– Вам нельзя быть здесь! Как вы сюда попали? Вас ищут по всей тюрьме!
Черт бы побрал надзирателей. Крамнэгел снова закрыл глаза не столько от боли, сколько от отвращения. Пока они там перекуривали и сравнивали, у кого ногти длиннее, его уж десять раз могли пришить.
Затем Крамнэгела отнесли в санитарную машину и отправили в прежнюю тюрьму. Днем туда приехал Билл Стокард и навестил Крамнэгела в лазарете. Стокард пришел в ужас от того, что пришлось увидеть и услышать.
– И все это случилось с вами после того, как вы помогли предотвратить побег банды налетчиков?
– Совершенно верно. Но, знаете ли, сэр, мне вряд ли пристало обвинять их. Я должен был бы помнить, что такое тюрьма – тюрьмы ведь везде одинаковы. Может, в Греции и в Гватемале потеснее, а в Калифорнии в лучших камерах теперь, возможно, стоят телевизоры, а в Китае заключенным вместо завтрака вбивают в глотку труды председателя Мао, но в принципе разница между тюрьмами небольшая. Любая тюрьма – это место, где люди надеются на лучшее и ожидают худшего. Это всех касается – и заключенных, и тюремщиков. С моей стороны было безумием ввязываться в это дело, чтоб помочь. Я, пожалуй, просто, значит, забыл, что сам сижу за решеткой. Я, наверное, все время так сильно пытался об этом забыть, что и вправду забыл.
Такой Крамнэгел пришелся Стокарду по душе.
– Что ж, может, и не зря вы пострадали, мистер Крамнэгел. В конце концов, вы привлекли внимание к своему делу.
Крамнэгел скорчился от боли.
– Да не смешите вы меня! – взмолился он. – Не могу смеяться.
– Но что я сказал смешного?
– Какой я вам теперь «мистер»?
– И в беде человек не должен лишаться права на элементарную вежливость.
– Не надо, прошу вас. (Снова попытка рассмеяться.) Меня звать Барт. Бартрам Т. Крамнэгел. – Он умоляюще протянул Стокарду руку. – Только не жмите сильно, она изрядно наворотила.
Билл осторожно пожал протянутую руку, охватившую его ладонь, словно тиски. Крамнэгел сморгнул слезу.
– Знаете, с тех пор, как я попрощался с моим недоноском адвокатом, мне впервые пожали руку. Чертовски здорово. Стокард, непривычный к подобной непосредственности, почувствовал себя неловко.
– Что значит Т? – спросил он.
– Какое еще Т?
– Ваш инициал.
– Ничего не значит. Инициал – и все.
– Но он же должен означать какое-то имя.
– Это еще с чего? – В голосе Крамнэгела зазвучали нотки иррационального гнева. – По мне – годится и так.
– Вам, конечно, виднее. Но как оно пишется?
– Что как пишется?
– Имя.
– Так и пишется – Т. Вы не знаете, как пишется буква Т?
– Но на документах, когда требуется указать имя полностью...
– Просто пишу Т, и вся недолга, – начал распаляться Крамнэгел. Глаза его сверкали. – Обязательно надо насмехаться над моим именем?
Билл понял, как случается людям угодить под пулю: нужны лишь минимальный повод да золотое сердце, плотно укрытое непробиваемым слоем грозовых туч избыточного адреналина. Он попрощался, и Крамнэгел проводил его взглядом, в котором ясно читалось: «Ты все испортил».
Вернувшись в Лондон, Билл рассказал о своей поездке сэру Невиллу и подробно ответил на все его вопросы. Сэр Невилл не столько расстроился, сколько почувствовал облегчение. Казалось, происшедшее оправдывает его задиристое поведение в своих клубах. Как и во время суда Крамнэгел, хотя и неудачно начав, все же давал своему защитнику право гордиться им. Поэтому сэр Невилл снял телефонную трубку и попросил срочной встречи с министром внутренних дел. Естественно, она произошла лишь два дня спустя, за обедом в отдельном кабинете Клуба юных ветеранов, членом которого состоял министр. В свои сорок с лишним лет достопочтенный Клайв Белпер был сравнительно молод для занимаемого высокого поста, но он жил в эпоху, когда молодость сама по себе уже считалась достоинством в высших кругах. Он был достаточно высок и потому несколько сутулился, голову венчали рыжеватые мальчишеские кудряшки, оставлявшие свободным лишь темя, на котором сквозь редкие волосы просвечивала лысина, поэтому в одних ракурсах он казался совсем лысым, в других – пышноволосым. Он носил очки с довольно толстыми стеклами, так что глаза за ними, когда он с кем-то беседовал, часто казались застывшими, то ли потому, что он так внимательно вслушивался в слова собеседника, то ли потому, что мысли его в это время были где-то очень далеко.
