– Оставь ее прямо здесь.
– Нет, здесь нельзя.
– Почему нельзя? Это ведь мой участок.
– Потому и нельзя, что твой. Я теперь начальник полиции, – пояснил он, и Эди не могла не услышать в его голосе вульгарного самодовольства.
– Где-то здесь рыщет Ред Лейфсон... иди в дом.
Эди повиновалась. Как только она закрыла за собой парадную дверь, сразу подумала, что делает большую глупость, приглашая к себе в дом известнейшего в городе бабника. Но подумала скорее для очистки совести. Поставив пластинку с музыкой под настроение, притушила свет и зажгла палочку благовоний. Потом закрыла парадное на засов и пошла в свою комнату.
От неожиданного рева телевизора, заглушившего поставленную ею пластинку, она вздрогнула.
– Налей себе выпить, – крикнула она.
Не отвечая, Ал последовал ее совету и развалился в кресле Крамнэгела, вперившись в телевизор. Шел старый фильм о похождениях Чарли Чана на Гавайях. Но как только Ал начал понимать суть интриги, вошла Эди, облаченная в свое прозрачное одеяние, с мундштучком а-ля Мата Хари в руке.
Ал залился хохотом.
– Над чем ты смеешься? – возмутилась она.
– В жизни не видел такого! Ух ты! – И он испустил боевой клич ковбоя на родео.
По привычке Ал проснулся в половине седьмого утра. Эди, к удивлению, уже не спала и смотрела на него серыми, печальными, прячущими тревогу глазами.
– Привет, – сказал он. – Как я сюда попал?
– Ох, Ал, – пробормотала она разбитым голосом, – я думала о Барте.
– Барт, конечно, отстрелялся, – ответил Ал, стараясь выразиться помягче.
– Это зло.
– Что зло?
– Зло сейчас говорить о Барте «отстрелялся»...
– А и черт с ним, – прорычал Ал. – Ну ладно, тогда я скажу «обделался», как и хотел сказать с самого начала.
– В его случае даже это слово лучше, чем «отстрелялся». Бедный Барт. В тюрьме, на чужбине, за тысячи миль от нас...
– Это намного уменьшает возможность его возвращения домой прямо сейчас...
– Я никогда не жила по-настоящему, пока не встретила тебя...
– Держу пари, ты всем так говоришь.
– Я говорю совершенно искренне, Ал. О боже, какой ужас!
– Ужас?
– Я чувствую, что влюбляюсь в тебя, Ал.
– Постой, постой, – Ал даже сел. – Мы же с тобой едва знакомы.
– Я знала тебя много лет... Не зная тебя настоящего... – продекламировала она нараспев.
– Это еще что значит, черт побери? Послушай, Эди, не надо строить иллюзий. Я этого не стою. Я превращу твою жизнь в сплошную муку.
– Может, мука с тобой лучше, чем счастье с другим?
– Что-что?
– Барт, – сказала она печально. – Жлоб несчастный.
– Вот это и есть демократия, – объявил Ал. – Ты пришла наконец к точке зрения большинства.
– Ты всегда так считал?
– Всегда.
– С самого начала?
– С самого начала.
Наступило молчание.
– Я приготовлю тебе завтрак.
– Не беспокойся, – ответил Ал.
– Перехвачу что-нибудь по дороге.
– Но мне хочется приготовить тебе завтрак, – настаивала она.
– Я не могу столько ждать, – сказал он, надевая часы.
– Да что с тобой. Ал? – воскликнула она. – Всего ведь половина седьмого.
– Сначала я должен заехать домой, – терпеливо пояснил он, – и лечь в постель, чтобы миссис Макалистер подумала, что я там спал. Потом мне. нужно принять душ, чтобы пол был мокрый. Короче говоря, надо создать впечатление, что я ночевал дома.
– О боже, и так приходится маскироваться полицейскому при каждом прелюбодеянии?
– Не смей произносить это слово! – скомандовал Ал, поспешно крестясь, и крадучись подошел к окну.
Когда он посмотрел через щель жалюзи на улицу, Эди включила свет.