Томас Мэллой вышел из подземки на Восемьдесят шестой улице и влился в обычную для позднего вечера толпу, направляющуюся к Пятой авеню. Он был в черных мокасинах, темных шерстяных брюках, сером свитере и черной ветровке. Его глаза закрывали солнечные очки. Несколько раз на него оглядывались приезжие, пытаясь угадать, не важная ли это персона. Большинство считали, что нет; впрочем, так бывало не всегда. Мэллой заметил свое отражение в витрине и остался очень собой доволен.
Длинные, слегка поседевшие волосы, стиль одежды, подходящий артистической натуре — актеру, архитектору, писателю. Мэллой был высокого роста, строен и, по его собственной оценке, довольно хорош собой. Не самая лучшая внешность для того, кто предпочитает делать свое дело, оставаясь незамеченным, но Мэллой мастерски умел менять свой облик. Стоило одеться иначе, по-другому причесаться, добавить или, напротив, убавить изысканных манер, изменить голос — и он мог бы сойти за француза, немца, швейцарца, англичанина и, конечно, за американца трех-четырех распространенных типов. За границей Мэллой обычно путешествовал по швейцарскому паспорту, выданному на одно из четырех его имен. Кроме этого, у него было еще четыре американских имени, два немецких, и даже французский паспорт имелся — на всякий случай.
Большую часть своей жизни Мэллой прослужил офицером разведки без официального прикрытия. Это означало, что он был уязвим для арестов и судов в большинстве стран, а в некоторых его могли казнить на месте. Такая жизнь приучила Мэллоя к налаживанию связей в криминальных кругах, с людьми, наделенными навыками и ресурсами, необходимыми для преодоления барьеров, воздвигаемых властями. Это могли быть грабители или убийцы, зачастую — люди, считавшиеся в своих странах изменниками, а порой — патриоты с солидной программой действий. Многие желали разбогатеть или сделать доброе дело, а некоторым просто нравился Мэллой, и они оказывали ему различные услуги, потому что, помимо всего прочего, он слыл человеком обаятельным и умел убеждать.
За исключением двух-трех серьезных неудач, профессиональная жизнь Мэллоя протекала спокойно. Самая большая неприятность произошла в ту пору, когда он был новоиспеченным оперативником и проходил практику. После того случая у него до сих пор остались шрамы — следы нескольких ранений в грудь. На пике карьеры он проник в святая святых швейцарских банковских конгломератов, а также главных европейских преступных синдикатов — и все за счет лично наработанных контактов. В процессе этой деятельности ему удалось оставаться незамеченным и держаться очень далеко от опасных людей, которых он выслеживал. В конце девяностых Мэллоя настигла карающая десница из прошлого в лице агента по имени Чарли Уингер. Заняв полубожественный пост начальника оперативного отдела, он отметил свое назначение тем, что Мэллоя отозвали из Европы и усадили за письменный стол, дав место аналитика в Лэнгли.[18] Предполагалось, что после этого начнутся очередные продвижения по служебной лестнице, но дальше дело не пошло, и к этому приложил руку Чарли. На самом деле он мстил за какие-то непонятные обиды тех времен, когда они оба были мальчишками.
Аналитиком Мэллой прослужил несколько лет, его стаж подобрался к двадцати годам, и он заработал пенсию, равняющуюся половине жалованья. Тогда он уволился. Через несколько месяцев случилась катастрофа одиннадцатого сентября; после этой трагедии Мэллоя взяли на должность аналитика по контракту. Теперь ему, по крайней мере, не приходилось скучать дома, в Нью-Йорке. За последний год Мэллой реанимировал кое-какие старые связи и снова начал путешествовать, пользуясь многочисленными паспортами. Целых десять лет он, можно сказать, просидел на скамейке запасных и порой ощущал, что утратил сноровку в жесткой игре. Хуже того, его агенты состарились и стали людьми нервными: они не желали рисковать, как в юности. Поэтому Мэллою пришлось сделать ставку на следующее поколение и всеми силами стараться самому сохранять форму.
Время от времени выполняя аналитическую работу для агентства, получая пенсию и имея кое-какое наследство, Мэллой мог считать себя обеспеченным человеком. Всего несколько лет у него ушло на то, чтобы воскресить юношескую смекалку, а ближе к пятидесяти он успел обрести былую форму и мог делать, что пожелает. От него требовалась только готовность уплатить по счету. Не сказать, чтобы этот момент его обескураживал. Он всегда верил в это, но после того, как он потерял то, что считал делом жизни, и испытал отчаяние ухода в отставку в нежном возрасте сорока двух лет, он все же вынужден был некоторое время приходить в себя и свыкаться с мыслью о том, что Чарли Уингер его переиграл. Но истина состояла в том, что настало время двигаться дальше. Ему нужно было пережить состояние свободного падения, и он это сделал. Теперь ему необходима работа — пусть даже им самим придуманная, — и он взялся за старое.
