Похоже, вот уже на протяжении нескольких часов я находился в состоянии дрейфа. Мы молчали, зная, что так лучше. Такое случалось редко, и это состояние было хрупким, как улыбка ребенка. Она примостилась возле меня; перебросив свою ногу через мою. Ее рука лениво двигалась по моей груди, спускаясь затем вниз. Иногда ее губы щекотали мне шею, напоминая прикосновение чего-то легкого, невесомого.
Я обнял ее, проводя ладонью по гладкому изгибу ниже спины и глядя на вращающиеся коричневые лопасти вентилятора, закрепленного на белом потолке Легкое дуновение ветра, залетевшего в окно, прикоснулось к нам, словно дыхание кающегося. Но я знал, что это не могло длиться долго, и она тоже это знала. Такого никогда не было. Если бы мы заговорили, то слова вернули бы нас к реальности. Все начиналось с мелочи, смутного зуда памяти, как будто я оставил что-то незавершенным. Тогда ее лицо было тихим, после стремительного вторжения появилось чувство вины – но это не была вина неверного супруга, та вина давно прошла.
Это была иная вина, рожденная много лет назад темнотой и боязнью вонючего ручья в день, когда мы с Ванессой встретились, когда я влюбился в нее и обманул ее ожидания. Я уехал, ненавидя самого себя, за то что снова использовал единственного в этом мире человека, который любит меня, который желает вернуть мне достоинство, чтобы я смог порвать с прошлым. Оставалось одно, чего я никогда не мот сделать, поскольку если эта вина подобна раку, то правдой могла быть только пуля в голове. Она возненавидела бы меня, если бы узнала. Поэтому я уехал вовремя, как делал всегда; я боялся страдания в ее глазах, если бы пообещал звонить, и того, как она кивнула бы головой и улыбнулась, притворившись, будто поверила мне.
Я закрыл глаза, позволил себе нырнуть под покров этой мгновенной радости, но внутри меня была пустота, и холод сжал мое сердце в кулак.
– Один цент за твои мысли, – промолвила она.
Это началось, но началось хорошо. Я соскучился по ее голосу.
– Они бы тебе не понравились, – сказал я. Она приподнялась на локте и улыбнулась мне сверху. Я улыбнулся в ответ. – Темные, ужасные мысли, – уточнил я спокойным голосом.
– В любом случае отдай их мне. Как подарок.
– Поцелуй меня, – попросил я, и она поцеловала. Я бы отдал ей свои мысли, но только те, которые она могла бы выдержать. – Я тосковал по тебе, – проговорил я. – Я всегда тоскую по тебе.
– Лгун. – Она взяла мой подбородок в ладонь, сложив ее в форме чашечки. – Противный лгун. – Она поцеловала меня снова. – Ты помнишь, как долго длилась наша разлука?
Я помнил – год и пять месяцев, каждый день проходил в тоске.
– Нет, – солгал я ей. – Как долго?
– Неважно. Давай не будем останавливаться на этом.
В ее глазах появилась боль. Последний раз я был с ней в ту ночь, когда умерла моя мать. Я все еще помнил отражение ее лица в оконном стекле, когда я всматривался в ночную мглу. Я искал тогда в себе силы, чтобы сказать ей правду. Но меня остановили ее слова.
– Не думай о плохом, – сказала она тогда.
Поэтому я не думал.
– Эзра мертв, – сообщил я ей. – Его тело нашли два дня назад.
– Я знаю. Мне жаль. Искренне.
Она никогда не заговорила бы на эту тему. Еще одна особенность, которая отличала ее от других. Она не подталкивала к откровенности и не вырывала ее, не беспокоясь о деталях. Ванесса жила настоящим, я всегда завидовал этому. В этом была ее сила.
– Как Джин восприняла это?
Она была первым человеком, который спросил меня о Джин. Не о том, что случилось. Не о том, как я справился с этим. Она подумала о Джин, потому что знала: я буду об этом беспокоиться больше всего. Меня пробила дрожь от глубины ее понимания.
