Около шести утра Джеффри выкатился из постели и свалился на пол. Уселся, застонал от боли в голове, попытался вспомнить, где находится. Путешествие в Силакаугу заняло у него долгие шесть часов, и в двуспальную кровать он завалился, не потрудившись раздеться. Фирменная рубашка была измята, рукава задрались выше локтей. Брюки сморщились в коленях.
Джеффри, зевая, оглядывал комнату. Его мать оставила все, как было, с тех пор как более двадцати лет назад он уехал отсюда в Оберн. На двери по-прежнему висел постер с вишневым «мустангом» 1967 года выпуска. Возле шкафа стояли шесть пар поношенных кроссовок. На стене висела школьная футболка, под подоконником – коробка, набитая магнитофонными записями.
Он поднял матрас и увидел стопку журналов «Плейбой». Джеффри собирал их с четырнадцатилетнего возраста. Любимый «Пентхаус», купленный в соседнем магазине, по-прежнему лежал наверху. Джеффри уселся на пятки, начал листать. Одно время он помнил страницы этого журнала наизусть – карикатуры, статьи, снятых в вызывающих позах красивых женщин. Многие месяцы присутствовали они в его сексуальных фантазиях.
– Господи! – вздохнул он, подумав, что некоторые из красавиц стали за это время бабушками, возможно, уже социальное пособие получают.
Джеффри поправил матрас, стараясь не столкнуть при этом журналы, лежавшие с другой стороны. Интересно, видела ли мать, что он тут насобирал? А если видела, то о чем подумала? Зная характер Мэй Толливер, Джефф решил, что она либо все это проигнорировала, либо нашла предлог забыть о своем открытии. Зачем думать о том, что сын может оклеить порнографическими снимками стены всего дома? Мать умела не замечать вещей, которые ей не хотелось видеть. Впрочем, почти все матери такие.
Джеффри вспомнил о Дотти Уивер – вот и она не заметила того, что сделала с собой ее дочь. Ему представилась Дженни Уивер на стоянке у катка. Изображение было четким, словно снимок поляроида: он видел девочку, пистолет, нацеленный на Марка Паттерсона. Марка он различал сейчас во всех подробностях: тот стоял, опустив руки, слегка согнув колени. Смотрел на Дженни. Все это время Марк ни разу не взглянул в его сторону. Даже когда Джеффри застрелил ее, Марк стоял, глядя на землю, где лежало тело.
Джеффри потер глаза, убирая воспоминание. Перевел взгляд на снимок с «мустангом». Подростком он смотрел на него каждое утро. Автомобиль так много для него значил – он был дорогой к свободе. Джефф часто сидел в кровати с закрытыми глазами, представляя, как садится в машину и едет по стране. Он мечтал уехать, вырваться из Силакауги, из материнского дома, стать кем-то другим, не быть сыном своего отца.
Джимми Толливер был мелким воришкой в полном значении этого слова. Он никогда не крал по-крупному и всегда попадался. Он выглядел виноватым и любил поговорить. Язык был его враг: отец не мог утерпеть, чтобы не похвастаться тем, что сотворил. Он удивился больше всех, узнав, что умрет в тюрьме, приговоренным пожизненно за вооруженное ограбление.
К десяти годам Джеффри знал по имени почти всех полицейских Силакауги, потому что они являлись к ним в дом либо по одному, либо сразу все в поисках Джимми. Копы знали Джеффри и всегда старались держать его подальше от своих разборок с его отцом. Тогда это его раздражало. Теперь, сам став полицейским, Джеффри понимал, что копы его берегли. Они не хотели в будущем тратить время на охоту еще за одним Толливером, крадущим газонокосилки из соседних дворов.
Джеффри был в долгу перед этими полицейскими. Не в малой степени был обязан им и своей карьерой. Когда в последний раз они явились к ним в дом, он увидел страх в глазах отца, услышал, как щелкнули наручники, и почувствовал, что хочет стать копом. Город смотрел на Джимми Толливера как на пьянчугу и мелкого воришку, а для них с матерью он был исчадием ада, человеком, терроризировавшим семью.
