но то был гнев беззубый. В данной ситуации я был беспомощен, и мои пальцы сжимали руль так, как будто это была шея Миллз. Когда зазвонил мобильный, мне потребовалось время, чтобы найти телефон и ответить на вызов.
– Алло.
– Эй, Ворк. Как дела?
Потребовалась секунда, чтобы узнать голос.
– Хэнк?
– Ну, кто же еще? – Его голос звучал напряженно. Неужели прошел только один день с того момента, как мы с ним встречались в Шарлотт? Казалось, минула целая неделя. Я постарался сосредоточиться.
– Извини. Что случилось?
– У тебя все в порядке? – спросил он.
– Да. – Я делал паузу, зная, что разговаривал с ним слишком сухо. – Поговори со мной. – Я потер глаза.
– Я звонил в твой офис, – сообщил он. – Ответил полицейский. Он спросил мое имя. – Хэнк запнулся, предоставляя мне возможность ответить что-нибудь, но я молчал. Что я мог сказать? Я почти смеялся. – Тогда я позвонил тебе домой. Угадаешь результат?
– Я знаю. Сижу сейчас в своем автомобиле, наблюдаю затем, как полицейские бегают туда-сюда, как во время студенческих волнений.
– Не представляю, что и сказать по этому поводу.
– Не говори ничего.
– Неудобно, Ворк. Это ставит меня в трудное положение. – Он помолчал. – У них есть ордер?
– Думаю, они надеются найти оружие убийства, – отозвался я. – Или что-нибудь еще, что можно инкриминировать мне. – Я догадывался, о чем он думал: требовалось основание для получение ордера. Следовательно они имели кое-что против меня.
– Насколько реальна возможность обвинительного акта? – спросил он.
– Очень реальна.
Хэнк стих. Принимая во внимание появившиеся новости, я не обвинял его. Мы были приятелями на случай выпивки, но никак не друзьями. Я едва мог понять его расчет. В своей работе он полагался на адвокатов, но никто в его положении не мог позволить себе игнорировать полицию.
– Это серьезно? – наконец произнес он. Я знал, что меньше всего он хотел оказаться вовлеченным в мое дело.
– Может быть. Главный следователь хочет добиться моего обвинения. Вероятно, в завтрашней газете ты прочтешь об этом.
– Миллз? – спросил он, не нуждаясь в ответе. Я предположил, что он играл какое-то время, пытаясь выработать позицию. – Я могу что-нибудь для тебя сделать?
Его колебание было очевидным. Участие в моем деле могло причинить ему только вред. Хэнку делало честь уже одно то, что он спросил, не может ли чем-то помочь, но я знал, какой он ждал ответ.
– Не сейчас, Хэнк. Но я признателен тебе за сочувствие.
– Эй! Твой отец был задницей, но я не думаю, что ты убил его.
– Ну спасибо. Это кое-что значит, Хэнк. Не многие сейчас говорят так.
Появилась бодрая интонация.
– Не позволь им грохнуть себя, Ворк. Ты видел все это прежде. Ты знаешь, как это работает.
«Ты знаешь, как это работает». Дуглас использовал те же самые слова.
Я решил сменить тему.
– Итак, как дела, дружище? Есть ли шанс получить хорошие новости?
Хэнк не был дураком. Он понял. Мне необходимо было перевести беседу на нейтральные рельсы.
– Я побывал утром в Чартер Хиллзе, – сообщил он. – Потратил пару часов на то, чтобы пошуровать везде.
Чартер Хиллз – психиатрическая клиника в Шарлотт, одна из лучших в штате. То место, куда Эзра поместил Джин после ее второй попытки самоубийства. Даже сейчас я представлял ее совершенно отчетливо. Теплые тона и свежие цветы не могли уменьшить боли тех, кого заключили за ее высокие кирпичные стены; эти люди оставались заключенными, независимо от того было ли их пребывание в клинике добровольным или нет. Я посещал там Джин много раз; она никогда не разговаривала со мной, и врач сказал, что это нормально. Я не верил ему. Как я мог поверить? Джин была моей сестрой!
Долгие месяцы она провела в том месте. Именно там она встретила Алекс Шифтен.