– Я испугался за Джин, – ответил я. – Она очень отдалилась от меня, и я незнаю, смогу ли вернуть ее. – Я рассказал о своей стычке с Алекс. О появлении Джин на крыльце. – Она ушла от меня, Ванесса. Я не знаю ее больше. Мне кажется, что у Джин неприятности, но она не разрешает мне помочь.
– Это никогда не поздно сделать. Ради чего-нибудь. Все, что вы должны сделать, – это протянуть друг другу руки.
– Я это сделал.
– Вероятно, ты так думаешь.
– Говорю тебе, я сделал это.
Я почувствовал силу своих слов, когда произносил их, но откуда появился гнев, не знаю. О ком мы говорили, о Джин или Ванессе? Она села в кровати, скрестила ноги и уставилась на меня.
– Успокойся, Джексон, – сказала она. – Мы просто разговариваем.
Ванесса никогда не называла меня Ворком. Она употребляла имя, данное мне при рождении. Однажды я спросил ее, почему так, и она ответила, что я никогда не буду для нее работой. Это было умно и самое лучшее, что я когда-либо слышал. Помню, как она тогда посмотрела на меня. В открытое окно проник огромный поток солнечного света, и я впервые заметил, что она уже не та молоденькая девушка, которую я когда-то знал. Время и тяжелая работа оставили свои следы. Но меня это не беспокоило.
– Ты права, мы просто разговариваем. Итак, как у тебя идут дела? – поинтересовался я.
Ее лицо смягчилось.
– Теперь я выращиваю в основном экологически чистую продукцию, – сообщила она мне. – Клубника, черника, неважно. Сейчас такая продукция пользуется большим спросом. За нее платят.
– Так что дела идут хорошо? – заметил я.
Она засмеялась.
– Да нет, черт побери. Банк все еще преследует меня каждый месяц, но я, можно сказать, впереди на кривой, по которой развивается это направление. Мои руки никогда не оставят ферму. Я тебе обещаю. – Она говорила об экологически чистом сельском хозяйстве, о своем дряхлеющем тракторе и грузовике, в котором надо было менять коробку передач. Рассказывала о своих планах, а я слушал. В одном месте рассказа она встала и принесла из кухни пива.
Для меня Ванесса стала глотком свежего воздуха. Она переходила из одного сезона в другой, прикасаясь к живой земле каждый день. О том, что идет дождь, я узнавал, когда промокал насквозь.
– Ты знаешь, время – страшная штука, – произнесла вдруг она, передавая мне пиво. Она проскользнула в кровать и положила на колени подушку. Прядь волос упала ей на левый глаз. Я поинтересовался, что она имеет в виду. – Я думала о наших семьях, – пояснила она. – Подъем и спад их благосостояния.
Я потягивал пиво.
– И что именно?
– Сплошное сумасшествие думать об этом. Где была ваша семья в конце Гражданской войны?
Она знала точно, где было мое семейство в это время, мы говорили об этом много раз. Пять поколений назад мой предок был пехотинцем в штате Пенсильвания и ему не повезло – он получил пулевое ранение в ногу. Его взяли в плен, и конфедераты посадили его тюрьму в Солсбери, где он пробыл несколько недель, после чего умер от дизентерии и занесенной инфекции. Его похоронили в одной из четырех траншей, где в общей сложности было погребено одиннадцать тысяч солдат. Это было в конце войны. Узнав о его смерти, беременная жена отправилась в Солсбери. Но на месте захоронения солдата не было никакого знака, поэтому кости его затерялись среди тысяч других безымянных костей. Словом, это надорвало ее сердце. Свой последний доллар она отдала врачу, который помог родиться моему прапрадедушке, и умерла через две недели. Я часто думал об этом и задавался вопросом: не иссушила ли смерть этой женщины последнюю истинную страсть нашего семейства.
Причиной ее смерти стало разбитое горем сердце. Боже мой! Какая сила.
Ее сын исколесил все графства и большую часть жизни занимался тем, что сгребал удобрения на плантации другого человека. Мой прадед поставлял летом лед, а зимой топливо для печек в дома богатых людей. Его сын был беспробудным пьяницей, который колотил моего отца забавы ради. Пикенсы были бедны, и в этом графстве с ними обращались как с дерьмом, пока не появился Эзра. Он все изменил.
