-- Здешние русские семьи теперь часто имеют польскую домрабу или няню. Они нелегалы и горбячат за гроши.
-- Спасибо товарищу Саксу. Конечно, реформаторы в Польше рапортовали про большие успехи, однако поляки, по глупости, думали иначе. На выборах 92-го года компартия набрала больше всего голосов. Поляки, столько раз бунтовавшие против коммунистического режима, решили, что режим Джеффри Сакса еще хуже. Он, однако, к тому времени уже был в Москве. На этом можно остановиться, потому что в России он проводил ту же политику и исход был нисколько не хуже.
-- Уж ты продолжай, будь добр.
-- Воля твоя. Либерализация цен, на случай если термин не вполне понятен, означает две вещи: полную свободу для торговцев, плюс прекращение государственных субсидий, с помощью которых цены на товары широкого потребления поддерживались на сравнительно низком уровне. Часто этот уровень все равно был для многих слишком высок, но и близко не подходил к тому, что вскоре случилось.
-- Сергей, что плохого в свободных ценах, без государственного контроля? Рынок установит такие цены...
-- Ну, конечно же, рынок обо всем позаботится. В старые добрые времена роль всемогущего и всеведующего доброго начала отводилась товарищу Сталину. Еще раньше уповали на царя-батюшку. Нынче все без изъятья российские обыватели, сущие и бывшие, включая безродных космополитов вроде тебя, веруют в рынок. Да здравствует рынок -- источник нашей мощи, наша надежда и опора, организатор и вдохновитель наших побед! Ты этот рынок в глаза видел? Опиши его, сделай милость. Он на кого больше похож: на деда-Мороза с развесистой бородой или на поэта Пастернака с устремленным взглядом? А, может, это все-таки мрачный кавказский разбойник, а? Или краснорожий лабазник? Рынок в его чистом примитивном виде, без развитых общественных институтов, без социальной защиты, да еще в монополистической ситуации, когда конкуренция практически остутствует, такой рынок зажимает простых людей мертвой хваткой, порождает обнищание и порабощение масс в таких масштабах, какие Марксу с Энгельсом не снились. Советский образ жизни всегда был скудный, непрестанные нехватки. Ныне свободные россияне -- в подавляющем большинстве просто нищие, которым недавняя скудость стала представляться изобилием. Иногда при мысли про то, как это свершилось, я тянусь за автоматом Калашникова, но тут же прихожу в себя. И не потому, что автомата у меня нет, это нынче просто, а по причине, что чувствую мою собственную причастность. Но об этом в свое время. Сейчас мне не до излияний.
-- Сергей, ты может, выпить хочешь?
-- Спасибо, милый, мне и возлияния опостыли. Чаю плесни, этого, ирландского. В начале 92-го года, когда упразднили контроль цен, Ельцин успокоил население, что наступившие трудности ненадолго, максимум на полгода, а уж потом процветание, светлое капиталистическое будущее. Верный ученик товарища Сакса доктор экономики Егор Гайдар с апломбом предсказал, что цены временно пойдут вверх, возрастут примерно в три раза, но вскоре начнут снижаться. Такой оптимистической статистике его научили в журнале Коммунист, где он прежде служил. Реальные цены подскочили в 26 раз, где и закрепились. От этой печки они с тех пор и пляшут, пока только вверх. За первый год реформы, 1992-й, реальное благосостояние средней семьи упало на 86 процентов. Когда вместо процветания, пришла разруха, власти пошли по миру с протянутой рукой. В 93-ем Ельцину во что бы то ни стало нужен был весьма капиталистический бюджет, иначе Международный валютный фонд не давал денег. Верховный Совет отказался утвердить бюджет, Ельцин распустил парламент, депутаты уперлись, перешли в контратаку, послали людей на захват телестудии, пришлось вызвать танки... Хотели как лучше, получилось, как всегда. После демократической пальбы по парламенту провели выборы, во время которых заодно, чохом, утвердили новую конституцию. Выборы эти дали 15 процентов голосов партии Жириновского, который изо всех сил хотел стать русским Гитлером.
-- Значит, ты тоже стоишь на той точке зрения, что нынешняя Россия напоминает веймарскую Германию?
-- Я этого не говорил. Я только отметил, что Гитлер -- кумир Жириновского. Удастся ли ему прорыв к власти, другой вопрос. Все равно, Сакс мог испытывать законную геростратовскую гордость: в России упадок был еще чище польского. Не будь нефти и газа, давно бы праздновали полный крах. Гайдару пришлось уйти в отставку. Сакс решил, что и ему пора. Он вдруг обнаружил, что не может работать в стране, где процветает разнузданная коррупция.
-- Ты, следовательно, не видишь никаких положительных результатов от этих капиталистических реформ?
-- Вижу. Доктрина Сакса еще малость сырая.
-- Это как надо понимать?