– Слушай, Хэнк… – начал я.
– У них нет никаких записей о пациентке по имени Алекс Шифтен, – сказал он, прервав меня.
– Как?
– Вообще ни одной записи.
– Этого не может быть! – воскликнул я. – Именно там они встретились.
– Я не думаю так, если только она не находилась там под другим именем.
Я постарался сконцентрироваться, но это было трудно.
– Что ты говоришь?
Хэнк вздохнул.
– Я не знаю. Это неприятно. Ничего не складывается, и мне недостает информации, чтобы хотя бы поразмышлять; но что-то здесь не так. Я чувствую плохой запах.
Мои мысли настолько были заняты Миллз, что я никак не мог сосредоточиться, но ничто не будет иметь значение, если Джин переживет расследование только ради того, чтобы остаться с Алекс. Она была источником беспокойства. В любом случае я знал, что мне необходимо выяснить эту деталь. Прежде чем это станет слишком поздно. К сожалению, я пребывал в недоумении.
– Что ты думаешь? – спросил я.
– Мне нужна фотография Алекс, – сказал он твердо.
– Что ты намерен предпринять?
– Я съезжу еще раз в Чартер Хиллз. Там посмотрим.
Меня захлестнула волна благодарности. Прекрасно, Хэнк не пересечется с полицией; но он шел на это ради меня и Джин. Это делало его самым выдающимся парнем в мире, где так не хватало хороших парней.
– Спасибо, Хэнк. – Я сделал паузу.
– Забудь. Это мелочь.
– Ты хочешь, чтобы я переслал тебе фотографию? – спросил я с трудом.
– Не спеши. Положи ее в почтовый ящик, когда уйдут полицейские. Сегодня вечером я поеду в Солсбери. Это может быть поздно. Если будешь дома, то увидимся. Если нет, я заберу ее и уеду. В любом случае я позвоню тебе, если что-нибудь узнаю.
– Это путает, Хэнк. Я буду осторожен.
Хэнк начал говорить что-то, а затем остановился. В течение долгих секунд я слышал его дыхание.
– Ты понимаешь? Не так ли, Ворк? – Он не говорил об Алекс или о Джин.
– Эй. Жизнь – сука. Я признателен тебе за то, что ты делаешь.
– О'кей. Я позвоню.
Потом он исчез, и я отключил телефон. Я посмотрел на Боуна, спящего на сиденье рядом. Как могло случиться столько всего сразу? Как в один день мир мог быть действительно нормальным, а на следующий день – стать грязной ямой? Я закрыл глаза и представил траву, которая пригнулась под ветром, налетевшим откуда-то издалека. Когда я открыл глаза, то увидел в окне человека, пристально глядящего на меня через стекло. Я был слишком опустошен, чтобы испугаться. Это был Макс Крисон – та же охотничья шапка, то же возвышенное уродство. На нем было яркое красное пончо, как будто он ожидал дождя. Я опустил стекло.
– Привет, Макс, – сказал я. – Как дела?
Он внимательно рассматривал меня через толстые грязные стекла очков, и глаза его сверкали. Он жестом показал на мой дом.
– В твоем доме полицейские.
Его тон был больше вопросительный, нежели утверждающий, но я не клюнул на приманку. По тому, как растянулись его губы, какой странный звук родился в его горле, я понял, что он разозлен. Он наклонился ближе.
– Встретив тебя, я не знал, кто ты. Не знал, что ты сын этого убитого адвоката, о котором пишут каждый день в газете. – Его слова звучали как обвинение. Он посмотрел на дом и затем снова на меня. – А теперь полиция в твоем доме. Они думают, что это сделал ты? Ты подозреваемый?
– Я не хочу говорить об этом, Макс. Все очень запутанно.
– Разговор – это хорошо.
– Нет. Разговор – это болезненно. Я рад снова видеть вас, но сейчас неподходящие времена.
Он проигнорировал мои слова.
– Пошли, – бросил он, отходя от грузовика. – Пойдем погуляем.
– Спасибо, не надо.
Макс словно не слышал меня. Он открыл дверцу кабины.
– Нет, это будет хорошо. Только оставь собаку на месте. Ты выйдешь и пройдешься со мной. – Он жестикулировал, заставляя меня выйти из грузовика, и я сдался. В любом случае мне некуда было спешить.
