– Да, и поскольку бьемся действительно все, то при диктатуре было бы не в пример спокойнее.
– Не могу себе представить вас под пятой диктатуры, сэр.
– Какой же толк в диктатуре, если попадаешь под ее пяту? Вот будь диктатором я сам, тогда бы я не возражал против нее никоим образом.
– Я вам не верю, сэр. Не при вас будь сказано, но диктатор вышел бы никудышный. Уж больно сложный вы человек.
– Серьезно?
– О да. К тому же вы чересчур вежливы.
– Я тешу себя мыслью, что временами бываю очень груб.
– Только истинно вежливому человеку доступна великолепная техника настоящей грубости. А у диктаторов на это нет времени. Они вынуждены быть нечувствительными. И не могут себе позволить прислушиваться к чужому мнению.
– Гм-м... Пожалуй, вы были бы столь же плохой опорой диктатору, сколь я был бы плохим диктатором. Дойдя в нашей беседе до столь обнадеживающего момента, позволю себе пригласить вас отобедать.
Билл знал, что означало приглашение сэра Невилла, и на минуту замялся. Он был слишком современен, чтобы получать удовольствие от обедов в клубах. Он предпочел бы где-нибудь быстро перекусить. К тому же дома жена, трое детей... Нет, у него совсем не было времени на сидение в залах, где почтенные старцы потягивают портвейн, пересказывая друг другу последние сплетни.
– С удовольствием, – ответил он.
По дороге в клуб сэр Невилл разговорился: – С вашей стороны было очень любезно принять мое приглашение, Билл. Я ведь знаю, что для клубов у вас просто нет времени.
– О, это совсем не так...
– Именно так, и я вполне это понимаю. Вы человек семейный. И ваша жизнь идет совсем по другому руслу. Клуб как общественный институт – всего лишь прибежище для стареющих подростков, но есть, разумеется, и иная подоплека. Англия – это страна, не имеющая конституции. Письменно не фиксируется практически ничего: по ходу дела мы уничтожаем все свидетельства, не оставляя иного наследия, кроме никем не истолкованных традиций, причем все, что делаем, мы делаем с кажущимся безразличием, в действительности же в своем таинственном поведении руководствуемся неписаными и никогда не упоминаемыми вслух правилами, по сравнению с которыми мафия выглядит скорее организацией муниципальной службы, нежели тайным сообществом. Своего рода инстинкт, выработанный привычкой, предрассудками, реакцией на нюансы и бог знает какими еще движениями души, всегда подскажет упорядоченному уму британского чиновника, в каком клубе и в котором часу могут, вероятнее всего, встретиться его друзья и его враги. И только в тех редчайших случаях, когда ему случается ошибиться, он горько вздыхает, думая о неисповедимых путях, которыми следует жизнь: «Никогда ведь не угадаешь...» Но подобные ошибки случаются столь редко, что не стоят и внимания. Тем не менее, исходя из соображений политики – ведь политика не делается ни в парламенте, ни в министерствах, она делается в клубах, – так вот, исходя из этих соображений, а вовсе не из желания помочь вам приятно убивать время, я и настаивал на том, чтобы вы баллотировались в клуб «Блэкс».
– Я вполне понимаю ваши мотивы, сэр Невилл, и глубоко вам признателен, несмотря на то, что мой годовой доход сокращается на семьдесят пять фунтов.
– Ну, вас ведь еще не приняли! Дело, несомненно, затянется лет на пять, не меньше. Видите, не такое уж это разорение, как вам кажется. Однако сейчас мы идем не туда.
– Я знаю.
Сэр Невилл метнул на Стокарда цепкий взгляд.
– Почему вы так думаете?
– В основном потому, что мы идем совсем не в ту сторону.
– Ах, да...
– Мне кажется, мы идем в «Кембл».
– Почему, черт побери, вам кажется именно так?
– Мне кажется, вы хотите повидаться с сэром Аароном Уэллбехолденом. В это время он обычно бывает там.
– Вы способный ученик, – удовлетворенно кивнул сэр Невилл.
Сэр Аарон Уэллбехолден был человеком огромных размеров: нижняя губа его всегда была так выпячена, что влажность ее внутренней стороны оказывалась доступной всеобщему обозрению. Временами он ворчал и принюхивался, подобно старому бульдогу. Он обладал благородством крайнего уродства, скрашивавшим даже вспышки его скверного характера или по крайней мере делавшим их извинительными.
– Что это вдруг вам загорелось меня видеть? – спросил он, шумно и с удовольствием потягивая розовый джин.
– Я пришел сюда отнюдь не только для того, чтобы повидаться с вами, – солгал на ходу сэр Невилл.
– Я просто хотел угостить обедом моего юного помощника Билла Стокарда. Я ведь, знаете, тоже член этого клуба.
– Ходили слухи, что вы променяли нас на клуб «Блэкс», – проворчал сэр Аарон, окропляя джином свой жилет, залитый слезами многих других не донесенных до рта деликатесов.
– Semper fidelis15.
– Что?
– Я сказал: «Semper fidelis».
– А, да, латынь. – Сэр Аарон одобрительно хмыкнул. – Что ж, тогда не будем портить себе обед делами, а? Давайте покончим с ними до того, как перейдем в столовую. Зачем вам понадобилось искать меня в моем логове?
– Право же, совершенно ни за чем, разве что для душевного спокойствия.
– Для душевного спокойствия? Неужели ваша душа бывает когда-либо спокойной... как, впрочем, и моя, а?
– Сразу видно совестливого юриста.
Сэр Аарон чихнул и весь заколыхался от удовольствия, его нижняя губа блестела, как коралловый риф на мелководье.
– Хорошо зная вас, могу предположить, что вы обеспокоены делом этого американского парня.
– Мы оба слишком уж долго занимаемся нашей профессией, – тихо заметил сэр Невилл.
– Не стану притворяться, будто понимаю его характер или мотивы его поступков. Я не понимаю их совсем. Абсолютно не понимаю. А я терпеть не могу дел, которых не понимаю. Вы же сами знаете: в таких случаях теряешь всякое чувство справедливости. Или, по меньшей мере, становишься мысленно в оборонительную позицию.
– Может, оно и к лучшему?
– Почему вы так говорите? – спросил сэр Аарон. – Мы все время забываем – а это, пожалуй, единственный приятный сюрприз, который мы можем обеспечить нашему заокеанскому гостю, – мы все время забываем, что роль обвинителя в английском суде заключается не в том, чтобы выиграть дело, но лишь в том, чтобы как можно точнее и беспристрастнее изложить суду факты. Проиграть процесс для нас грехом не считается. Некоторые из нас были бы рады проигрывать каждый свой процесс.
– Что ж... вы, безусловно, правы, мы об этом забываем, – и я так благодарен вам, хотя и не так уж удивлен тем, что вы мне об этом напомнили. Ведь некоторые из лучших юристов страны не в состоянии противостоять воздействию повышения температуры в зале суда.
– Потому-то их и считают лучшими, – пробормотал сэр Аарон лукаво.
Наступило молчание. Сэр Аарон покручивал в руке свой второй стакан розового джина, пристально разглядывая плескавшуюся в стакане жидкость и как бы пытаясь увидеть в ней будущее.
– Есть ли у вас хоть малейшее представление о том, почему нормально устроенный человек вдруг стреляет в другого человека в пивной?
– А почему китаянки уродуют себе ноги, или африканцы удлиняют себе шею с помощью колец, или буддийские монахи сжигают себя на улицах, чтобы придать большую убедительность своим аргументам?
– Иными словами, вы считаете его поступок настолько для него естественным, что тут и объяснений не требуется?