Синтаку Харуки остановился в дверях, загораживая проход.
– Вы, говорят, Тикако тоже в Ронду возили, да? А меня не взяли, сколько я вас тогда ни просил. Я-то думал, мы с вами друзья-приятели, а вы…
– Я же вам сказала, что в этом нет его вины: я сама навязалась, – сердито проговорила Тикако.
Рюмон деланно рассмеялся:
– Ну ладно, хватит вам в дверях ссориться, входите.
Высокий Синтаку пригнулся, чтобы не задеть головой косяк, и вошел в комнату.
Тикако нерешительно прошла мимо Рюмона и села на стоявший у окна диван. На ней были голубая хлопковая рубашка и темно-коричневые брюки. По ее виду было совершенно ясно, что она пришла против воли, не устояв перед настойчивым Синтаку.
Рюмон поднял трубку и заказал бутерброды и кофе на троих.
Синтаку уселся на диван рядом с девушкой.
– Ну рассказывайте, как прошла ваша поездка?
Рюмон сел на кровать и мельком взглянул на девушку.
Тикако с отсутствующим выражением лица смотрела в окно. Видимо, она ничего Синтаку не говорила.
– С Хасинто Бенавидесом мы все же встретились.
Рюмон вкратце рассказал Синтаку то, что узнал у Бенавидеса, и только.
Выслушав его, Синтаку с явным сожалением произнес:
– Значит, вам все-таки не удалось отыскать следы Гильермо. Если букинистического магазина, где он работал, уже нет, тогда его уже никак не отыщешь.
– Я собираюсь на всякий случай расспросить продавцов на Прадо, там, где был этот магазин.
Вскоре принесли еду.
Устроившись вокруг стола, они взялись за бутерброды.
– Кстати, этот ваш важный звонок… – только успел проговорить Синтаку, как телефон зазвонил.
Знаком остановив Синтаку, Рюмон взял трубку. Из трубки послышался долгожданный голос Грегорио Техада:
– Простите, что заставил вас ждать. Хулио все никак не перезванивал. Но только что он наконец позвонил и просил передать вам, что тот старик согласился с вами встретиться. Хулио сказал, что уломать его было нелегко.
Рюмон вздохнул с облегчением:
– Замечательно. Где же его можно найти?
– Приходите сегодня в пять вечера на площадь Эспанья. Он будет вас ждать у статуи Дон Кихота.
Рюмон невольно взглянул на часы. Все решилось так быстро, что не было времени собраться с мыслями.
– Площадь Эспанья? Так, значит, он проживает в Мадриде?
– Этого я вам сказать не могу. Зовут его Кирико. Скорее всего, это имя вымышленное. И не старайтесь выяснить, кто он и откуда. Такой уговор.
Рюмон перевел дыхание.
– Не буду. Кирико. Пять вечера. Площадь Эспанья. Буду там непременно. Спасибо вам огромное, Грегорио.
– Пожалуйста. Я рад, что сумел вам помочь.
Рюмон положил трубку.
Будто сговорившись, Тикако и Синтаку сидели, уставившись на него. Рюмон вкратце объяснил им, в чем дело.
Подняв очки на лоб, Синтаку возбужденно проговорил:
– Да это же сенсация! Кто бы мог подумать, что здесь, в Мадриде, живет человек, знавший ваших дедушку и бабушку! Невероятно!
Тикако тоже явно разволновалась. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но передумала.
– Ну, раз такие дела, я непременно хочу своими глазами увидеть эту историческую встречу. Вы ведь нас тоже с собой возьмете, да? – не церемонясь, спросил Синтаку, и Рюмон еле удержался от усмешки. Это беспардонное любопытство было совершенно поразительным.
– Не хочу вас разочаровывать, но на встречу с Кирико я пойду один. Это ведь личное дело, понимаете? Я вам потом обо всем расскажу.
– Но… – начал было Синтаку, однако его прервала Тикако.
– Прекратите, Синтаку. Хватит вам совать нос в чужие дела. Вы переходите все границы! – Тон был настолько резким, что Синтаку от неожиданности ошеломленно моргнул. С испуганным лицом он начал вгрызаться в бутерброд.