Так что я оставил Боуна спать в машине и побрел с Максом. Он привел меня к подножию холма, на узкую грязную пешеходную дорожку, которая бежала вдоль озера, далеко от моего дома. Я не оглядывался назад. Он шагал широкими шагами, и пончо болталось у его ног. Мы шли девять или десять минут мимо озера, общественных теннисных кортов, через покрытую гравием стоянку. Ни один из нас не произнес ни слова, пока парк не остался за маленьким холмом. В узком переулке стояли скромные дома. Одни дворы были замусорены детскими игрушками, другие были безупречно чистыми.
– Я собираюсь рассказать тебе одну историю, – наконец проговорил Макс выкатив на меня глаза. – Это важно, так что слушай внимательно. Я расскажу тебе о моих руках. – Он поднял их и затем опустил вдоль тела – они были грязными, но на фоне красного пончо казались бледными.
– Помнишь, ты спрашивал меня прежде? Теперь я расскажу.
– Почему теперь?
– У меня есть свои причины. А сейчас заткнись. Никто в этом городе не слышал моей истории, и мне нелегко говорить о ней.
– Хорошо.
– Я получил их во Вьетнаме, – сказал он, подразумевая свои руки. – Я был обычным парнем, ничем не отличающимся от других. Нас схватили, когда мы были в карауле, и мы потеряли почти всех. Не многие уцелели. Я получил автоматную очередь в ногу и попал в концентрационный лагерь, в северо-вьетнамский лагерь. Полковник, Начальник лагеря, думал, что я знаю больше, чем говорю.
Я видел, как дергались его руки.
– То ли это заводило его, то ли он был полным ничтожеством. В конце концов, это действительно не имеет значения. Он работал со мной в течение нескольких недель, изуродовал мне руки, а потом бросил в яму на пять лет. Я буквально умирал там. – Голос Макса стих. – Пять проклятых лет, – сказал он снова и замолчал. Мыслями он находился сейчас очень далеко.
– Пять лет в тюремной камере, – произнес я в пустоту, пробуя представить себе это. Когда он ответил, в его голосе была горечь.
– Не было никакой тюремной камеры, черт возьми. Это была грязная клетка восемь футов шириной. Пять лет, дружище. Они выпускали меня два раза в месяц. Остальное время я мог только спать, испражняться или прохаживаться. Главным образом, я прохаживался. Четыре шага и поворот. Четыре и поворот. – Он посмотрел на меня. – Я не могу находиться в закрытом пространстве, Ворк. Именно поэтому я все время хожу. Когда стены близко от меня, я просто выхожу наружу. Потому что никогда не мог позволить себе этого прежде. – Он жестикулировал своими изуродованными руками, показывая на деревья, небо, на все вокруг. – Вам никогда не понять, каково это. – Он закрыл глаза.
Я кивал, думая, что в один день смогу хорошо почувствовать это.
– Но почему вы мне рассказываете об этом? – спросил я.
Макс открыл глаза, и я видел, что он не был сумасшедшим. Замученным и растерзанным, но не сумасшедшим.
– У меня проблемы с властью, – вымолвил он. – Понимаешь? Я не выношу вида униформы. И полицейские ничего не сделали, чтобы заставить меня относиться к ней иначе. Они уж точно не относятся ко мне с должным уважением. – Усмешка расколола его лицо. – Я не могу разговаривать с полицейскими. И не буду. Понимаешь?
Я понял, но меня его слова не убедили. Какое это имело отношение ко мне? Я спросил его. Он не сразу ответил. Вместо этого повернулся и пошел. Я поспешил за ним.
– Вы видите, как я гуляю, – сказал он. – Все время. В любую погоду. Днем и ночью. Неважно. Стены близко, и я хожу, потому что должен.
Мы повернули направо, на опрятную улицу, где у каждого дома был свой шарм. Макс остановился перед одним – маленьким коттеджем с зеленой травой и живой изгородью, которая с двух сторон отделяла его от соседей. Дом был желтого цвета с синими ставнями и парой кресел-качалок на переднем крыльце. Розы обвивали решетку, которой был огорожен каменный дымоход. Я посмотрел на Макса, внезапно поняв, насколько высоким он был.
