– И это все ты узнала благодаря твоему псу?
– Да, и не только это. Я вам потом расскажу. Но вот кто убил – даже мудрый пес не мог сказать.
– А! – догадался Павел. – Так вот почему он так нас обнюхивал! И что, у него получилось: никто из нас не убивал?
– Никто, но зато мы все в полном составе были около покойницы, от этого нам не отпереться. Говорю вам – это не собака, а ума палата! Слушайте, слушайте! Она даже дала понять полицейским, что мы все были рядом с Памелой, но на улице никого из нас не было. А ведь ее притащили уже убитой с улицы.
– О, пся крев! – восхитился Павел.
– Ну, рассказывай же, – теребила я подругу.
Смерть наступила между девятью и одиннадцатью часами вечера. Стемнело, но в это время здесь уже почти никого не бывает на улицах. И если я правильно поняла, все обстояло таким образом. Выйдя из машины, убийца пошел по улице Кайерод по направлению к станции. На полпути остановился и пришел сюда, убил женщину, протолкнул ее сквозь дырку в загородке и вернулся к машине. Они предполагают, что он встретил Памелу, и они шли вместе, так что это наверняка знакомый ей человек.
– Мог быть и чужой, например, спросил у женщины дорогу, притворился, что не понимает, и она пошла с ним рядом, показывая.
– И что, убил ее только ради того, чтобы убить? Не ограбил ее, не изнасиловал. Искусство ради искусства…
– Извращенец! – с надеждой в голосе предположил Павел. – И с нами не имеет ничего общего.
Желая успокоить подругу, я заметила:
– Хорошо, что ее давно у тебя не было. Не станут делать обыска в доме…
– Г… То есть того… разбежалась!.. – опять взвилась Алиция, некстати поминая грузинского архитектора. – Говорю же, что собака ихняя слишком уж умная. Она стала вдруг вести себя как‑то странно и что‑то показывать, а ее проводник расшифровал: собака обнаружила какой‑то давний след Памелы. Следы… как‑то он их назвал, я не поняла, должно быть, полицейский термин… что‑то вроде «слабый след». И судя по собаке, получилось, что Памела была здесь, прошла садом от дыры до ателье и обратно. Но раньше.
– Слушайте, а не она ли это сбежала отсюда прошлой ночью?
– Не ночью, а днем. Днем вчера кто‑то забрался в дом, пытался вытащить кошачий мешок и сбежал. Мы успели увидеть лишь ноги в брюках.
– А что эта потрясающая собака нанюхала в ателье?
– С ателье у бедняги дело пошло не так гладко, ведь я там разбила бутылку с растворителем, запах которого добавился к общему зловонию из морозильника, и вот псу этот растворитель всю обедню испортил.
Мы живо принялись обсуждать полученную информацию. Все соглашались, что это Памела вчера была в ателье, она тут рылась, а не Падальский.
– Я им доложила и о вчерашнем появлении кого‑то неизвестного в ателье, который средь бела дня там рылся, а потом что‑то уронил и сбежал, – рассказывала Алиция. – Не знаю, поверили ли они мне, но расспрашивали, не пропало ли чего в доме. И еще я сказала, что мы думаем – это была Памела.
– Поверить‑то они тебе поверили, ведь они датчане, но могли думать, что ты сама ошибаешься, – предположила я. – В чем, в чем? Да в том, что сама не заметила, сперли ли у тебя что‑нибудь.
Павел сидел притихший, непривычно для него задумчивый.
– Ты что, Павлик?
– Не знаю, какой версии придерживаться: конкуренты они были или одна шайка? Памела вместе с Падлой или Памела – контра Падлы?
– Да, тут возможно и то и другое.
– В таком случае какую роль играют все эти искатели – Зенончик, Прохиндей?.. И стоит ли о них говорить полиции?
– Нет! – запретила разозлившаяся Алиция. – Не то примутся обыскивать весь дом, и меня кондрашка хватит. Так что притворитесь идиотами, глухими и слепыми, ничего не знаете, ничего не видели, ничего не слышали.
– И тебе придется купить новый бачок. Стыдно же перед посторонними, когда это устройство так ревет. Что о тебе полицейские подумают?