Рюмон неторопливо протянул руку к чашке с кофе. Тикако все сказала за него, и его раздражение немного улеглось.
– Ну что ж, пора и честь знать. Рюмон-сан устал, да и мне сиеста не помешает, – отрывисто проговорила Тикако, вставая.
Синтаку на мгновение заколебался, но все же неохотно поднялся.
– Ну тогда, может быть, хоть поужинаем вместе? Если вы не против, встретимся в полдевятого внизу, в вестибюле. Я приглашу и госпожу Ханагата.
При имени Ханагата Рюмон на секунду растерялся, а когда опомнился, отказываться было уже поздно. К тому же встретиться с ней было необходимо в любом случае.
– Хорошо. Только с одним условием: Кадзама тоже пойдет с нами.
– Разумеется. Кабуки, ты ведь, конечно, тоже пойдешь, да?
Девушка кивнула.
Синтаку повеселел.
– Позвольте воспользоваться вашим туалетом, – попросил он и скрылся в уборной.
Рюмон встал с кровати. Подошел к девушке. Сердце забилось почему-то сильнее.
Не дав ей и слова сказать, он привлек ее к себе и поцеловал.
Ее глаза широко раскрылись, и она забилась в его руках, как попавший в силки заяц.
Рюмон прошептал ей на ухо:
– Завтра в Японию не уезжай. Я хочу, чтобы ты осталась здесь, пока я не закончу это дело. А можно, я тебя еще раз поцелую?
Тикако высвободилась и торопливо отпрянула от него.
– Ты с ума сошел, – прошептала она в ответ взволнованно, бросив испуганный взгляд в сторону уборной.
Откуда в этот самый миг выходил Синтаку.
Он взглянул на Рюмона, и на его лице появилось недоуменное выражение.
– Вот странно. У вас весь рот в кетчупе.
Дон Кихот и Санчо Панса отбрасывали длинные тени на лестницу, ведущую вверх, к статуе Сервантеса.
Ливший весь день дождь ненадолго затих, и из-за облаков выглянуло закатное солнце.
Ступая по мокрой траве, Рюмон подошел к широкому квадратному пруду перед статуей. Поверхность пруда, занесенная палой листвой и мусором, колыхалась от сильного ветра.
Видимо, из-за погоды на площади было немноголюдно. Голубей тоже было немного.
Пять пополудни. Как раз время начала боя быков.
Рюмону вспомнилась строфа из знаменитого стихотворения Лорки:
У пьедестала, на котором стояли статуи Дон Кихота и Санчо Пансы, появился человек.
Это был статный старик в темных очках, в серой фетровой шляпе, одетый в костюм того же цвета. Пуговицы бордовой рубашки были застегнуты до ворота. По виду ему было под восемьдесят.
Рюмон подошел к нему:
– Сеньор Кирико? Старик чуть кивнул.
– Да, я – Кирико. Мистер Рюмон, если не ошибаюсь? – выговорил старик с легким акцентом на очень хорошем английском.
Рюмон, несколько теряясь, кивнул, и старик показал своей тростью на дальнюю скамью.
– Давайте сядем там. Но с одним условием: говорить только по-английски. Вы говорите по-английски?
– Говорю.
Не дожидаясь его, старик направился к скамье.
Рюмон последовал за ним, стараясь угадать, откуда Кирико родом. Ни на американца, ни на англичанина он похож не был.
Скорее всего, он был испанцем, если нет – тогда французом. Очевидно, он выбрал английский для того, чтобы никто вокруг не понял содержание предстоящей беседы. В Испании английский знают пока немногие.
Скамейка была мокрая от дождя.
Рюмон расстелил свой носовой платок и предложил Кирико сесть. Сам он сел рядом.
Он хотел вручить старику визитную карточку, но Кирико жестом остановил его.
– Я – Кирико, а вы – Рюмон. Этим и ограничимся. Я не думаю, что мы еще когда-нибудь встретимся.