– Я говорю с тобой, потому что не пойду к полицейским. Твой отец убит в ночь после Дня Благодарения, правильно? Шел дождь.
Я кивнул, и в моем животе появилось странное ощущение.
– И его тело нашли в Таун-молле, том, что опустел? Где протекает ручей под стоянкой для автомобилей?
– Что… – начал я, но он мне не отвечал. Выглядело так, будто он говорил сам себе, не сводя с меня глаз, столь горячих, что я мог чувствовать их жар.
– Я рассказываю тебе эту историю, потому что ты понимаешь. Это важно.
– Что важно? – не понял я.
– Я рассказываю тебе, поскольку не думаю, что ты убил того человека.
Неприятное ощущение в моем животе разрасталось, жаром охватило все мои члены, начало покалывать в пальцах.
– Что вы говорите?
– Я все время гуляю. Иногда по дорогам. Иногда в парке. – Пауза. Я понял, что схватил его за руку, но он даже не заметил этого. – Я помню ту ночь из-за дождя и потому, что это происходило сразу после Дня Благодарения. Было поздно, после полуночи. И я увидел автомобили около молла. Там никогда нет ночью автомобилей. Это темное место, где могут слоняться бездельники, наркоманы. Однажды я видел там драку, давным-давно, но никогда не замечал автомобилей. Не так поздно.
Мое сердце сильно стучало, губы пересохли. Что он говорил? Я глядел на его толстые грязные линзы, пытаясь найти за ними что-нибудь.
– Вы слышали что-нибудь? – спросил я. – Видели что-нибудь? Что? – Я сообразил, что больно сжал ему руку, так сильно, что сам почувствовал боль, но он не сделал ни малейшего движения. Я расслабил руку.
– Возможно, это важно. Возможно, нет. Не знаю. Но думаю, что полицейские должны знать. Кто-то обязан им сообщить.
– Сообщить что? – Это был почти крик.
– Я видел, как кто-то вышел из молла той ночью, быстро, но не бегом. Этот человек передвигался мимо автомобилей и бросил что-то в водосточную канаву, затем сел в один из автомобилей и уехал.
– В прошлом году, – уточнил я. – Ночь после Дня Благодарения. Вы видели, что вышел человек из Таун-молла, бросил что-то в водосток и затем уехал в автомобиле?
Макс пожал плечами.
– Так я и сказал.
– Вы видели, на кого этот человек был похож?
– Нет.
На меня нахлынула волна облегчения. Он не мог узнать Джин.
– Было темно, шел дождь, и этот человек находился далеко, к тому же был в пальто и шляпе. Весь темный. Но я не думаю, что это был ты.
Я выпустил его руку, но он не обратил на это никакого внимания.
– Почему не я?
– Тот человек был ниже. Среднего роста. Ты слишком высокий.
– Мужчина или женщина?
– Кто может сказать? Могло быть так или иначе.
– Но вы уверены, что это был не я?
Макс снова пожал плечами.
– В течение многих лет я видел тебя. Ты никогда ничего не делаешь. Сидишь на своем крыльце и пьешь пиво. Я знал многих убийц, видел много мертвых людей, я не считаю, что ты способен убить человека. Но это только мое мнение.
Мне следовало обидеться, но я не чувствовал обиды. Он был прав. Несмотря на свое образование, женитьбу и юридическую практику, я никогда ничего не делал. Я катился.
– Во что тот человек был одет? – спросил я.
– На нем была темная одежда. Шляпа. Это все, что я могу сказать.
– Как насчет автомобилей? Вы можете сообщить мне что-нибудь о них?
– Один большой. Один не очень. Не черный, я думаю. Но оба темные.
Я думал в течение минуты.
– В каком автомобиле уехал этот человек?
– В меньшем. Мне жаль, что я не могу сообщить подробности. Они стояли в стороне, и я действительно не обращал внимания.
– Что случилось с большим автомобилем?
– Этот находился все еще там, когда я уходил. Я просто гулял, не останавливаясь. Через два дня я проходил тем же самым местом, но автомобиля там не было.