Поравнявшись с музеем Метрополитен, Мэллой не спеша прошагал по широким ступеням, обрамлявшим фасад здания. Исключительно по привычке. Если торопишься на важную встречу, ни в коем случае не веди себя так, чтобы это заметили другие. По пути Мэллой посматривал на студентов и туристов, устроившихся на ступеньках. В погожий весенний вечер так приятно было насладиться созерцанием юности. Молодые люди сидели и полулежали в ленивых, вальяжных позах, как дано только в их возрасте. Мэллою нравилось думать, что он в свое время был другим, но он знал, что это не так. Тогда, с пустыми карманами и бесхитростной улыбкой, он не лучше, чем эти юнцы, представлял себе свое положение. О, но на что бы он годился теперь с этой невинностью!
Стоя в очереди за билетом, Мэллой взял флаер с анонсом предстоящей выставки, которую хотела посетить его жена Гвен. О профессиональной деятельности мужа ей было известно очень немногое. Они познакомились вскоре после того, как он вышел в отставку. Она знала, что он несколько лет работал за границей. Мэллой убедил супругу в том, что теперь трудится по контракту на Государственный департамент в должности судебного аудитора. Он по давнему опыту знал: скажи, что ты аудитор, — и тебя никогда не спросят о профессиональной деятельности. Гвен немного волновало слово «судебный», но это не тревожило Мэллоя. Он не имел ничего против того, чтобы жена считала его кем-то вроде детектива. Он не собирался расширять ее познания о своей работе, да и вряд ли она бы во многое поверила. Как-то раз Гвен спросила Мэллоя о его ранах. «Наведался в один банк в Ливане, — ответил Мэллой, и это действительно было так, — и меня не за того приняли», — а вот это уже было ложью. Речь шла о самом первом задании Мэллоя. За один вечер он лишился всех своих наработок, всех налаженных в других странах контактов и навсегда усвоил этот урок: никогда никому ни о чем не говорить правду.
Гвен была художницей, и в последнее время очень успешной. В своем мире она всем говорила правду, общалась только с тем, кто ей нравился, а прочих избегала. Она знала, что у мужа есть оружие и он умеет им пользоваться, но сама она никогда к оружию не прикасалась и предпочитала забывать о его существовании. Мэллоя это устраивало. С Гвен он мог быть… нет, конечно, не самим собой, самим собой он становился только в работе, но все же с ней он мог радоваться жизни. Назовем вещи своими именами: с Гвен он был счастлив.
Гвен была добрая душа, с примесью нонконформизма в вопросе отношений с властью, что разделял и Мэллой. Конечно, ему нравилось думать, что он вернулся в игру сам по себе, но он понимал: он вновь встал на ноги только потому, что его полюбила Гвен. Жаль, что она никогда не узнает, как много она на самом деле сделала для того, чтобы Мэллой вновь ощутил себя мужчиной и человеком. Впрочем, сожалел об этом только он сам.
Купив билет, Мэллой неторопливо прошелся по греческим и римским залам. Время от времени он останавливался у той или иной скульптуры, чтобы полюбоваться на нее, но в действительности запоминал лица посетителей. Ему совсем не хотелось, чтобы за ним следили без его ведома. Вполне вероятно, что это замечательные люди, но Мэллой терпеть не мог обнаруживать себя.
Он заметил хорошенькую длинноволосую девушку в короткой юбке, разглядывающую мозаику с изображением длинноволосых наяд, и на миг задумался, как мало что изменилось за две тысячи лет — по крайней мере, по части причесок, юных красавиц и извечных мужских эротических фантазий. В следующем зале Мэллой снова увидел ту же девушку, но постарался не встретиться с ней взглядом. Он, конечно, мог решить, что это случайное совпадение, если бы верил в подобные вещи, но он был в таких вопросах скептиком и потому предпочел скрыться за ближайшим поворотом.
Лишь заметно порозовев от смущения из-за того, что ее так быстро «стряхнули с хвоста», она поджидала Мэллоя, когда он приблизился к центру музейного лабиринта — впечатляющей средневековой коллекции. Зал был почти пуст, не считая той самой длинноволосой особы и высокой блондинки лет тридцати, которая внимательно рассматривала византийский триптих. Джейн стала привлекать к работе девочек! Но с другой стороны, и Мэллой это слишком хорошо понимал, Джейн его самого подцепила в весьма нежном возрасте, изрешеченного пулями и отчаянно мечтающего о новом шансе.