Рюмон покорно спрятал визитную карточку.
– Большое спасибо за то, что вы согласились со мной встретиться. Позвольте перейти прямо к делу. По словам Хулио Альвареса из Саламанкского университета, вы знали чету японцев, Рикардо и Марию Нисимура, сражавшихся в Интернациональной бригаде во время гражданской войны, не так ли?
Кирико положил обе руки на ручку трости и обратил скрытые темными очками глаза к Рюмону.
– Рикардо и Мария, которых я знал, были мексиканцами японского происхождения. К тому же, они не были мужем и женой.
– Не были мужем и женой? – машинально повторил Рюмон, сдвинув брови.
Кирико кивнул:
– Совершенно верно. Рикардо называл Марию племянницей. Но как там было на самом деле, я не знаю. Судить не берусь.
Рюмон достал пачку сигарет и предложил Кирико. Дав ему прикурить, он и сам закурил.
– Мать моя родилась в Мексике, и девичья фамилия у нее – Нисимура. Ее родители – японцы, в молодости эмигрировали в Мексику. У меня есть веские основания думать, что они участвовали в испанской гражданской войне и что в то время жили под именами Рикардо и Мария. У меня почти нет сомнений, что Рикардо и Мария, которых вы знали, мои дедушка и бабушка. Именно поэтому я и настоял на встрече. Вы не могли бы рассказать мне подробно все, что знаете о них?
Кирико провел языком по губам и повернул темные очки в сторону Toppe де Мадрид,[97] стоявшей в отдалении.
– Если они и правда ваши родственники, то, боюсь, мой рассказ причинит вам боль.
– Они умерли уже тридцать лет тому назад, в Мексике. Я не думаю, что вы сможете меня чем-то потрясти. Я просто хочу знать правду, какая бы она ни была.
Кирико затянулся и медленно выпустил дым изо рта.
Некоторое время он сидел молча, обдумывая услышанное, затем решительно выпрямился.
– Так уж и быть, расскажу вам всю правду. Рикардо и Мария – воспитанники Каридад дель Рио Эрнандес, они работали у нее в качестве эксекъюшинарс.
Рюмон сперва не понял, что Кирико имел в виду, и озадаченно уставился на сидящего к нему в профиль старика.
Однако в следующую же секунду ему вспомнился перевод этого слова, – будто бомба взорвалась в голове. Эксекъюшинарс – это же палач!
– Вы что же… вы хотите сказать, – отрывисто выдавил из себя ошеломленный Рюмон, – что они работали в Интернациональной бригаде убийцами, втайне убирая предателей и недовольных? Я вас правильно понял?
В то время за спиной республиканского правительства стояли обладавшие большим влиянием люди из руководства Коминтерна и НКВД. Александр Орлов был одним из них.
Они предъявляли членам Объединенной рабочей марксистской партии и других антисталинистских объединений обвинения в троцкизме либо в сношениях с Франко и истребляли их одного за другим. Методы применялись практически те же, что и на их родине.
Кирико мрачно кивнул:
– Именно так все и было. Их работа в основном состояла в том, чтобы под руководством Каридад расправляться с троцкистами. Вы ведь знаете, что Каридад – мать Хайме Рамона Меркадера?
Рюмон с силой сжал руками колени.
Хайме Рамон Меркадер. Это имя он уже где-то слышал. Ну да, это же состоявший на службе у Сталина убийца, который летом 1940 года навестил знаменитого Льва Троцкого в его тайном убежище в Мексике, и зарубил его ледорубом.
И что же, Рикардо и Мария занимались такого же рода работой?
Вот, значит, что Кирико имел в виду, говоря, что его рассказ может причинить Рюмону боль…
– НКВД в Испании тогда возглавлял Александр Орлов, – продолжал Кирико. – Одним из его адъютантов являлся ужасный человек по имени Эйтингон. Каридад была его любовницей.
– Вы тоже были одним из них? – спросил Рюмон напрямик.
Пепел с сигареты в его руке упал на камень мостовой.
