Я вздохнул и убрал «Беретту» в кобуру. Хватит с меня на сегодня трупов. Видеть их больше не могу.
— Живи, Алекс, — сказал я, — и помни, что ты меня продал, а я тебя не убил. Помни и не забывай.
Сказав это, я посмотрел, не лежит ли случайно какой-нибудь ствол в опасной близости от Алекса, и, убедившись, что не лежит, пошел прогуляться по двору между валявшихся в разных позах трупов.
Ага, вот этот парень вроде подходит.
Я нагнулся и вынул из его правого заднего кармана бумажник. Достав из него водительское удостоверение и внимательно изучив фотографию, я решил, что на крайний случай сойдет. Убрав ксиву обратно в бумажник, я сунул его к себе в карман. Теперь я могу представляться как Юджин Егоров. Юджин — английский вариант Евгения. Евгений Викторович Егоров. В общем — Женька Егоров. Нормально.
Все. Теперь нужно было в темпе линять отсюда, потому что последний выстрел был сделан из «Вальтера», а он без глушителя.
Я быстро прошел к своей машине и, сунув «Беретту» под мышку, уселся за руль. Выезжая с заброшенной автостоянки, я оглянулся на всякий случай и увидел неплохую картинку. Две машины с распахнутыми дверями и полный двор трупов. Прямо «Однажды в Америке», мать его за ногу!
И, уже выезжая на хайвэй, я вспомнил, что в запарке забыл спросить у Алекса, что это за «Галант» пас меня целых две недели. Но возвращаться — плохая примета, и я нажал на газ.
Я медленно ехал домой и думал о том, где я мог проколоться.
Понятное дело, Стилет со своей братвой в ментовские игры не играет и вряд ли бравые ребята из ФСБ могли сказать ему, что Знахарь, он же теперь Затонский Василий Семенович, поехал в Америку, чтобы от него, Стилета, спрятаться. Так что, мол, вот тебе, дорогой Стилет, адресочек, и забирай ты своего Знахаря вместе с его денежками, которые он от родной питерской братвы утаил.
Конечно же, это — чушь.
А вот сами они, ФСБ то есть, вполне могли заинтересоваться моей горькой судьбой. Но почему? Ведь, насколько я понимаю, о моем заветном сундучке не знал никто, кроме его бывших владельцев. А они, судя по всему, лица совсем не славянской национальности.
Так, еще раз. Откуда может дуть такой неприятный сквозняк?
Во-первых — ФСБ. Во-вторых — питерская братва со Стилетом во главе. В-третьих — арабы.
Вроде — все, больше неоткуда.
Дальше. Зачем я им нужен?
Стилету с кодлой — ясное дело, чтобы денежки к рукам прибрать. Жаба его душит, да и не умеет он ничего другого, кроме как грабить кого-нибудь. Этим и живет.
Арабам — для того же самого. Но они должны быть гораздо старательнее Стилета, потому что, в отличие от него, точно знают, сколько было денег. И, кроме того, для них это вопрос принципиальный. Какой-то неверный посягнул на богатства, предназначенные для угодного Аллаху дела. На кол его!
И, наконец, ФСБ. Вот тут я чего-то не понимаю.
Ну, уголовник. Ну, беглый. Но не настолько же я опасен для человечества, чтобы устраивать на меня охоту аж за океаном? По всей земле, если хорошенько подумать, такие деятели ховаются, что рядом с ними я просто мелкий хулиган, разбивший лампочку в подъезде.
Те, кто знал о чемоданчике, — мертвы. И Арцыбашев, и Студеный, и сын его, Студень, и Наташа. Да и денег в нем было — курам на смех. Хотя, это как посмотреть…
Тохтамбашеву, понятное дело, — наплевать.
Керим — дохлый. Его нукеры — тоже.
Черт знает что!
Теперь, кто с кем из них может объединиться?
Арабы с ФСБ — невозможно. Стилет с арабами — смешно. Стилет с ФСБ — еще куда ни шло, но он же урка принципиальный, правильный, недаром в законе. Хотя сейчас такое время, что каждый может переметнуться в любую сторону, если это окажется сильно выгодно.
Но в возможном тандеме Стилет — ФСБ отсутствует главное. А именно — информация о реальной сумме. То есть Стилет может догадываться о том, сколько на самом деле было денег, но не более того.
И потом, кто этот со шрамом в виде серпа?
Я притормозил и плавно съехал с Бэлт Парквэй.
До дома оставалось проехать не более двух километров. И тут где-то в глубине сознания прозвенел тихий звоночек. Неприятный такой звоночек. И я остановил «Хонду» рядом с коробкой «Мак-Доналдса».