Семейство Столен являлось полной противоположностью нашему. Двести лет назад эта ферма была размером более чем в тысячу акров и глава семейства заправлял всеми делами в графстве Рауэн.
– Эта кровать была свидетелем многих исторических событий, – заметил я.
– Уф, – кивнула она. – И видела много любви.
Я промолчал, и восстановившаяся тишина означал длинную старую историю. Она любила меня и понимала. что я любил ее тоже, особенно в те дни, когда все было хорошо. Почему я не мог признать, что существовала проблема? Она не понимала, и мне стыдно было объяснять ей Вот почему мы оставались в этом ужасном неопределенном положении, не имея ничего, за что уцепиться, когда наступали холодные и бесконечные ночи.
– Почему ты здесь, Джексон? – спросила она меня.
– Мне нужна для этого причина? – ответил я, чувствуя себя неловко.
– Нет, – сказала она с чувством. – Никогда.
Я схватил ее руку.
– Я здесь, чтобы увидеть тебя, Ванесса.
– Но не для того, чтобы остаться.
Я не проронил ни слова.
– Никогда не для того, чтобы остаться, – продолжила она, и в ее глазах появились слезы.
– Ванесса…
– Не говори ничего, Джексон. Не надо. Мы об этом говорили прежде. Я знаю, что ты женат. Я не понимаю, что нашло на меня. Не обращай внимания.
– Это не так, – возразил я.
– Тогда что? – спросила она, и я увидел на ее лице такую муку, что потерял дар речи. Не надо было приезжать. Я так был не прав!
Она попыталась рассмеяться, но это желание умерло на полпути.
– Ну, давай, Джексон. Что тогда?
Но я не мог сказать ей об этом. Она смотрела мне в глаза целую секунду, и я наблюдал, как угасало пламя ее огня и на лице появлялось смирение. Она поцеловала меня, но это был мертвый поцелуй.
– Я бегу под душ, – бросила она мне. – Можешь спокойно ехать.
Я наблюдал за ней, когда она пошлепала босая и голая из комнаты. Обычно мы принимали душ вместе, ее тело извивалось в моих намыленных руках.
Допивая пиво, я лежал без движения, слушая пение птиц за окном. Послышался шуршащий звук бегущей из душа воды, и я представил лицо Ванессы, которое она подставила под струю. Я хотел вымыть ей волосы, но вместо этого поднялся и пошел вниз по лестнице. В холодильнике было много бутылок пива, и одну я понес на переднее крыльцо. Солнце хорошо прогрело мою обнаженную кожу и высушило пот. Сельские угодья тянулись до видневшейся вдали линии деревьев. Прислонившись к подпорке, я закрыл глаза, ощущая прикосновение легкого бриза. Я не услышал, как Ванесса спустилась вниз.
– О мой Бог! Что случилось с твоей спиной? – Она быстро вышла на крыльцо. – Как будто кто-то тебя колотил битой. – Она положила свои легкие руки на мою спину и стала рассматривать следы ушибов.
– Я упал с лестницы, – сказал я ей.
– Ты был пьян?
Я засмеялся.
– Немного, полагаю.
– Джексон, тебе надо быть осторожным. Ты мог убиться.
Не знаю, почему я ей лгал. Просто не хотел сообщать всю правду. Ей хватало своих проблем.
– Все будет хорошо.
Она взяла мое пиво и отхлебнула немного. На ней все еще было полотенце, и волосы были влажными. Мне хотелюсь обернуть ее собой и пообещать, что я никогда ее не отпущу. Сказать, что люблю ее, что проведу остаток жизни точно так, как сейчас. Вместо этого я неловко взял ее за плечо, и моя рука в этот момент больше походила на руку незнакомца.
– Я люблю это место, – сказал я, и она приняла мои слова без комментариев. Они были ближе всего к правде, если говорить о моих чувствах к ней, и она знала об этом. Впрочем, реальность никогда не была столь простой.
