Хотя звезда полицейской славы Крамнэгела быстро закатывалась, на его горизонте уже начала восходить другая. Поскольку старик Гарри стал для него исповедником, которому он изливал всю накопившуюся в душе горечь, они частенько усаживались поболтать в уединенных уголках тюрьмы. Вернее, говорил – и без удержу – Крамнэгел, а Гарри слушал, как ребенок, раскрыв рот. Пробелы в своих познаниях Крамнэгел заполнял фантазией и вскоре стал для старика светочем премудрости. Крамнэгел говорил о Джесси Джеймсе, Малыше Сиско, Диллинджере, Аль Капоне, Эллиоте Нессе так, будто лично знал их всех и не раз обменивался с ними словами и пулями. Его рассказы о старых американских гангстерах были опоэтизированы той же романтической эйфорией, которая заставила людей забыть весь ужас воздушных боев первой мировой войны и придала им характер прекрасного эпоса.
Старик, не ведавший в жизни иного источника знаний, кроме комиксов, временами впадал в меланхолию.
– Всю-то жизнь, – говорил он, уставясь в пространство и сморщив лицо так, что подбородок придвигался к самому носу, – да, всю жизнь я работал в одиночку. Никак не попадался партнер.
– Тут стыдиться нечего, тут гордиться нужно. Диллинджер тоже был одиночка. Его и пришили-то, когда он выходил из киношки один.
Гарри изобразил автоматную очередь и сделал вид, будто падает мертвым.
– Во-во, так оно и было, – не улыбнувшись, продолжал Крамнэгел. – А вот Капоне – этот другое дело. Аль всегда хотел, чтоб вокруг него толпились люди. Без своей банды он был ничто, не испугал бы и ребенка. Но когда собирались его ребята, тут уж хоть святых выноси.
– Я нашпигую тебя свинцом, бэби.
– Еще бы, чего-чего, а пуль у них хватало. Уж если скажут, что продырявят кого, так продырявят за милую душу, и никаких гвоздей. В наше время их сочли бы неэкономными, теперь-то мы стреляем аккуратно прямо в цель, но те старички любили палить из кармана. В былые времена, как попадешь в Чикаго и увидишь парня с дырой в кармане, можешь ставить свой последний доллар – гангстер, и все дела.
Гарри даже присвистнул – до того трудно было такому поверить.
– Точно тебе говорю. Знавал я в Чикаго одного типа, твоего примерно возраста, ну, может, чуток помоложе был. Звали его Израэл Менделсон – еврей был, портной, все звали его просто Иззи, так он жутко разбогател на одной штопке карманов для гангстеров. Целое состояние нажил! Когда бросил работать, купил себе домину в Майами – это знаешь где? Во Флориде. И поставил в гостиной орган. Умер не так давно. Денег у него развелось точно грязи, и самое смешное, ни он, ни его жена на органе отродясь не играли, а детей у них не было.
Оба задумались над столь горькой иронией судьбы, и вдруг Гарри спросил:
– А банки эти ребята грабили?
– И еще как! Но большинству из них не было в том нужды. Так разбогатели, что начали банки скупать.
– То есть как это? – оторопел Гарри.
– Банкиров шантажировали.
Гарри снова присвистнул.
– Точно. А вот одиночкам приходилось попотеть, чтобы взять банк. У таких ребят, как Джесси Джеймс, первая заповедь была: никогда не входить в банк через парадную дверь.
– А я всегда через парадную! – разволновался Гарри.
– Берешь напильник, проволоку...
– Ты что, сдурел?
– А как бы ты пошел?
– Только через черный ход.
– Мне его не найти нипочем.
– Тогда через окно.
– Я ростом не вышел, не достану. А с лестницей враз заметут, если без напарника.
– Слушай-ка, Гарри. Нынешние медвежатники-одиночки, они, конечно, соображают, что времена меняются и что даже одиночке надо шагать в ногу с прогрессом. Сегодня под Джесси Джеймса работать смысла нет – понаставили везде скрытых камер и всякого такого дерьма, сколько себе чулок на голову ни напяливай, все равно в конце концов заметут. Поэтому многие из нынешних – я их зову «новой волной в преступности» – вообще не лезут ни в двери, ни в окна.
– А как же?.. Не, не говори, я сам догадаюсь... Через чердак, да?