– Я оправдываться не стану. Да, я действительно работал у Каридад. Обычно шофером, возил важных людей, или переводчиком, но иногда, поскольку стрелял я неплохо, меня посылали охотиться за троцкистами.
– Вместе с Рикардо и Марией?
Рот Кирико болезненно искривился.
– Да. Несколько раз мне приходилось работать вместе с ними. И некоторые дела были просто отвратительные, вспоминать страшно. Например, дело с Нином. Вы знаете человека по имени Андреу Нин?
– Вы имеете в виду Андреса Нина?
Нин был одним из руководителей Объединенной рабочей марксистской партии.
Кирико бросил окурок на мостовую.
– Андреу Нин. Так выговаривают его имя по-каталонски.
Где бы Кирико сейчас ни жил, одно было очевидно: вырос он в Каталонии. Может быть, он был из Барселоны. Но спросить об этом, не нарушив обещания, Рюмон не мог.
– Я слышал, что в начале лета тысяча девятьсот тридцать седьмого Нин оказался в НКВД, его пытали и в конце концов расстреляли.
– Верно. Пытать его было поручено нам троим: мне, Рикардо и Марии.
Несколько голубей покружились и опустились на мостовую перед мужчинами.
Рюмон некоторое время разглядывал голубей. Казалось, каменная скамейка высасывала тепло из его тела.
– Рикардо был слабовольным. Но не Мария. Она пытала Нина совершенно невозмутимо, как будто открывала ножом консервную банку. Даже с удовольствием. А обычно была такая тихая, кто бы мог подумать… Вот что делает из людей спиртное.
Рюмон вздрогнул:
– Вы сказали «спиртное»?
– Да, спиртное. После выпивки в ней всегда появлялось что-то инфернальное. От нее обычно пахло спиртным, каждый раз, когда приходилось делать грязную работу. Я думаю, это у нее была болезнь.
Рюмон вспотел от волнения.
Голова его закружилась, и он оперся руками о колени, чтобы не упасть.
Его мать Кадзуми пила беспробудно, от спиртного в конце концов и умерла, захлебнувшись в ванне. Точно так же и он сам однажды, напившись до беспамятства, поднял руку на Кабуки Тикако. Он всегда подозревал, что алкоголизму него в крови.
Слова Кирико только подтверждали это. Мария, то есть его бабушка Нисимура Сидзуко, тоже не избежала власти спиртного.
Кирико заглянул ему в лицо:
– Ну вот видите, я же говорил, что лучше вам ничего об этом не знать.
Рюмон пришел в себя:
– Нет-нет. Не обращайте внимания. Скажите мне, а что стало с ними потом?
– Весной тысяча девятьсот тридцать девятого гражданская война закончилась, месяца за четыре-пять до конца войны Интернациональную бригаду распустили, и все иностранные добровольцы покинули Испанию. Рикардо и Мария, и я тоже, бежали во Францию. Я затем перебрался в Швецию и с ними больше ни разу не встречался. Правда, я слышал, что они остались во Франции, присоединились к маки и боролись против нацистов.
Рюмон сжал кулаки. Слова Кирико полностью соответствовали тому, что он три дня назад узнал по телефону от Кайба Кивако.
Кирико насмешливо скривил губы:
– Ну, вы и теперь хотите верить, что Рикардо и Мария – ваши дед с бабкой?
Рюмон не ответил, лишь молча достал из-под жилета кулон, с которого все началось.
Подвинувшись поближе к старику, он показал ему кулон.
– Вы когда-нибудь видели такой?
В ту же секунду лицо Кирико застыло. Словно оглушенный, он сорвал с себя очки и сунул их в нагрудный карман пиджака. Схватив дрожащей рукой кулон, он сдвинул брови и стал внимательно его рассматривать.
– От… откуда у вас это? – запинаясь, выговорил он.
Рюмон заглянул в глубоко ввалившиеся глаза Кирико:
– Этот кулон достался мне от матери. Скорее всего, к ней он перешел от деда с бабкой. Вам уже приходилось его видеть, не так ли?