– Хочешь есть? – спросила она, и я утвердительно кивнул. – Пошли в кухню. – Мы вошли в кухню, и по пути она вытащила из прачечной одежду. – Надевай свои штаны, – приказала она мне. – Ты можешь делать голым все, что угодно, только не сидеть за моим столом. – Она шлепнула меня по заднице, когда я проходил мимо.
У нее был стол с табуретами еще 1880-х годов. На столе были вмятины и царапины. Сидя за ним, мы ели ветчину и сыр и говорили о мелочах. Я рассказал ей о сейфе Эзры и об исчезнувшем оружии. Она колебалась минуту, а потом спросила, как он умер. «Две пули в голове», – сказал я ей, и она стала смотреть в окно.
– Ты чувствуешь какое-нибудь различие? – наконец спросила она.
– Не понимаю.
Тогда она повернулась ко мне.
– Твоя жизнь стала другой теперь, когда Эзра умер?
Я не знал, что она имела в виду, и сказал ей об этом. Какое-то время она молчала, и я понял, что она размышляла над тем, продолжать ли разговор.
– Ты счастлив? – проговорила она.
Я пожал плечами.
– Возможно. Не знаю. Я не думал об этом.
В ее глазах появилось что-то необычное.
– На что ты намекаешь, Ванесса?
Она вздохнула.
– Мне кажется, что ты живешь не своей жизнью, Джексон, теперь это продлится недолго.
Я стал тихим и напряженным.
– Тогда чьей?
– Ты знаешь чьей. – Она говорила мягким голосом и отклонялась в сторону, как будто боялась, что я могу ее ударить.
– Нет, Ванесса, не знаю. – Я начинал почему-то сердиться. Всякое возражение являлось оружием, оно убивало правду, парализовало ум.
– Черт побери, Джексон. Я пытаюсь тебе помочь.
– Ты? – крикнул я. – Кому ты пытаешься помочь? Мне или себе?
– Это несправедливо, – сказала она. Я знал, что она была права, но меня это не беспокоило. Она затащила меня туда, куда я не хотел идти. – Это о тебе я волновалась. Всегда о тебе!
– Черт с ним, Ванесса. Все это слишком сильно давит.
– Это твоя проблема.
Я уставился на нее.
– Дела не делаются сами по себе. Мы делаем выбор, активно или нет. Ты можешь воздействовать на мир, Джексон. Эзра мертв. Разве ты не чувствуешь этого?
– Итак, возвращаемся назад к Эзре.
– Мы никогда его не оставляли, И в этом проблема. И никогда не оставлял его. Ты жил его жизнью больше двадцати лет и никогда не понимал этого.
Я не донимал, о чем она говорила, и в этот момент, казалось, лицо ее изменилось. В конце концов она стала похожей на всех остальных.
– Нет, – произнес я. – Неправда.
– Правда. – Она попыталась схватить меня за руку, но я вовремя ее отдернул.
– Это гребаная правда! – завопил я.
– Почему ты женился на Барбаре? – требовательно спросила она, но ее голос оставался спокойным.
– Ну и что?
– Почему Барбара? Почему не я?
– Ты не понимаешь, о чем говоришь.
– Понимаю. И всегда понимала.
Я наблюдал, как она поднялась со своего места, положила руки на стол, который кормил несколько поколений ее семьи. Наклонилась ко мне ближе, и я заметил, как вздрагивали ее ноздри.
– Слушай меня, Джексон, и слушай внимательно, потому что, клянусь Богом, я не повторю этого никогда. Но мне необходимо выговориться. Десять лет назад ты сказал, что любишь меня. Ты хорошо понимал значение этих слов, черт возьми. А потом женился на Барбаре. Теперь я хочу, чтобы ты рассказал мне почему.
Я раскачивался на стуле, сложив руки на груди, как будто пытался защитить свое сердце от нападения. Голова звенела, и я все время тер виски, но боль отказывалась уходить. – Ты женился на Барбаре, потому что так повелел Эзра. – Она хлопнула ладонью по столу так, что мне показалось, будто сломалась кость. – Признайся в этом один раз, Джексон, и я никогда не буду об этом вспоминать. Ты живешь жизнью Эзры, его выбором. У семьи Барбары доброе имя, она пошла в правильную школу, у нее были правильные друзья. Это так. Признай это. Черт побери, Джексон, будь мужчиной.
