— Слушайте, дежурный, с вами говорит следователь прокуратуры по особо важным делам. Прошу отвечать точно и ясно, по сути вопросов, если не хотите продолжить беседу в моем кабинете.
— Не хочу. Я вас слушаю.
— Где Анна Николаевна?
— Она отправлена на излечение в санаторий на южном берегу Франции.
— Ясно. Надолго?
— Точно не скажу, но раньше зимы мы ее не ждем.
— Дочь отправила маму? Светлана Дмитриевна?
— Разумеется.
— А в маминой квартире сделали офис?
— Филиал, ночную службу. Моя фамилия Чугунков.
— Хорошо, Чугунков, а скажите мне попросту, вы ждете, что Анна Николаевна вернется когда-нибудь домой? Квартира оформлена под офис, сама она нездорова.
— Правильно, — явно улыбнулся Чугунков. — Добавьте, что к южному берегу Франции при наличии денег привыкают очень быстро. Я думаю…
— Минутку! — радостно догадался Сорин. — Собака, Джина где?!
Чугунков засмеялся открыто.
— Во Франции. Угадали.
— Я вас правильно понял — Анна Николаевна не вернется?
— Я так считаю, но это мое личное мнение.
— Спасибо. До свидания.
— Прощайте, — многозначительно поправил Чугунков.
Сорин положил трубку и подумал, что мелькнувший свет в конце тоннеля померк. Письмо Дворецкой теперь не проверишь — не полетишь же во Францию по такому делу. Собственно, почему бы и не слетать, если бы на это выделили деньги, но ведь не дадут по незначительности факта.
К тому же дочка наверняка подстраховалась, она — умница, нажала на маму, и та будет говорить, что ей велено! Точно так, как в «своем» письме.
Сорин дозвонился до старика Седова, зная, что эксперт еще не спит.
— Викентий, я завтра дам тебе одно письмо. Отпечатано на машинке. Понюхай его.
— Подметное?
— Нет, я думаю, подложное.
— Лишняя информация. Ты направляешь следствие по намеченному тобой пути.
— Тебя не поймешь.
— И не надо. Материал для сравнения будет?
— Найдем.
— Тогда у меня имеется пара молодых мальчиков с университетским образованием, которые доложат тебе с абсолютной точностью, кто является истинным автором твоего письма.
— А сам ты уже ничего не способен сделать? — съязвил Сорин.
— Друг мой, ты жаждешь самоутвердиться, ибо ощущаешь собственную старческую немочь, — тем же ответил ему Седов.
— До завтра, — сказал Сорин.
— Спи спокойно. Наша служба не подведет.
Сорин прошел на кухню, поколебался, разглядывая в холодильнике банки и бутылочки с пивом, но решил воздержаться — не тот напиток, чтобы пить на ночь.
Перед тем как лечь спать, он вяло, без радости подумал, что за месяц работы по делу Княжина кое-какие результаты все же есть. Хоть и очень смутно, но определены фигуры людей, в той или иной степени причастные к последним дням жизни шоу-бизнесмена. Ни у одного из них, правда, не прослеживалось четкого мотива убийства, но это вопрос времени и техники расследования.
Около полудня Надя попыталась подняться с кровати. Стены, залитое солнцем окно, книжная полка — все зашаталось перед ней и пустилось в карусельный перепляс. В памяти мелькали пестрые, не собранные в одну киноленту кадры: мерещилось, как плывет теплоход по ночной реке, играет музыка, кто-то бьет Надю по щекам, угощает шампанским, но чаще всего виделось, как она бесконечно долго летит в воду.
Она пошатнулась и опустилась на пол. Ну, да, дома. В квартире Афанасия. Словно события годовалой давности, Надя вспомнила, как ночью ее подобрали замерзшую и полумертвую на какой-то станции, как Борис Борисович взвалил ее на плечи и, хромая на протезе, поволок в свою машину, а сам все время толковал, что надо срочно везти в больницу.
Но в больницу, как видно, не отвезли. Молодец Джина. В больницу через окошко залезут разбойники, схватят ее и выкинут в реку. Нет, не в реку…
Когда Джина влетела в комнату, сознание Нади отключилось полностью. Обнаружив почти бездыханную подругу на полу, Джина кинулась вызывать «скорую помощь». Однако приезд «скорой» может оказаться опасным. Надю и Джину искали, это было очевидным, к тому же неизвестно, в какую еще переделку Надя попала на теплоходе. Нет, «скорой» пользоваться было никак нельзя.
Джина вызвала старика Илью Михайловича, своего личного врача, который хотя и специализировался по профилактически-гинекологической части, но, как думала Надя, мог справиться с любой болезнью, лишь бы ему деньги платили. Илья Михайлович долго не расспрашивал, велел перенести Надю на кровать, через час он будет.
День начался скверно. Едва Сорин вошел в кабинет, как испуганный Володин по телефону сообщил, что старик Седов по дороге на работу потерял сознание.
— Где он сейчас?
— Дома. В сознании. Хихикает, а жена плачет, собирается его хоронить.
— Ты на машине сегодня?
Через час они были у Седова, дверь им открыла чистенькая старушка с растерянными выцветшими глазами. Жену эксперта Сорин знал плохо, проговорил все лицемерные слова, которые положено говорить в подобных случаях, и вместе с Володиным вошел в кабинет Седова.
Старый эксперт в теплом халате лежал на диване и встретил посетителей так, словно пригласил их на шумную пьянку-гулянку.
— А! Явились! Вот и хорошо! А я еще не остыл! Вовремя, ребята.
— Не выдрючивайся, старый черт! — заорал Володин. — Дашь дуба, не до смеха будет.