Джейн была профессионалом. Она управляла оперативниками так же, как лучшие из них работают со своими осведомителями — то есть подкупают, обхаживают, льстят, платят еще больше и любят. До тех пор, пока все эти усилия служат намеченной цели. Еще два-три года юная девушка будет готова пойти ради Джейн на край света, и, вполне возможно, за это время ее не выследят. А та, которой под тридцать, скорее всего, давно ждет тут. Почти наверняка она незаметно следила за ним. Если бы Джейн хотела ликвидировать Мэллоя, тридцатилетняя блондинка и это бы сделала без малейших угрызений совести. Это следовало иметь в виду.
У дальней стены безмятежно восседал на стуле смотритель. Вероятно, он был не из людей Джейн. Когда по залу пробежали двое мальчишек, их крики привлекли внимание охранника, и он, исполняя свои обязанности, направился следом за ними. Ребята запросто могли работать на Джейн. Длинноволосая девица перешла в соседний, маленький зал, и Мэллой последовал за ней с таким видом, словно именно там у него была назначена встреча.
Джейн Гаррисон разглядывала византийский арбалет-фибулу — оружие, которое помещалось в одной руке, как пистолет, но при этом человека из него можно было убить с расстояния в два-три метра. Естественно, этот арбалет был не только опасным, но и весьма изящным оружием. Мэллой никогда не питал теплых чувств к византийской эстетике. На его вкус, она была слишком формализована, а вот оружие этой эпохи, напротив, демонстрировало истинную игру воображения. Оно и было подлинным искусством этой золоченой культуры, движимой религией.
Джейн оделась соответственно. Она не хотела привлекать внимание, поэтому выглядела несколько старомодно: большие квадратные очки с захватанными стеклами, никакой косметики. Даже походка как у пожилой дамы. Волосы немного растрепаны. В итоге она смотрелась странноватой шизофреничкой, на которой было как будто написано: «Только тронь меня!»
Маскарад Джейн завершила туфлями, потрескавшимися и с расшатанными каблуками. Профессионалы всегда обращают внимание на обувь. Джейн полагала, что неряшливых пожилых дам в неряшливой одежде люди не замечают, они остаются невидимками, а потому это идеальный камуфляж. Она говорила об этом еще много лет назад и утверждала, что лично провела несколько экспериментов такого рода. Поместите в комнату пятнадцать человек, а потом попросите опытных агентов подробно описать каждого из них. Агенты не только не могли вспомнить цвет волос неряшливой старушки, ее рост и комплекцию — в шестидесяти двух процентах случаев она вообще исчезала из их поля зрения. По крайней мере, так говорила Джейн. Но Мэллой не верил ей. Она лгала настолько убежденно и непрерывно, что понять, когда она говорит правду, было невозможно. И то, что в том или ином случае она сообщала истинную важную информацию, значения не имело. Ложь являлась искусством, которым следовало пользоваться всегда, потому что в определенных обстоятельствах это могло спасти тебя от смерти. Непросто научиться намеренно искажать истину, но еще важнее уметь распознать это.
В данном случае если это и не было правдой, то весьма походило на нее. Впрочем, Джейн не осталась для Мэллоя невидимкой. Но она его восхищала. Такого удостоились не многие: мать, отец, Гвен и Джейн Гаррисон. Чуть больше было людей, которым он доверял, но вот что интересно: ни отец, ни Джейн в этом списке не значились.
Глядя на Джейн в маскарадном костюме, трудно представить, что она занимает пост исполнительного директора отдела оперативной работы в Лэнгли, и уж тем более невозможно вообразить, что она начала свою карьеру с внедрения в итальянские террористические ячейки, где выслеживала марксистов и занималась любовью с кем попало.
— Тысяча мадонн, — пробормотал Мэллой. — Как вижу, твой восторг вызвало единственное оружие, выставленное в этом зале.
— Здесь нет тысячи мадонн, Ти-Кей.
Мэллой обвел взглядом застывших мадонн, держащих на руках миниатюрных младенцев, украшенных нимбами. Двуперстное благословение разительно напоминало хипповский знак «V».
— Похоже на то, — сказал он.
— Не нравится византийское искусство?
— Оружие они делали неплохое.
Джейн наконец улыбнулась.
— Ты тоже так считаешь?
Джейн отвернулась и подошла к особенно примитивному распятию. Мэллой миновал мадонну с младенцем и направился к чуть более интересному изображению казни на кресте. Когда он проходил мимо Джейн, та проговорила:
— Во что ты меня втянул, Ти-Кей?
Мэллой стал разглядывать второе распятие. На картине был изображен момент, когда центурион Лонгин протыкает копьем бок Иисуса Христа. Кровь хлестала фонтаном. У подножия креста стоял мужчина в шелковых одеждах и собирал кровь в золотую чашу. С точки зрения науки все выглядело неестественно — у Христа, который к тому моменту, когда римский воин проткнул его копьем, уже был мертв, не могло возникнуть столь обильное кровотечение, да и с точки зрения искусства картина оказалась написана так себе, но Мэллой задумался о самом понятии крови. Человек эпохи Средневековья безмерно возвышал могущество крови как таковой. Кровь окрашивала копье, чашу, терновый венец и крест, и именно она делала эти реликвии столь ценными для верующих. Но эта кровь не означала то же самое, что «кровь» причастия. Для средневекового человека это были разные вещи. Потому что даже за намек на пятнышко крови Спасителя, как известно, эти люди были готовы отдать целые царства.