– Отстань, злыдня!
Беата вдруг в приливе вдохновения внесла предложение:
– Если уж очень привяжутся, скажем – злоумышленники ищут драгоценные шахматы. Это бесспорная собственность Алиции, она знает, где они спрятаны, не придется делать обыск.
Алиции настолько понравилась Беатина идея, что она официально пригласила приезжать ее к ней в любое время, когда той захочется, добавив, что любит находиться в обществе умных людей.
– Ну ладно, – согласился Павел, – мы можем притвориться глухими и слепыми, а идиота из себя строить мне ничего не стоит. Но мне хотелось бы все же знать, что здесь произошло на самом деле. Пока нам известно лишь сообщение собаки о том, что Памела средь бела дня закралась в дом и рылась в ателье. И вытащила кошачий мешок. А Зенончик, как ты сама говорила, по углам шарил и опять же кошачьи мешки высматривал. И Падальский рылся где мог. Можно считать, что Памела ничего здесь не нашла, потому опять сюда направилась, на этот раз вечером, чтобы продолжить поиски…
– Да не обязательно сюда, она могла идти в любое другое место и с любой другой целью.
– Алиция, хватит прятать голову в песок! Взгляни правде в глаза. Куда она могла идти по этой улице да еще поздно вечером? На прогулку? Свежего воздуха и зелени ей хватает и рядом с собственным домом.
– Хватало…
– Хватало. Пусть будет так В магазин? Их здесь нет, да и закрыты они в такое время. Автострадой хотела полюбоваться? Нет, она шла к тебе, чтобы опять копаться в вещах у тебя дома, и кто‑то радикально лишил ее этой возможности. Кто?
– Не я.
– Не ты, – подтвердила я. – Мы сидели тут все вместе, сначала с Анитой и Маженой, а потом вдвоем. Да и твой гениальный пес на нас не показал. Не мешало бы поприжать Аниту…
Опять я стала ее не любить, – призналась Алиция. – Помните, ведь это она накаркала, в недобрый час пожалела, что у нас ничего особенного пока не произошло.
– А я даже слышала, как он со свистом пролетел мимо нас.
– Анита? Иоанна, ты в порядке?
– Не Анита, а недобрый час. Может, теперь, когда произошло убийство, она заставит себя сказать правду, которую до сих пор скрывает. Полицию мы не можем напустить на нее, тогда это и в самом деле закончится генеральным ремонтом твоего дома, но одно мы просто обязаны сделать. Ох как неприятно говорить…
– И вовсе тебе не так уж неприятно, – вмиг поняла меня Алиция. – Я и без тебя знаю, что ты скажешь. Кофе хочется. И поскорее, сейчас эти легавые нам помешают.
Похоже, упомянутый недобрый час продолжал носиться над нами и злорадно хихикать. Буквально тут же полицейские постучали в дверь.
***
На этот раз они пришли со своим переводчиком. Зная датские языковые возможности, мы с нетерпением уставились на переводчика, ожидая появления его польского слова, но были глубоко разочарованы. Переводчик оказался поляком, самым настоящим, приехавшим из Польши и осевшим в Дании подобно Алиции или Памеле. И школу окончил в Дании. Его мама была датчанкой, а бабуля – полькой, причем в Польше работала учительницей польского языка в средней школе. Никаких шансов поразвлечься за счет переводчика у нас не оставалось. Да, сто раз вспоминали мы незабвенного инспектора Мульдгорда…
Но и этот переводчик оказался хорошим парнем. Первым делом он познакомился с нами и честно предупредил, что по‑польски понимает, и не советует в его присутствии обсуждать на родном языке какие‑то свои тайны. А лучше и вовсе ничего от полиции не скрывать, потому как датские легавые, насколько он мог убедиться, – люди справедливые, а главное, настырные, не отстанут, пока не добьются своего, и водить их за нос – себе дороже. Звали переводчика Даниэль Меллер.
– В мои обязанности входит лишь перевод. Работу здесь получить не просто, и я свою ценю, учтите. И вообще здесь Дания, а полицейский – тоже человек. Ну вот, первый допрос. И первым допрашивать будут того, кто обнаружил труп.
– Я, – признался Павел.