Кирико еле заметно кивнул:
– Да. Я такой видел. Похожий кулон носила Мария. У него форма странная, вот я его и запомнил. Точно, это тот самый кулон.
Рюмон спрятал кулон за ворот рубашки.
Напряжение разом спало. Теперь уже сомневаться не приходилось. Его бабушка, Нисимура Сидзуко, и была Марией Нисимура. Его бабушка была в числе приспешников этого кровопийцы – Сталина.
Стараясь не выдать своих чувств, Рюмон сказал:
– Одного я все-таки понять не могу: отчего этих кулонов было несколько?
Пошарив в кармане, он вытащил еще один кулон, тот, который хранился у Хоакина эль Оро.
Кирико удивился:
– Вот как, был, значит, еще один?
– Да. Этим кулоном владел старый певец по прозвищу Хоакин эль Оро. Хоакин во время гражданской войны был знаком с одним японцем по имени Гильермо, который служил добровольцем в Иностранном легионе на стороне Франко. Есть основания считать, что вначале этот кулон принадлежал именно Гильермо. Есть свидетель, который видел у него этот кулон.
Кирико задвигал кадыком.
– Гильермо… Вы сказали – Гильермо?
Его тон заставил Рюмона насторожиться.
– Да. «Гильермо», как и «Мария», и «Рикардо», имена вымышленные, под которыми они жили здесь, в Испании. Японцы звали его Сато. Быть может, это тоже псевдоним, но так, во всяком случае, он представлялся. Вы что-нибудь о нем знаете?
Кирико крепко зажмурился.
– Вспомнил! Вот вы сейчас назвали его имя, и я вспомнил! Я однажды случайно слышал, как Рикардо и Мария перешептывались между собой в столовой в городе Альбасета, где была тогда база подготовки бойцов Интернациональной бригады. Я сидел за столиком за перегородкой.
– И о чем же они говорили?
– Откуда мне знать? Они говорили скороговоркой на языке, который мне раньше и слышать не приходилось. Наверное, на японском. Только в разговоре они много раз произносили это имя, Гильермо. Точно вам говорю.
Рюмон торопливо вытер пот на лбу.
Нет, случайностью это никак быть не могло. Как он и предполагал, между Гильермо и Рикардо с Марией существовала какая-то связь.
Все они приехали в Испанию из Мексики.
У Гильермо и Марии были одинаковые кулоны.
Имя Гильермо фигурировало в разговоре между Рикардо и Марией.
Если сопоставить эти три факта, уже не оставалось никаких сомнений, что всех троих связывала некая нить.
Почувствовав дурноту, Рюмон пошарил в кармане. Однако платок, который он искал, был расстелен для того, чтобы Кирико мог сесть.
Вместо платка его пальцы наткнулись на что-то другое.
Как же он мог забыть об этом?! Это была фотография его матери с ее родителями.
Подавив волнение, Рюмон показал фотографию Кирико:
– Я хотел бы, чтобы вы на всякий случай взглянули разок на эту фотографию. Это мои дед с бабкой. Я полагаю, вы их узнаете.
Кирико взял фотографию и поднес к глазам.
Он долго, нестерпимо долго рассматривал ее. Вдруг его руки затряслись. Он издал звук, похожий на стон.
– Мария… Мария…
Рюмон вздохнул:
– Значит, Мария и есть моя бабушка…
Кирико неистово замотал головой.
– Нет, это не она. Это не Мария. И этот мужчина вовсе не Рикардо. Это – другие люди.
Рюмон застыл, будто бомба разорвалась у самого его уха.
– Да как же это? Этого не может быть!
– Я хоть и стар, но память у меня верная. Эти двое – не они. Никакие это не Рикардо и Мария.
– Но ведь вы только что произнесли ее имя! Кирико показал дрожащим пальцем на фотографию:
– Вот Мария.
Рюмон проследил, куда был направлен палец, и обмер.
Склонившееся к западу солнце вдруг спряталось за облаком, и черная тень накрыла площадь Эспанья. Ветер нещадно бил по щекам.
Палец Кирико показывал на его мать, Кадзуми.
Мадридской башни – примечание автора