— Ты говоришь о Джеке Фаррелле? — спросил Мэллой с хорошо отрепетированным удивлением.
Джейн остановилась чуть позади, немного в стороне. Казалось, она тоже внимательно рассматривает струю крови, льющуюся в чашу.
— Планировалась тихая операция, Ти-Кей.
— Что я могу сказать? Я не думал, что он сбежит.
— Внимание средств массовой информации привлек не его побег, а то, что перед этим он похитил полмиллиарда долларов.
— И то, что он свою секретаршу прихватил, делу не помогло.
— Секретарша — это очень мило, с точки зрения масс-медиа.
Голос Джейн звучал устало, отстраненно. Можно было не сомневаться, что она ужасно зла, на что имела полное право. Конечно, проблема возникла из-за Джека Фаррелла, но Джейн во всем винила Мэллоя.
Она перешла к другой картине, а Мэллой остался у распятия. Стоял и смотрел на Лонгина и его копье. Если задуматься, Святое копье тоже представляло собой интересный многозначный символ. Хотя в принципе оно являлось жестоким оружием, его применение относительно живого человека, распятого на кресте, можно было рассматривать как акт милосердия. Вполне понятно, что оно стало самой популярной реликвией в средневековой Европе — оружие, знакомое и понятное каждому. В более позднее время сложилось убеждение: кто владеет Истинным копьем Лонгина, тот держит в руках судьбу мира. По всей видимости, эта идея завладела Гитлером, и он вывез Истинное копье из Австрии, как только захватил эту страну в тысяча девятьсот тридцать восьмом году. Реликвия была помещена в кафедральный собор Нюрнберга, где хранилась до конца войны и, согласно ряду источников, являлась самым большим сокровищем Третьего рейха.
— Ты говорил мне, что мог завербовать Фаррелла.
Мэллою не хотелось признаваться в том, что он ошибся. Признания, даже самые искренние, вызывали у Джейн протест. Ей с самого начала не нравилась идея вербовки Джека Фаррелла. На ее взгляд, он был слишком значительной фигурой, слишком публичной. Кроме того, если он действительно связан с европейскими криминальными сообществами, ей следовало доверить это дело кому-то другому — Мэллой являлся ценным агентом, к тому же незасвеченным. Но дело в том, что Джек Фаррелл был нужен Мэллою по собственным причинам, поэтому он, не предъявляя никаких доказательств, объявил, что он единственный, кто способен обработать этого человека.
Джейн дожила до таких лет только потому, что никому не доверяла, а особенно — своим лучшим оперативникам.
— Ты о чем-то умалчиваешь, — сказала она тогда.
Естественно, он многое недоговаривал, как обычно, а ответил он Джейн вот что: «Если мы выйдем на Джека Фаррелла, думаю, это поможет нам получить доступ в крупнейшие криминальные сообщества Европы». Джейн этим заинтересовалась. Неужели Фаррелл действительно настолько увяз в этом? Мэллой весьма убедительно солгал и заявил, что у него нет никаких сомнений.
У Джейн были резиденты в большинстве крупных европейских городов. Она знала о главных криминальных группировках и политиках, обеспечивающих им протекцию, более или менее ясно представляла себе природу деятельности этих мафиозных структур и то, какими деньгами они ворочают. Что сверх этого мог ей дать Джек Фаррелл?
«Используя Джека Фаррелла, — сказал ей Мэллой, — я смогу раздобыть номера банковских счетов больших боссов». Сразу возник ряд вопросов. Как он изначально вышел на Джека Фаррелла? Интересный тип. Да, тогда Джейн посмеялась над ним. Он не смог ей ответить. Что ему нравилось в Фаррелле? Его старые друзья — те, с кем он теперь избегал общаться. Не знает ли она кого-то из них? Мэллой произнес несколько имен. Более важный вопрос — как много на самом деле знает Джек Фаррелл? Догадывается ли Мэллой о том, какова роль этого человека внутри различных синдикатов? Чем он занимается? Каковы его познания? С помощью какой информации может быть обеспечено проникновение внутрь преступных группировок? Каким способом Мэллой собирается завербовать Фаррелла? Что Мэллою известно такое, о чем не знают и чем не могут воспользоваться другие? Зачем Мэллою Фаррелл в качестве осведомителя? И вопрос, который заботил Джейн больше всего: что, если за Фарреллом, кроме отмывания денег, больше ничего не числится? «Мы затратим столько усилий, а можем не получить ничего, кроме того, что нам и так уже известно… а я уже расставила сети… стоит ли?»