Заглушив двигатель, я вышел из машины и направился в харчевню.
Заказав «дабл квотер паундер»[9] и кофе, я поставил поднос на столик у окна и, сев так, чтобы хорошо просматривалась улица, принялся за еду. Звоночек продолжал тихо позвякивать, но я не суетился и, спокойно поглядывая на улицу, откусил большой кусок.
Не понимаю, почему это принято считать, что хороший, добросовестно приготовленный гамбургер — плохая еда. Вот если стоит перед тобой тарелка, на которой лежат рубленая котлета, жареная картошка, нарезанный маринованный огурчик, свежий лук и кусок мягкой булки, а рядом еще и соус налит, то это хорошо. А если все это сложено в пачечку, то уже плохо. Не понимаю.
Размышляя таким нехитрым образом, я намеренно не позволял смутной тревоге, шевелившейся где-то в подсознании, оформиться в конкретные мысли. Пусть она там еще немножко поварится, а потом всплывет в более готовом к употреблению виде.
Подумав так, я отхлебнул кофе и вспомнил историю об американке, которая облилась в «Мак-Доналдсе» горячим кофе и смогла выиграть через суд полтора миллиона долларов. На следующий день во всех «Мак-Доналдсах» мира на стаканчиках появилась надпись «осторожно, горячее». Так что обливайся, сколько хочешь, а на премию можешь не рассчитывать. Тебя предупредили.
Я дожевал последний кусок гамбургера, запил это дело кофе и встал из-за стола. Вышел на улицу, не торопясь, уселся за руль и только тут позволил звоночку беспокойства пробиться на поверхность.
А звонил он по очень простой причине.
Вот я сейчас еду домой. Спокойно так еду, думаю о том, как буду душ принимать, переодеваться в чистое, чайник ставить, а там меня уже ждут. И, как только я войду, приставят к затылку пистолет и скажут, что делать дальше. И я, как миленький, буду делать. А делать придется что-нибудь очень неприятное. Например, ехать куда-нибудь, вроде того, как Алекс предлагал. И на этот раз придется ехать, никуда не денешься. Когда у затылка ствол, в ковбоев не очень-то поиграешь.
Значит, ломиться домой, как Александр Матросов на амбразуру, не годится. А побывать там обязательно надо. Потому что, прежде чем сваливать отсюда, а сваливать, как ни верти, придется, причем немедленно, надо забрать кое-что. А уж потом линять. Куда — это уже неважно. Важно только то, что раз я засвечен, то хата моя — и подавно. Не зря же целых две недели за мной какие-то люди в «Галанте» волочились, царство им небесное.
И я, вместо того, чтобы повернуть направо, где через четыре квартала стояла моя американская трех-этажка, свернул налево, где за углом в собственном маленьком домике жил Семка Миркин, сорокапятилетний еврей, продавец из русской лавки, в которой торговали российской жратвой, привезенной аж из-за океана. Время перевалило за восемь часов вечера, и он уже должен был быть дома. Отношения у нас с ним сложились с первого же дня знакомства самые отличные, так что я мог рассчитывать на то, что он сможет помочь мне в небольшом дельце, которое я решил провернуть в ближайшие полчаса.
Семка оказался дома и, увидев меня, сильно обрадовался и стал заманивать к столу, на котором по случаю выходных была расставлена какаято очень аппетитная еврейская хавка и несколько бутылок с разноцветными домашними наливками. Семкина жена Райка, одетая в китайский халат с драконами, шныряла в кухню и обратно, нося тарелки и закуски.
Я решительно отказался от угощения, сославшись на неотложные дела, и, выразительно посмотрев Семке в глаза, качнул головой в сторону двери. Семка понимающе кивнул и, накинув куртку, вышел со мной.
Мы отошли от ярко освещенного крыльца, и Семка по-деловому спросил:
— Ну, что случилось?
Сам он был, как и я, питерским и в то время, когда жил в Совке, занимался какими-то темными делами. Бандитом он, конечно, не был, но за время нашего знакомства показал себя человеком достаточно решительным и вроде бы даже способным на риск. Так что, в какой-то мере, я мог на него положиться.
— Сема, хочешь заработать пятьсот баксов за полчаса? — спросил я с ходу, чтобы не тратить время на лишние вступления.
— Смотря как, — резонно ответил Семка, — если ты хочешь, чтобы я проник в главную кладовую Манхэттен Банка, это будет стоить дороже.
Мы посмеялись, затем я на полном серьезе сказал ему:
— Сема, нужно пробить мою хату. По-моему, меня там ждут.