– Вот и нет. Они, значит, берут взрывчатку и пробивают в стене дыру. Все надо планировать заранее, понял? Потом другим зарядом отшибают у сейфа дверь, а если кто помешает – ну, тем хуже для него, пусть не лезет. Налетчик тогда швыряет три-четыре бутылки с горючей смесью, и начинается пожар. А ничто так не пугает, как пожар. Я вот одного знал – взяли мы его в конце концов, хоть он от нас десять месяцев бегал, звали его Джо Корилли, или короче Джо, а полностью значит Джозеф, – так он именно таким путем в банк и проник. Тоже один работал. Все подготовил заранее: в семь вечера заявился, значит, в банк, одетый под водопроводчика, и заложил часовую бомбу. Ну, она и грохнула в час ночи, как положено, и он пролез в банк, взорвал вторым зарядом сейф, а тут как раз подъезжает к банку патрульная машина – банк-то стоял на «стороже», – заходит, значит, полицейский вовнутрь через пролом в стене, а Джо знаешь, что учудил? Взял и крикнул полицейскому сдавленным голосом: «Скорее... вызывайте подмогу... в сейфе пожар... Я ночной сторож...» – и с этими словами швырнул бутылку с горючей смесью. Ну, полицейский как услыхал «пожар», так и побежал в машину вызывать по радио пожарную команду, вместо того чтобы открыть огонь по Джо. А Джо тем временем отворил входную дверь и преспокойно, как хозяин, вышел из банка на шестьдесят две тысячи долларов богаче, чем был, когда вошел. И поймали мы его только десять месяцев спустя – взяли по обвинению в похищении с целью изнасилования, когда он пересекал границу штата с одной девицей. При обыске у него нашли пять тысяч еще в банковских упаковках. Я эту историю помню, потому что именно мне пришлось закатить тому патрульному – Келли его звали – головомойку за то, что не пристрелил Джо, а побежал звать на помощь. – Крамнэгел рассмеялся. – Я, должно быть, здорово ему тогда мозги прочистил, в следующий раз он нарвался на настоящего водопроводчика и, ни слова не спрося, открыл огонь. – Крамнэгел снова помрачнел. – На этом Келли и спекся. Вышибли его психиатры из полиции.
Астматически хрипя, Гарри в изумлении покачивал головой.
– Не, не пойму, как он это сделал, – пробормотал он наконец.
– Кто, Келли?
– Не, не Келли, Джо. Не пойму, и все тут.
– Я ведь тебе объяснил, – сказал Крамнэгел, уже теряя терпение.
– Ну да, объяснил. Я потому и говорю, что не пойму. Бомбу-то ведь сделать надо, нет? Ее ж у «Хэрродса»22 не закажешь. Потом эти бутылки с горючей смесью...
– Не проблема. Я тебе за час такую бомбу смастерю, что живо тюремную стену продырявит.
– Отчего же до сих пор не смастерил?
– Чокнулся ты, что ли? Где же я здесь материал возьму?
– А что для бомбы надо?
– Сейчас расскажу…
И Крамнэгел начал перечислять на пальцах ингредиенты и чертить прутиком на земле схему. Гарри впитывал в себя премудрость как ребенок, которого учат азбуке. Перед ним раскрывался мир безбрежных возможностей.
Два дня спустя Гарри выходил на свободу. Прощание было дружеским и трогательным – печальный и в то же время возвышающий дух момент. Со слезами на глазах протянул Гарри руку своему наставнику. При виде его слез у Крамнэгела перехватило горло и невольно задрожали губы.
– Ты знаешь, дружище, мне даже уходить отсюда не хочется, – пробормотал Гарри.
– Иди, дружище, иди и покажи им там... И за меня покажи... за Большого Барта.
И надзиратель повел старика навстречу немилой его сердцу свободе.
Для Крамнэгела освобождение Гарри оказалось катастрофой. До ухода Гарри он не отдавал себе отчета в том, до какой степени тот стал ему необходим – как в роли дружелюбного, пусть и не совсем нормального слушателя, так и в роли исповедника, которому можно излить душу. С его уходом вокруг Крамнэгела воцарилась тишина и навалилось то ужасное состояние, которое мучило в первую тюремную ночь, он снова увидел вокруг себя заключенных и обнаружил, что за неимением других занятий изучил всю обстановку своей камеры до тошнотворных подробностей. Об апелляции не поступало никаких новостей, письма от Эди приходили все реже и становились все короче, а улыбка священника – все наглее.
Затем, шесть дней спустя, около семи часов утра сильнейший взрыв потряс Найтсбридж23, и весь эдвардианский фасад здания банка «Манчестер коттон» с его карнизами, горгульями, бойницами, башенками и прочими финтифлюшками обрушился на мостовую, полностью перекрыв движение. Прохожих в этот час, к счастью, не оказалось, на месте происшествия нашли лишь старика водопроводчика со сморщенным лицом, выхаркивавшего в клубах пыли легкие. Сначала полиция приняла Гарри за невинно пострадавшего человека, случайно оказавшегося на месте катастрофы, но у одного из констеблей вызвали подозрения три канистры, висевшие на обмотанной вокруг талии старика веревке.
– Зачем они вам? – спросил констебль, но Гарри все еще бился в тисках сильнейшего кашля и членораздельно ответить не мог.
– Как по-твоему, Билл, что это у него такое? – спросил констебль у коллеги и услышал в ответ:
– На мой взгляд, канистры с горючей смесью. – После чего полицейские переглянулись, затем пристально посмотрели на старика и все поняли.