«Джек Фаррелл знает то, чего не знаем мы», — сказал ей Мэллой.
Должна ли она была принять его слова на веру? А почему? Во-первых, за Фарреллом официально ничего криминального не числилось, и никаких подтвержденных связей с мафией…
Мэллой убеждал Джейн, что на самом деле это не совсем так и у Фаррелла есть деловые контакты с рядом компаний, которые так или иначе привязаны к Джанкарло Бартоли. На это Джейн ответила, что тут нет ничего сверхъестественного: большинство международных компаний ведут дела с Бартоли. К тому же его бизнес, что называется, серый, а не черный. И носит интернациональный характер: если кто-то имеет дело с Италией — и вообще с Европой, — столкновение с Бартоли неизбежно. Мэллой возразил, что деятельность Бартоли считается по большому счету законной именно из-за недостатка надежных оперативных данных. Стоит ему завербовать Джека Фаррелла, Джанкарло, его сын Лука и весь их синдикат рухнет, как карточный домик.
Джейн обещала подумать, но Мэллой ответил ей, что этого мало. Поверхностный обзор и даже длительное постоянное наблюдение могут и не сработать. В конце концов окажется, что собранных доказательств недостаточно, и Фаррелл избежит суда. Мэллой предложил Джейн другую программу действий: ей следовало дать команду SEC,[19] чтобы они отслеживали любые нарушения, допускаемые компанией Фаррелла, какими бы незначительными они ни казались. Мэллой сказал, что выйдет на Фаррелла, как только федеральный прокурор выдвинет против того обвинения. «Если он согласится сотрудничать, мы сможем избавить его от суда. Если упрется, пусть на личном опыте проверит, так ли страшны наши тюрьмы, как о них говорят».
«Если он чист, а я натравлю на него такую серьезную организацию, как SEC, мне не поздоровится».
«Поверь мне, — ответил тогда Мэллой, — у Джека Фаррелла рыльце в пушку, и он будет говорить».
«Если ты ошибаешься, Ти-Кей, — сказала Джейн, — поверь мне, я тебе ноги оторву».
Как и прогнозировал Мэллой, наблюдатели из комиссии по ценным бумагам нашли очень мало нарушений в деятельности компании Джека Фаррелла. Впрочем, было отмечено вполне достаточное количество сомнительных моментов, и этого хватило для того, чтобы убедить необычайно наивное жюри присяжных, которое семью голосами признало действия Фаррелла незаконными. Кроме того, двумя голосами он был обвинен в лжесвидетельстве и тремя — в противодействии следствию, а все из-за того, что сам он клялся, что невиновен. Непосредственно перед арестом Фаррелл понял, к чему идет дело, и сбежал. Это не вызвало общественного резонанса: Фаррелл оказался хорошо известен лишь в узких кругах. Порой он заводил романы со знаменитостями из списка «В», время от времени его фотографии появлялись на страницах таблоидов, но все же он был не из тех людей, о которых говорят повсюду. Ситуация изменилась, когда стало известно, что Фаррелл бежал с одной из своих приближенных по бизнесу, прихватив львиную долю капитала корпорации — около полумиллиарда долларов. Это уже серьезно.
Через два дня ФБР установило, что Фаррелла нужно искать в Монреале, но там его уже не было — улетел не то в Ирландию, не то еще куда-то. К тому времени, как секретаршу обнаружили в одном из барселонских отелей, имя Джека Фаррелла еще привлекало внимание американских средств массовой информации, но скандал явно пошел на убыль. Беглец из преступника превратился в человека, которого, вероятно, обвинили напрасно. Группа поднаторевших на финансовых скандалах журналистов поставила под вопрос решение SEC относительно Фаррелла. Мягко говоря, обвинения против Фаррелла начали дурно пахнуть. Никто не шептал печально известные буквы: «Ц-Р-У», но сотрудники SEC сильно занервничали, и не без причины.
Предыдущим вечером — в Гамбурге была полночь — местная полиция получила анонимный телефонный звонок о местонахождении Фаррелла. Полицейские немедленно выехали к пятизвездочному отелю в центре города. Они опоздали на пять минут. Последние выпуски новостей на восточном побережье США взорвались бурей возмущения по поводу этого рейда. А выходившие до этого утренние ток-шоу уже успели превратить Джека Фаррелла в народного героя Америки. Его окрестили беглым миллиардером.
— Парня поймают, — пробормотала Джейн. — Ему придется вернуться и предстать перед судом. Когда это случится, журналисты выйдут на наше агентство. Директор без труда выяснит, кто виноват. Я тоже.
— Скажи, что я должен сделать.
— Нужно, чтобы Джек Фаррелл исчез.
Мэллой чуть заметно запрокинул голову и протяжно вздохнул.
— Исчез? — наконец проговорил он.