– Что этот человек бросил в коллектор, Макс? Вы видели?
– Нет, но я предполагаю то же, что и ты. Когда человек бросает что-нибудь в канаву, значит, это то, что не должно быть найдено. Газеты говорят, что полицейские ищут оружие, которым убили твоего отца. Думаю, если ты посмотришь в водосточную канаву, возможно, найдешь его там. Но это просто мои слова.
Я видел все это его глазами. Словно сам находился там Конечно, это было оружие. И если бы полицейские нашли его? Игра закончилась бы. Когда они нашли Эзру в Таун-молле, это было достаточно плохо, но оставались воспоминания о том ужасном дне, который случился очень давно. Это был туннель, горло, и я должен был идти туда доставать оружие, прежде чем это сделают полицейские. Прежде чем Макс решит, что должен сообщить еще кому-нибудь. Боже, помоги мне.
– Вы правильно сделали, что рассказали мне, Макс. Спасибо.
– Ты собираешься сообщить полицейским?
Я не мог лгать ему в лицо, поэтому выдал ему ту правду, какую мог.
– Я сделаю все, что следует. Спасибо.
– Мне надо было рассказать тебе. – В голосе Макса появилось что-то недосказанное. Я повернулся к нему, пока нас пропускал автомобиль. Его глаза задержались на этом автомобиле, и он наблюдал за ним, пока тот не уехал; тогда он посмотрел вниз на меня.
– Я прожил в этом городе девятнадцать лет, Ворк, почти двадцать. Вероятно, прошел десять тысяч миль за это время. Ты единственный человек, кто попросил меня пойти вместе… единственный, кто захотел поговорить со мной. Это не кажется тебе чем-то важным, но это кое-что означает для меня. – Он положил покалеченную руку на мое плечо; его глаза твердо смотрели в мои. – Сейчас мне нелегко об этом говорить, но это должно быть сказано.
Меня тронула его искренность, и я понимал, что мы шли по нашим собственным мучительным дорогам в этом городе. Они были разными, наши дороги, но, возможно, похожими в своем одиночестве.
– Вы хороший человек, Макс, я рад, что мы встретились. – Я протянул ему руку, и на сей раз он пожал ее. Итак, пошли, – сказал я. – Давайте погуляем. – Я стал поворачиваться, но он не последовал за мной.
– Это то место, где я останавливаюсь, – заметил он. Я осмотрелся вокруг на пустынной улице.
– Где?
Он показал на желтый коттедж.
– Вот мой дом.
– Но я думал… – К счастью, я остановился. – Это прекрасный дом, Макс.
Он рассматривал свой дом, как будто ища какой-то изъян, и затем, не обнаружив ни одного, оглянулся на меня.
– Моя мать оставила его мне, когда умерла. С тех пор я здесь. Пойдем внутрь. Захватим пару бутылок пива и посидим на крыльце.
Я стоял расслабленный и спокойный, смущенный всеми теми годами, когда я видел его проходящим мимо моего дома, и всеми предположениями, которые тогда делал. В некотором смысле я не лучше Барбары, и этот факт унижал меня.
– Макс?
– Да. – Его лицо, искривленное в улыбке, больше не выглядело столь ужасным.
– Я могу попросить об одолжении? Это важно.
– Валяй. Я мог бы даже сказать, пожалуйста. – Другая улыбка.
– Если что-нибудь случится со мной, мне хотелось бы, чтобы вы забрали моего пса. Позаботьтесь о нем. Берите его с собой гулять.
«Это была бы хорошая жизнь», – подумал я.
Макс посмотрел на меня внимательно, прежде чем ответить.
– Если что-нибудь случится с тобой, – произнес он с большой торжественностью, – я буду заботиться о твоем псе. Мы – друзья, правильно?
– Да, – сказал я, имея в виду именно это.
– Тогда хорошо. Но ничего не случится. Ты сообщишь полицейским об оружии и будешь заботиться о своем псе сам. Теперь давай. Я купил пиво только ради тебя.
Так что мы сидели на переднем крыльце его дома, смотрели на опрятные лужайки к потягивали пиво из бутылки Мы говорили о разном несущественном, и в течение того краткого времени я не был одинок, как, думаю, и он тоже.