Сэр Невилл поведал ему сагу о Крамнэгеле – историю, увы, еще не завершенную, – излагая ее в свойственной ему убедительной манере, рассказывал все, как было, и в то же время нисколько не пытаясь скрыть своего предвзятого к делу отношения.
– Совершенно ясно одно – не правда ли, сэр Невилл? – что необходимо произвести расследование того, что происходит в наших тюрьмах максимально строгого режима. Если потребуется, вызовите начальника той тюрьмы. Сейчас, кстати сказать, вполне удобный момент для подобных действий, поскольку у членов парламентской оппозиции появилась четкая тенденция задавать неприятные вопросы. Растущее количество сенсационных побегов и растущий уровень преступности автоматически делают меня мишенью для них. Говоря по правде, спекулируют на страхах публики. Будь я в оппозиции, я делал бы то же самое.
– Могу ли я напомнить вам, мистер Белпер, – не без язвительности заметил сэр Невилл, – что вы состоите не в оппозиции, а в правительстве. И, следовательно, в ваши обязанности входит не создавать сумятицы, задавая неприятные вопросы, а, напротив, предотвращать постановку таких вопросов, принимая мудрые решения. Я добивался встречи с вами не для того, чтобы просить расследования работы тюрем максимально строгого режима. И хотя подобное расследование во многом облегчит мою душу, оно вообще вряд ли входит в компетенцию моего ведомства. Я хотел встретиться с вами для того, чтобы обратить ваше внимание на следующее: в тюрьме находится человек, который не должен там находиться. И я хотел бы посоветоваться с вами относительно имеющихся у нас возможностей прекращения дела или, по меньшей мере, облегчения участи этого человека.
– Вашу критику, сэр Невилл, я воспринимаю в том духе, который вы, без сомнения, и хотели ей придать – в духе нотации доброго дядюшки, – оказал Белпер, показывая в улыбке зубы и хорошее воспитание, – но я, право же, считаю, что вы проявляете некоторую, пожалуй, сентиментальность по отношению к этому американскому полицейскому. В конце концов, он ведь убил человека, англичанина.
– Шотландца.
– В самом деле? Ну, в любом случае он убил британского подданного, находясь на английской земле. И согласно закону – поправьте меня, если я ошибусь, – он должен предстать за совершенное преступление перед судом, и если его жертва умерла, то не может быть иного обвинения, чем обвинение в убийстве.
– Верно.
– Итак, этот человек предстал перед судом, суд признал его виновным в непредумышленном убийстве и приговорил к семи годам. Суд уже продемонстрировал достаточную степень милосердия и присущего нашему веку разума. Суди его присяжные, какие обычно заседали лет пятьдесят назад, и судья прошлого века – висеть бы ему на виселице...
– Я подхожу к делу не с юридической, а с человеческой точки зрения, господин министр. Или, вернее, лишь в том смысле с юридической точки зрения, что я убежден: будь на процессе судьей Максуэлл Лиройд или, например, Ламли Джейкобс, а не Плантагенет-Уильямс, у обвиняемого были бы изрядные шансы получить оправдательный приговор...
– Даже при наличии мертвеца?
– Могла быть допущена мысль о самозащите. Даже мысль об иллюзорной необходимости самозащиты в глазах человека, привыкшего защищаться против применения огнестрельного оружия. Для этого лишь требовались судья с воображением, адвокат, способный эффектно подчеркнуть наиболее немыслимые аспекты дела, не выставляя их в совсем уж невероятном виде, и пара завзятых любителей кино в составе жюри. Мне мало встречалось дел, которые столь сильно зависели бы от элементов удачи в подборе состава суда, как это.
– Но вы, я надеюсь, и не рассчитываете на полное исключение элементов удачи из судебного процесса?
– Против них есть только один прием, и этот прием непогрешим, – медленно произнес сэр Невилл.
– Какой же? – был вынужден спросить министр.
– Сострадание.
Министр улыбнулся, не веря собственным ушам.
– Право же, сэр Невилл, от вас я ожидал более профессионального подхода. В конце концов вы ведь не просто профессионал, вы – блестящий профессионал.
– Что вы подразумеваете под словом «профессионал», сэр?
– Человека, ищущего решений в рамках возможного, но не за их пределом.
На этот раз настала очередь сэра Невилла улыбнуться.