– Нет! – закричал я, внезапно вскочив с места. – Я не буду признавать, потому что это неправда. – Я отпрянул от стола и помчался наверх, чтобы забрать оставшуюся одежду и ключи. Она была не права, и с меня хватит. Ее голос следовал за мной.
– А как же насчет детей? – кричала она. – Вы всегда хотели детей!
– Заткнись, Ванесса! – Мой голос сломался, как только я это произнес. Я знал, что она не заслуживала такого обращения, но не мог больше сдерживаться.
– Чья это была идея? А? Чья идея, Джексон? Вы могли об этом говорить бесконечно. Много детей! Это то, что ты всегда планировал, – полный дом детей, настоящая семья, чтобы получить право быть отцом, как Эзра. Черт побери, Джексон. Не убегай от этого. Это слишком важно!
Я не хотел слушать ее. Моя рубашка лежала на полу, а ключи я нашел под кроватью. Я надел туфли на босые ноги. В доме мне было жарко, я задыхался, мне нужно было выбраться из него. Не следовало приезжать вообще.
Она ожидала меня у порога лестницы.
– Не уезжай, – попросила она. – Хотя бы не так.
Ее голос и взгляд смягчились, но на меня это не подействовало.
– Позволь мне пройти, – сказал я. Она встала на первую ступеньку, заслоняя мне путь. Глядя на нее сверху вниз, я видел ее волосы, мелкие веснушки на переносице, широко открытые невинно глядящие глаза.
– Пожалуйста, – проговорила она тихо. – Пожалуйста, Джексон. Извини. Я все слова беру назад. Пожалуйста, не уходи.
– Отойди в сторону, Ванесса. – Боль в ее лице резанула меня, но я уже не мог остановиться. Это она затеяла ссору, не я.
– Джексон, пожалуйста. Все длилось так долго. Я не хочу потерять тебя снова. Останься. Выпей еще пива. – Она взяла меня за руку.
Лестница стала крениться, я не мог восстановить дыхания и не знал, что со мной происходит. Мне не хватало воздуха, необходимо было выйти на улицу. Я тряхнул свободной рукой и протиснулся мимо нее.
– Мне не надо было приезжать, – бросил я, ударив по дверной ширме так сильно, что она хлопнула о стену дома.
Я чувствовал ее за спиной, слышал ее шаги на крыльце и затем по гравию. Она громко дышала, и я знал, что если обернусь, то увижу слезы. Поэтому я, не поворачиваясь, направился прямо к автомобилю, и она поймала меня уже возле него.
– Не уходи, – повторила она.
Я не оборачивался. Она положила мне одну руку на плечо, а другой обвила шею, которая была горячей от поднявшейся у меня температуры. Ванесса прислонилась лицом к моей спине, и я заколебался. Ничего я не хотел так сильно, как остаться, но она требовала слишком много. Правда не была на моей стороне.
– Пожалуйста, не заставляй меня умолять, – сказала она, и я знал, как дорого стоят ей эти слова. Но я не повернулся – Достаточно будет одного взгляда на нее, и я останусь. Будь это возможно, я никогда бы не уехал, но мне нужна была моя ярость. Я не мог сдаться.
– Мне жаль, Ванесса. Я не должен был приезжать.
Она уже не пыталась остановить меня. Сев в автомобиль, я двинулся в обратном направлении, не взглянув на нее. Я поехал на большой скорости, и колеса буксовали на гравии. Опустив глаза, я не смотрел в ее сторону до самого поворота дороги и только потом глянул в зеркало – на ее колени в пыли, на лицо, спрятанное в грубых руках. Она выглядела маленькой. Она выглядела сокрушенной горем.
Гнев ушел и оставил меня потрясенным до самой сердцевины. Она была единственной женщиной, которую я когда-либо любил, и, кроме меня и полной пригоршни слез, у нее не было никого на свете.
«Боже правый, – подумал я. – Что я наделал?»