-- Будь она доведена до совершенства, у фашистского диктатора России была бы сегодня одна забота, куда нацелить 10 тысяч ядерных боеголовок. Но к делу. Сакс удалился, а реформы продолжались, особенно приватизация. Эта мера обсуждалась еще при Горбачеве, ее предполагали завершить за несколько лет, а потом, когда новая экономика окрепнет, отменить контроль цен. Теперь все делалось в одночасье. Возник вопрос, кто купит собственность. Раньше утверждали, что из-за недостатка товаров при социализме у населения скопились денежные излишки, они и будут питать приватизацию. Однако с января 92-го эти пресловутые излишки растаяли как дым. То, что население из-за бешеной инфляции вмиг лишилось своих денежных сбережений, это новым вождям и придворным экономистам было до лампочки, но возник вопрос, кто же тогда купит собственность. Действительно, сказал товарищ Анатолий Чубайс, которому партия, то бишь демократия, поручила проведение приватизации, у трудящихся денег не осталось, но у нас зато имеется подпольная, теневая экономика, там полно денег, они и купят, мы не возражаем. К этому времени наиболее лакомые куски, как добыча полезных ископаемых, уже были по-тихому присвоены номенклатурой, но кое-что оставалось: сеть розничной торговли, например. Эти лакомые объекты достались почти без исключения мафии, которая давно с одобрением следила за процессом приватизации и даже деньги приготовила. Ну, а что мафия не взяла, то пошло прочим гражданам, кои, правда, начав бизнес, все равно попадали в руки мафии.
-- Я так понимаю, что приватизациия шла уже без влияния Сакса?
-- Это ты очень неправильно понимаешь. Сакс перестал быть официальным советником правительства, но в России оставались его представители и подручные. Внешне все это было запутано. Сакс был теперь не только гарвардский профессор, у него была еще консультативная фирма в Хельсинки. Вице-президент этой фирмы Давид Липтон пошел в министерство финансов под руку к Саммерсу, покровителю Сакса. Сам Сакс, чтобы не забыть, был произведен в директоры Института международного развития при Гарварде. Через Липтона и Саммерса институт Сакса получил от правительства США огромные деньги: 60 миллионов долларов за 4 года -- якобы на развитие демократических учреждений в России.
-- Ты сказал якобы...
-- Ох, сказал! Потому что упомянутых демократических учреждений никто так и не мог отыскать. В 98-ом году разразился шумный скандал. Оказалось, что деятельность института в России состояла, главным образом, в том, чтобы помогать избранным частным лицам выгодно вкладывать деньги в России. В числе счастливых инвесторов были Джордж Сорос, несколько русских нуворишей, а также пара гарвардских профессоров, один из них русский.
-- Неужели русский?
-- Точнее, эмигрант из Союза, кончивший Гарвард, протеже Саммерса и тоже юный профессор. Он представлял института Сакса в России, был, так сказать, его резидентом. На приемном конце в России находился Чубайс, который идеально сработался с американскими коллегами. И не благодаря знанию английского. Чубайс мог протолкнуть любой нужный декрет. Делалось это так: в Верховный Совет, потом в Думу, поступал законопроект о приватизации, начиналось обсуждение, но это была чистая формальность. Как только наступал перерыв в заседаниях парламента, на подпись к Ельцину поступал декрет, где имелось все, чего хотели Чубайс и его клиенты. Президент подписывал, бумага становилась законом. В этом случае утверждения Думы не требовалось. Эта практика регулярного обхода парламента была заложена в российской конституции 1993 года, трюк заимствовали у Столыпина. В благодарность за эти махинации огромные суммы из института Сакса через резидента поступали в сеть псевдо-частных организациий, созданных Чубайсом и его подручными. Доллары тратились на политические цели, но шли также и на их личное обогащение. В 98?ом идиллия эта стала достоянием гласности. Дотошная американская дама, Энн Вильямсон или что-то в этом роде, выпустила разоблачительную книгу, появилась статья в журнале Nation. Сакс сделал вид, что его это не касается, прочие натерпелись страху, синекуру в России пришлось закрыть, но профессорство в Гарварде осталось. Из Гарварда, таким образом, пришли не только разрушительные реформы, но еще и коррупция.
-- У меня это плохо укладывается в голове.
