– Да... и нет.
– Но все-таки?
– Да. Я ничего не могу с собой поделать, Эди, я человек чрезвычайно активный. Многие мне завидуют. Стоит мне только поглядеть на женщину – не обязательно даже на хорошенькую, – как мне хочется с ней в постель... Надеюсь, я не шокирую тебя?
– Да что ты! Дело естественное, – солгала Эди, покраснев до корней волос.
– Бог ты мой, да если б Эвелин считала это естественным, мы, может, до сих пор были бы вместе. Но она относилась к этому совсем по-другому, ревновала, как тигрица, а сама все время жаловалась, что я ее извожу, грязно ругаюсь, что от нее мне нужно только одно, а ее духовных качеств я не замечаю, но какого же черта... Я ей и сказал, что за духовным я хожу в церковь.
– Может, ты просто ее напугал? – предположила Эди, поигрывая вилкой и проявляя глубочайшее сочувствие к подруге, на что женщина способна лишь тогда, когда знает уже наверняка, что подруге из несчастья не выбраться.
– Это после семи-то лет супружества?
– Женщины меняются. И намного сильнее, чем мужчины, – вздохнула Эди. – И стареют быстрее.
Ал мгновенно, как птица на лету, переменил курс:
– Почему же ты-то не стареешь?
Эди прикусила губу, чтобы сдержать улыбку или вскрик.
– Я? Мои лучшие дни уже позади. Четверо полицейских! Да знаешь ли ты, что это такое?
– Кому же знать, как не мне? А вот знаешь ли ты, что для всей нашей полиции ты – все равно как счастливый талисман? А для меня... для меня ты намного больше... всегда была больше... Живая женщина из плоти и крови... с сердцем... с телом... с чувствами и желаниями... И все это досталось здоровенному жлобу, даже неспособному по достоинству оценить тебя...
– Не говори плохо об отсутствующих, которые не могут защитить себя, – с трудом выдохнула Эди, сглотнув слюну, чтобы смочить горло.
Ал пошел со своей козырной карты:
– Может, прямо к десерту перейдем?
– К десерту? – эхом отозвалась Эди и окинула его откровенным взглядом: посмотрела на глаза, сначала на один, затем на второй, затем, прищурясь, на оба сразу, затем перевела взгляд на рот.
– Поедем ко мне.
Они потянулись друг к другу, но он вдруг отшатнулся.
– В чем дело? – спросила она, проявляя простодушное преклонение перед рекламными роликами. – У меня изо рта дурно пахнет?
– Не здесь, – отвечал Ал, пытаясь закрыться ладонью.
– В чем дело?
– Ред Лейфсон…
Ал уловил в полутьме блеск металла, и сейчас инвалидная коляска уже подвозила своего улыбающегося пассажира к их столику.
– О, что мы здесь видим? Накануне вступления в должность будущий начальник полиции Алан Кармай Карбайд пересек границу штата, чтобы отужинать с женой своего смещенного предшественника! Как прикажете понимать эту встречу – служебное дело, личное или попросту красивый жест?
– Право, Ред, такие вопросы... Эди очень расстроена – вы же знаете... Ей-богу, это самое меньшее, что я мог сделать...
– Значит, спишем все на красивый жест, а? – сказал Ред, царапая что-то в своем блокноте, и продолжил с усмешкой: – Надеюсь, вы не станете обещать, что вырвали бы мне ноги, если они у меня были, и не станете, подобно своему предшественнику на вашем высоком посту, разукрашивать мою машину штрафными квитанциями?
– Мне незачем это делать, Ред, поскольку я верю в вашу личную порядочность.
– Серьезно? Ну, тогда вы один такой оригинал на весь Город. Нет, правда, зачем вам понадобилось перевозить даму через границу штата? В этом, надеюсь, нет никакого тайного умысла?
– Мне просто нравится здешняя кухня.
– Что же вы заказали?
– Господи, да вы никак допрашиваете меня?
– Всего лишь любопытство гурмана, Ал. Я тоже люблю это заведеньице – оно стоит того. Я люблю атмосферу американизма. Не знаю даже, как объяснить... В ней есть цельность... Она наша, как...
– Как яблочный пирог?
– Точно. И вам здесь нравится больше, чем где-либо в Городе?
– Как и всем людям, Ред, мне нравится разнообразие.
Ред взглянул на Эди и улыбнулся.
– Оно и видно, – сказал он.
– Ты просто грязная, подлая тварь, самый гнусный, мелкий червячишка из всех, которые копошатся в помоях, – прошипела Эди.
– Ага. Наконец хоть что-то, пригодное для цитирования, – лихорадочно зачиркал карандашом Ред.
– Эди! – попытался урезонить ее Ал. – Она просто не в себе. Нервное напряжение...
– При чем тут нервное напряжение! Меня просто тошнит от этого калеки, который прикрывается своими увечьями! Интересно, как это ты остался без ног? Да я знаю как! В детстве упал со стула, когда подсматривал в замочную скважину, что творится в спальне. Как насчет этого, процитируешь?
– Конечно, конечно, – бросил посеревший от злости Ред, поспешно отъезжая. Только вот такая баба и могла его пронять.
Когда он удалился, Ал сказал:
– Лучше бы ты не делала этого, Эди, но я очень рад, что ты так поступила. Пошли, я отвезу тебя домой.
Они ехали, включив магнитофон, изливавший потоки сладкой музыки, и Эди чувствовала себя желанной женщиной. Она то и дело бросала украдкой взгляд на застывшее лицо и уставившиеся на дорогу светло-голубые глаза, на привлекательные складки вокруг чувственного рта и думала о том, как будут завидовать все женщины, осуществись ее дикая мечта, как будут все размышлять о том, что же в ней есть такого, что позволило добиться своего.
Машина подъехала к ее дому. Однако Ал и не подумал выскочить из кабины и открыть ей дверцу. Подождав с минуту, она открыла ее сама, изрядно рассердившись и в то же время понимая, что глупо было предаваться нелепым фантазиям. Но что же еще остается по мере того, как прибавляются годы? Одни лишь фантазии...
– Не зайдешь выпить на прощание?
Может быть, его тронет отчаяние этой последней попытки?