— Умер, уехал, оказался в немецкой тюрьме до скончания дней. Делай что хочешь. Только не дай ему возвратиться в Нью-Йорк или в любое место, откуда его могут экстрадировать в США.
— Пожалуй, это в моих силах.
— В комнате отеля Фаррелл оставил два паспорта. Одним из них он пользовался. Второй, по всей видимости, был запасным. Он не станет пытаться покинуть Германию без нового удостоверения личности, а мой источник в Гамбурге сообщил, что для получения поддельных документов нужно потратить минимум три дня, а скорее — неделю. Конечно, мы не знаем, в городе ли Фаррелл до сих пор. Он мог уехать в Берлин, но обнаруживать себя сейчас отнюдь не в его интересах, а пока он совершал только очень умные шаги. В Гамбурге ему затаиться проще. Он отсидится там неделю, получит новый паспорт и где-нибудь без труда пересечет границу.
— Я завтра же вылечу на место и со всем разберусь.
— Твой самолет вылетает сегодня, поздно вечером. Нам нужно торопиться, Ти-Кей. Если немцы доберутся до Фаррелла быстрее, они просто по злобе могут передать его США. Если это случится, нам с тобой не избежать последствий.
Мэллой посмотрел на часы.
— И еще одно, — сказала ему Джейн. — Пока об этом не объявлено, но в вечерних новостях скажут. Новую спутницу Джека Фаррелла зовут Елена Чернова.
Мэллой часто заморгал. Он знал это имя, но никак не связывал его с Джеком Фарреллом.
— Номер седьмой в интерполовском списке самых разыскиваемых персон?
— Частенько заглядываешь туда? — спросила Джейн.
— Некоторые следят за тем, где самые дешевые распродажи, а я изучаю списки тех, кого разыскивают Интерпол и ФБР.
— Ты готов поспорить, что Чернова поднимется на пару пунктов рейтинга на следующей неделе?
— Что связывает Фаррелла и наемную убийцу?
— Судя по сведениям немцев, она с ним спит.
Мэллой не нашелся что сказать на это. Джейн резко пожала плечами. Она была слишком опытна, чтобы удивляться странностям человеческой природы.
— Она работает за деньги, Ти-Кей, а у Джека Фаррелла их полным-полно. Кроме того, у нее связи в Гамбурге.
— Значит, Фаррелл сможет там отсиживаться, сколько пожелает?
— Интерпол безуспешно ищет Чернову уже почти двадцать лет. Думаю, она свое дело знает.
— А теперь она попадет и в поле зрения Федерального бюро.
— Они ею давно интересуются, но это уже совсем другая история, Ти-Кей. У нас в Гамбурге двое агентов ФБР. Они побывали в Барселоне, допросили подружку Фаррелла. А потом вылетели в Гамбург, узнав о том, как прокололись немцы. Догадываюсь, что нервы у ребят на пределе, тем более что ни тот ни другой не говорят по-немецки. Я обратилась к приятелю в Госдепартаменте и договорилась о том, чтобы им прислали подкрепление.
Мэллой смотрел на обнаженную грудь мадонны, которую средневековый художник изобразил слишком высоко и близко к плечам — такова была в те времена эротическая традиция.
— Лучше всего было бы, если бы немцы взяли Фаррелла. Мы поднимем шумиху, начнем лягаться и вопить, и Фаррелл лет десять, а то и пятнадцать не увидит зала американского суда. К этому времени я уйду на пенсию, а тебя застрелит чей-нибудь ревнивый муж. Беда в том, что как только немцы поймут, насколько хрупко нынешнее обвинение, они станут сотрудничать только потому, что им захочется увидеть шоу.
В зал вошла миловидная девушка. Джейн сказала:
— У нас мало времени. В Гамбурге свяжись с Дейлом Перри.
— Я знаю Дейла.
— Я в курсе. Я вас и познакомила, помнишь?
Мэллой шутливо хлопнул себя по лбу. На самом деле Джейн послала Дейла в Цюрих на шесть месяцев, а в то время Мэллой там работал, но, видимо, для Джейн это было равносильно тому, что она их представила друг другу.
— Если Чернова и Фаррелл до сих пор в Гамбурге, у Дейла наилучшие шансы найти их. Только не дай ему засветиться. Я не могу это позволить — даже ради такого важного дела. Кстати, ты отправишься в Германию, имея удостоверение сотрудника Государственного департамента. С финансистами немцы обходятся спокойно.
— А по части финансов ничем поинтересоваться не нужно?
— Nada.[20]
Проходя мимо, девушка вручила Мэллою визитную карточку.
Мэллой взглянул на нее и увидел только номер.
— Остатки твоего счета в Цюрихе. Я его только что реактивировала, — сообщила Джейн. — Для непредвиденных расходов.
— Каков мой лимит?
— Неограниченный.
Сказав это, Джейн удалилась.