-- Ничем не могу помочь. Имея таких советников, русские, сами мастера коррупции не из последних, добились многого. Новая номенклатура, Чубайс, Гайдар, Бойко и прочие, загребали двумя руками и давали заработать своим друзьям. Делалось это практически в открытую. Чубайс, будучи главой ведомства по приватизации, постоянно получал многомиллионные дотации и беспроцентные займы от богатых клиентов. Когда в его зарегистрированном доходе за 96-ой год обнаружились 300 тысяч зеленых сверх зарплаты, он заявил, что на Западе все так поступают. Все были настолько уверены в будущем родины, что немедленно переводили деньги за границу. Успехи, на которых настаивал президент Ельцин в декабре 91-го года, разумется, имели место, только показывать их было неудобно. Власти принялись лакировать действительность в надежде, что иностранные дяди с капиталами принесут желанное благосостояние. Хвастались процентом приватизации, но оказалось, что это никого не впечатляет, разве что Клинтона да Гора. Пришлось обуздать инфляцию, тем более с запада все чаще этого требовали. Рецепт был простой. На госпредприятиях все еще работали многие миллионы людей. Им с завидной постоянностью задерживали зарплату на несколько месяцев, частные хозяева делали то же самое. Денежная масса на рынке упала, рост цен замедлился. Нехватка ликвидности, наличных денег, породила бартер. Товарищ Сталин перед смертью в работе "Экономические проблемы социализма" тоже призвал заменить торговлю и денежное обращение прямым товарообменом. Кое-где учителям зарплату стали выдавать водкой. Остряки злословили, но учителя водку брали: лучше, чем ничего. В Алексинском районе Тульской области -- это на Оке, я там бывал -- пошли еще дальше. Комбинат бытового обслуживания стал принимать пустые бутылки вместо денег. Хочешь постричься -- приноси пять порожних посудин. Для стабилизации валютного курса рубля правительство брало взаймы деньги -- на короткий срок и под грабительские проценты. Когда приходило время платить по этим бондам, выпускались новые, на следующий период. С помощью такого балансирования на слабонатянутой проволоке, курс рубля поддерживали на уровне 6-7 за доллар. Жаль только, что долго так продолжаться не могло. Сколько веревочке не виться... С падением мировых цен на нефть этот мыльный пузырь взорвался. Вот как, в общих словах, мы дошли до жизни такой.
-- Сергей шумно, заразительно зевнул, глаза у него слипались.
-- Ты меня, Боря, прости великодушно, но с разницой во времени я больше сражаться не в силах. Засыпаю, хоть убей. Наверно, мои объяснения для тебя тоже как шоковая терапия. Если теперь все кажется еще более запутанным, чем прежде, ты того, не бери в голову, постепенно все разъяснится. Завтра я улетаю в Чикаго. Провожать меня не надо, заедут люди, доставят в аэропорт и в самолет посадят. Вернусь через два, много три дня, я дам знать. Тогда, честное пионерское, наговоримся всласть.
ДВА
Он вернулся из Чикаго через пять дней, ни разу и не позвонив. В нем была заметна перемена. То ли первоначальный шок от погружения в американскую жизнь поослаб, то ли что другое, но Сергей был теперь больше занят своими мыслями, нервности, порывистости в его манерах поубавилось. Взгляд, прежде изучающий, сверлящий, насмешливый, cтал грустный.
-- Вот и я, явился не запылился. Что при тамошних ветрах немудрено. Город интересный, неожиданный. Chicago, Chicago, -- пропел он довольно музыкально. -- Вот ведь не люблю Синатру, а привязалось. Ничего, пройдет, я думаю. Ты думаешь, я забыл свое обещание -- просветить тебя по поводу новейшей российской истории? Помню и намереваюсь выполнить. Да, пока не забыл...
Он вышел в другую комнату, откуда вернулся с большим плоским свертком. Разрезав перечинным ножом обертку, он достал картину в раме: обнаженная пышногрудая женская фигура возлежала на кушетке или козетке, которую художник поместил посреди стилизованного леса, поросшего остролистными цветами и растениями.
-- Руссо, если не ошибаюсь?
-- Он самый.
-- Хорошая копия, я хотел сказать -- репродукция.
-- Недурная и с маленьким секретом.
Сергей ловко перевернул картину и удалил кусок картона, вставленного заподлицо с рамой. Борис невольно вздрогнул. Внутрення полость была плотно заполнена пачками стодолларовых купюр. Сергей был откровенно доволен произведенным эффектом.
-- Что это, дядя Сережа? Я не понимаю.
-- Это, Боренька, дензнаки США на сумму 160 тысяч долларов, новыми рублями больше трех миллионов, только рубль ползет вниз.
-- Я не уверен, что хочу хранить эти деньги.
-- Зачем их хранить? Они твои, распоряжайся, как душе угодно.
-- Дядя Сережа, я такого подарка принять не могу! Никак не могу.
-- Первым делом, мы условились, что я Сергей, никакой не дядя. Во-вторых, где ты углядел подарок? Это твое законное наследство. Потребуется, я бумагу напишу, только это, наверно, не имеет смысла из-за налогов.
-- У тебя что, не дай Бог, обнаружили тяжелое неизлечимое заболевание?
-- Пока нет, но мне, мой милый, 64 года, всякое может произойти. Я решил наследственные дела уладить сейчас, благо я здесь. Вот и все. Никаких оговорок и условий, как в английских романах.
-- Но почему мне, у тебя имеются прямые наследники?
-- Не `ки', а `ца'. Наследница, моя дочь Люда, получит свою долю, не изволь беспокоиться. Она под рукой, в России.
-- Если не секрет, сколько же ты ей завещаешь?
-- Тысяч я думаю пятьдесят с хвостом.
-- Нет, нет, я не могу принять этого так называемого наследства, оно принадлежит Люде.
-- Которую ты добрых 20 лет в глаза не видел и которая вспоминает про меня тогда только, когда у нее нужда в деньгах.
-- Тем более я не хочу стоять между вами. Она как-никак тебе дочь, а я двоюродный племянник, седьмая вода на киселе.
-- У тебя такие же права, потому что... Потому что... Потому что я, как это говорится, твой биологический отец.