Джеффри вытянул руки к потолку, прижал ладони к теплому дереву. Прошел к ванной и заметил, что даже носки у него перекрутились и сморщились. Пятка за ночь перевернулась. Балансируя на одной ноге, Джеффри попытался поправить дело, но в этот момент в другой комнате зазвенел его сотовый телефон.
– Черт!
Развернувшись, он стукнулся плечом об стену. Дом казался ему меньше, чем в детстве.
Взял трубку после четвертого звонка, едва успев до включения автоответчика.
– Алло?
– Джефф? – услышал он взволнованный голос Сары.
– Привет, беби.
Она рассмеялась.
– На тебя так подействовала Алабама? И десяти часов не прошло, а я уже стала «беби».
После паузы спросила:
– Ты один?
Он почувствовал раздражение, потому что понимал, что она не шутит.
– Конечно один, – огрызнулся он. – Господь с тобой, Сара!
– Я имела в виду твою мать, – сказала она, хотя, судя по неуверенному голосу, он понимал, что она лукавит.
Решил не обращать внимания.
– Нет, они держат ее в больнице.
Сел на кровать, стараясь вернуть носок на место.
– Она упала. Сломала ступню.
– Это случилось дома?
Чувствовалось, что Сара спрашивает не из простого любопытства. Он знал, к чему она клонит. По той же причине он сорвался с расследования и приехал в Алабаму, вместо того чтобы просто позвонить. Он хотел убедиться, что мать не пустилась в запой. Мэй Толливер всегда была человеком, которого из вежливости называют «функциональный алкоголик». Если она перешла границу, Джеффри надо было что-то предпринимать. Он понятия не имел, что именно, но инстинктивно понимал, что сделать это будет не так легко.
Джеффри постарался направить интерес Сары в другую сторону.
– Я говорил с врачом. Мать не видел, а потому не знаю, как все случилось.
И, не дождавшись реакции Сары, добавил:
– Сегодня я с ней увижусь и все выясню.
– Возможно, ей понадобятся костыли, – сказала Сара.
Ему был слышен стук по клавишам. Стало быть, она в офисе. Взглянул на часы, удивляясь, отчего она так рано на работе, потом вспомнил о разнице во времени.
– За ней присмотрит миссис Харрис, она живет напротив, – сказал Джеффри.
Он знал, что Джин Харрис сделает для соседки все, что в ее силах. Она работала врачом-диетологом в местной больнице и часто приглашала Джеффри после школы к себе обедать. Он сидел за столом с тремя ее дочками-красавицами и, поедая жареную курицу, испытывал двойное удовольствие.
– Ты должен предупредить, чтобы она не давала ей болеутоляющие средства, которые приготовлены на спирту. И врачу передай. Хорошо?
Он глянул на носок и увидел, что пятка все равно смотрит вверх. Развернул, как положено.
– Ты поэтому и позвонила?
– Я получила твое сообщение насчет Марка Паттерсона. Зачем понадобился анализ крови?
– Для установления отцовства, – сказал он, и ему не понравилась пришедшая на ум ассоциация.
Сара помолчала, а потом спросила:
– Ты уверен?
– Нет, – ответил он. – Не уверен. Я просто хочу все проверить.
– Как тебе удалось так быстро получить разрешение суда?
– Не было никакого разрешения. Так распорядился его отец.
Она недоумевала.
– Это как же? Без адвоката?
Джеффри вздохнул:
– Сара, я оставил тебе сообщение на автоответчик. Или ты хочешь что-то еще спросить?
– Нет, – ответила она более мягким тоном. – Хотя да, хочу.
– Ну?
– Я просто хотела узнать, как ты себя чувствуешь.
Ну и как ответить на такой вопрос? Только саркастически.
– Превосходно, если не считать того, что я только что убил тринадцатилетнюю девочку.