Мэллой вернулся в главный зал. Там к нему подошла замеченная им ранее блондинка лет тридцати с планом музея.
— Простите, — проговорила она и расправила карту, — не подскажете, как пройти к залу импрессионистов?
Мэллой незаметно взял у нее авиабилет, провел пальцем по схеме и покачал головой.
— Извините, — сказал он. — Я сам заблудился.
Мэллой вернулся в квартиру на Девятой авеню час спустя. Гвен не было дома, и на звонки по мобильному телефону она не отвечала. Мэллой написал ей записку, уложил вещи в чемодан и занялся переносом файлов в один из своих дорожных ноутбуков. Ближе к концу этой работы он позвонил Джилу Файну. Джил работал в агентстве аналитиком в то время, когда Мэллой отправлялся за границу. После реорганизации в две тысячи втором Файн получил повышение и стал старшим аналитиком. В последние несколько лет он снабжал Мэллоя непроверенными сведениями, а тот их потом обрабатывал, резюмировал и передавал в различные разведывательные службы. Эта работа помогала ему держаться в курсе событий, да и прибавку к общему доходу обеспечивала, но, конечно, была невероятно скучной.
Когда аналитик взял трубку, Мэллой сказал:
— Знаешь, кто спит с Джеком Фарреллом?
— А я должен знать?
— Гамбургская полиция сообщает, что вчерашнюю ночь он провел в объятиях Елены Черновой.
— Пресса этого малого разорвет на куски, Ти-Кей.
— Что у тебя есть на ту дамочку, Джил?
Мэллой услышал пощелкивание клавиатуры.
— Около шести гигабайт. Фото, полицейские отчеты, резюме разведки, биометрические данные, видео…
— Она есть у тебя на видео?
Мэллой снова услышал щелчки клавиш.
— Несколько записей. Будешь убивать людей в гостиницах, и тебя тоже будут снимать. Перестрелка в многоэтажном паркинге… пленка с видеокамеры — Чернова стреляет в кого-то в ту пору, когда она работала на Джулиана Корбо… В общем, хватает.
— Она работала на Корбо?
— Насколько мне известно, только одна она и уцелела.
— Мне понадобится все, что у тебя есть на эту женщину, Джил, а не только резюме.
— Извини. Не смогу. Допуск к большей части этих сведений имеется у считаных людей.
Мэллой посмотрел на часы.
— А в чем проблема?
— В юрисдикции. Есть вероятность деятельности внутри границ США, поэтому мы не можем выслать информацию тебе без официального запроса и одобрения на высшем уровне.
— Хорошо, тогда давай хотя бы что-то в общих чертах.
— Ты на непрослушиваемой линии?
— Тут только ты, я и Большой Брат.
— Главный момент — сенатор Брукс. Выборы две тысячи четвертого года помнишь?
Мэллой не сразу освежил в памяти эту фамилию.
— Что с ним стряслось?
— Авиакатастрофа.
— Точно, вспомнил. Выборы он тем не менее выиграл.
— Но губернатору пришлось сделать назначение.
— Верно. Он кого-то подкупил в другой партии. Демократия в чистом виде. А Чернова тут при чем?
— В новостях все объясняли ошибкой пилота, но эти сведения могли быть подтасованы, и фэбээровцы нашли кое-какие записи с видеокамеры безопасности. Не исключено, что там запечатлена наша девочка.
— Я считал, что Чернова в основном орудует в странах бывшего Восточного блока.
— Начала она действительно оттуда, но последние лет десять работает на Западе, причем очень тихо — заказы берет по большей части у политиков и бизнесменов в законе.
— Я должен получить эту информацию, Джил. Пусть твой начальник позвонит Джейн Гаррисон, если нужно.
— Ты снова в команде с Железной Девой?
— Главное — изловить Джека Фаррелла. А Чернова сейчас — единственная ниточка к нему.
— Если учесть, насколько успешны поиски Черновой, Ти-Кей, это никакая не ниточка.
Мэллой ухмыльнулся. Он не первый день занимался своим делом, поэтому неприглядные факты его не смущали.
— Давай договоримся так: я отправлю данные Дейлу Перри анонимно. Почти наверняка большая часть сведений у него уже имеется. Насколько я понимаю, тебе предстоит встреча с ним?
— Да, завтра вечером. И не мог бы ты заодно прислать отчеты ФБР по бегству Фаррелла? Досье на него у меня есть, но с тех пор, как он сбежал, я знаю только то, что говорят в новостях.
— Краткий обзор могу тебе выслать прямо сейчас. Остальное упакую в сжатые файлы и вышлю Перри.
— Отлично, но только скорее. Мне через пять минут выбегать.
— Нет проблем. Слушай, Ти-Кей, мне только что кое-что пришло в голову.
— Что?
— Тебе известно, что Чернова спала кое с кем из русских мафиози, перед тем как убирать их?
— К чему ты клонишь?
— К тому, что Джеку Фарреллу стоило бы десять раз подумать, прежде чем ложиться в одну постель с этой дамочкой.
Мэллой отправил пару закодированных электронных писем своим агентам в Европе, после чего заглянул на страничку фонда Джейн, предназначенного для субсидирования тайных операций. Он перевел десять тысяч швейцарских франков на счет в швейцарском Почтовом банке. Этот счет был открыт на одно из его подложных имен. Деньги с него Мэллой мог снять в евро в любом банкомате в Германии. Затем Томас проверил почту и получил данные ФБР по Фарреллу. Покончив с этим, он взял чемодан и направился к лифту.
В этот момент кабина опустилась вниз. Перестройка дома еще не закончилась, но Мэллой знал, что две квартиры на втором и третьем этажах проданы и каждая из этих квартир занимает целый этаж. Хозяева жили в Нью-Йорке только по три месяца в году, а остальное время нежились где-нибудь на солнышке. В данный момент они отсутствовали. Значит, это Гвен. Старенький грузовой подъемник со стоном доехал до верхнего этажа и остановился. Дверцы кабины открылись.
Вышла Гвен — темноволосая, с короткой стрижкой, смуглая, стройная. Ее большие карие глаза были так красивы, что Мэллой никогда не мог перед ними устоять. Они познакомились вскоре после того, как Мэллой ушел со службы. Несколько лет они встречались, а потом поженились — около года назад. Словом, медовый месяц миновал давным-давно, но они по-прежнему флиртовали друг с другом, словно подростки. Мэллой не жаловался. Это была единственная невинная забава, доступная ему, и он надеялся, что это никогда не прекратится.
Увидев чемодан, женщина спросила:
— Ты уходишь от меня к другой женщине?
— Я слишком стар, чтобы начинать новую жизнь, Гвен. Просто мне нужно уехать на несколько дней.
Гвен вышла из кабины лифта и кокетливо улыбнулась.
— С тобой всегда все так романтично, Томас.
— Предложили небольшую работу за границей. Я оставил тебе записку. Извини, что так спешно, но…
— А за границей — это где?
— Начну с Гамбурга, а дальше пока не знаю.
— Беглый миллиардер?
Гвен по телевизору смотрела только те новости, в которых сообщалось о событиях в мире искусства, а в журналах и газетах просматривала странички с кулинарными рецептами и путевыми заметками. Утверждала, что только так можно остаться в здравом рассудке.
— Ты знаешь про этого типа? — спросил Мэллой.
— Проснись, милый. Джек Фаррелл — известная личность.
Мэллой удержался, чтобы не застонать, и попытался перефразировать смысл своего служебного задания:
— Государственный департамент одолжил меня ФБР на пару-тройку дней. Хотят, чтобы я проверил кредитные карточки — надеются, что это поможет им выследить Фаррелла.
— Да наверняка они все это о нем знают!
Пойманный на лжи, Мэллой отпираться не стал, но продолжал гнуть свою линию.
— Вот и хорошо. Значит, много времени это у меня не отнимет. Как только выясню, где он припрятал полмиллиарда, сразу вернусь. Денежки-то пока не нашли?
Он укоризненно кивнул в сторону выключенного телевизора.
— Никаких следов. Ни Джека, ни денег. Но у фэбээровцев есть его ДНК и ДНК той женщины, которая его сопровождает — правда, не говорят, кто она. Это не секретарша: та все еще в Барселоне. Слушай, он обыкновенный бабник, этот Фаррелл. И ты действительно хочешь во все это влезть?
Гвен разволновалась. Мэллой сделал вид, что ему скучно.
— Постараюсь из всего этого влезть только в деньги.
Гвен широко раскрыла глаза — словно вдруг что-то поняла.
— Тебе ведь не грозит никакая опасность?
Мэллой рассмеялся и покачал головой.
— Этот малый — растратчик, Гвен. Сомневаюсь, что в гневе он хватается за пистолет. К тому же мне придется только сидеть за письменным столом и вести переговоры с банкирами. Старая песня, — добавил он усталым голосом.
— А все равно интересно. О нем же то и дело говорят!
— Нужно вылететь в Гамбург ближайшим рейсом, Гвен. Мне пора.
— Моему бравому аудитору даже некогда как следует попрощаться с женой?
Мэллой посмотрел на часы.
— Знаешь, если я не явлюсь на регистрацию за два часа до рейса, там начнут сильно нервничать.
— Боишься обидеть администрацию аэропорта? Предпочитаешь, чтобы на тебя обиделась твоя жена?
Комплекс зданий штаб-квартиры ЦРУ в 8 милях от Вашингтона.
Security Exchange Committee — комиссия по ценным бумагам в США, которая следит за соблюдением правил торговли на биржах.
Не нужно (исп.).