Наступило молчание. Он тоже не знал, что ей сказать. Сара долгое время ему не звонила, даже когда этого требовали городские дела. В прошлом она посылала ему документы по факсу. Когда требовалось разрешить щепетильный вопрос, приезжал ее помощник, Карлос. Даже после того, как они снова начали встречаться, звонил Джеффри.
– Джефф? – сказала Сара.
– Я задумался, – сказал он, а потом, желая сменить тему, попросил: – Расскажи мне о Лэйси.
– Я вчера тебе рассказывала. Она – хорошая девочка.
В ее голосе слышалась неуверенность. Он знал, что она чувствует вину за Дженни Уивер, но помочь ей ничем не мог.
– Она умная, забавная, – сказала Сара. – Во многом похожа на Дженни.
– Ты хорошо ее знала?
– Ну, как сказать? Я вижу своих детей по нескольку раз в год.
Сара помолчала, а потом добавила:
– Впрочем, с некоторыми детьми сходишься. Вот и с Лэйси я сошлась. Мне кажется, что она мной увлеклась.
– Странно, – сказал он.
– Нет, отчего же? – возразила Сара. – Многие дети увлекаются взрослыми. В этом нет ничего сексуального, просто им хочется произвести на них впечатление, рассмешить.
– Я все же не понимаю.
– Они подходят к определенному возрасту, когда родители начинают казаться скучными. Некоторые дети – не все – переносят свои чувства на другого взрослого человека. Это совершенно естественно. Им просто хочется найти идеал, а в эту пору жизни родители не могут отвечать их идеалу.
– Значит, она нашла свой идеал в тебе?
– Похоже, что так, – сказала Сара.
Ее голос звучал печально.
– Ты думаешь, она бы тебе рассказала, если бы что-то у них произошло?
– Кто знает? – сказала Сара. – В подростковом возрасте с ними всегда происходит что-то особенное. Они становятся скрытными.
– Грейс Паттерсон сказала то же самое. У них появляются секреты.
– Да, – согласилась Сара. – Эти изменения вызваны половым созреванием. У подростков повышается гормональный фон, появляются новые ощущения. Они задумываются над этим и считают, что взрослым не дано понять, что с ними происходит.
– И все же ты не думаешь, что она поговорила бы с тобой, если бы что-то у них случилось?
– Возможно, так бы и произошло, только она всегда бывает у меня с мамой. Не могу же я выставить мать из комнаты, не вызвав у нее подозрений.
– Думаешь, Грейс не захочет оставить вас наедине?
– Думаю, это ее встревожит. Она хорошая мать. Очень интересуется своими детьми и всем, что они делают.
– Так и Брэд говорит.
– А при чем здесь Брэд? – удивилась Сара.
– Он помогает проповеднику в новой баптистской церкви. Работает с молодежью.
– А, верно, – сообразила Сара. – Должно быть, он участвовал в лыжной поездке.
– Да, – подтвердил Джеффри. – От церкви ездили восемь детей – трое мальчиков и пять девочек.
– Не так уж и много.
– Церковь маленькая, – напомнил ей Джеффри. – К тому же лыжи – недешевое удовольствие. Не многим людям это по карману, особенно во время праздников.
– Верно, – согласилась она. – Так что за детей отвечал только Брэд?
– За девочками должна была проследить секретарь, но в последнюю минуту она заболела.
– Ты с ней говорил?
– С ней случился удар. Ей всего пятьдесят восемь, – сказал он и подумал, что, когда был подростком, женщина пятидесяти восьми лет показалась бы ему древней старухой. – Она переехала во Флориду, к детям. Они будут за ней ухаживать.
– Так что сказал Брэд об Дженни и Лэйси?
– Ничего особенного. Сказал, что Лэйси и Дженни держались особняком, а остальные ребята катались на лыжах и весело проводили время.
– Для девочек их возраста это частое явление. Они любят делиться на маленькие группы.
– Да, – вздохнул Джеффри, со вчерашнего дня он испытывал усталость. – Брэд приходил к Дженни домой, когда она перестала посещать церковь. Как только она его увидела, сразу расплакалась и не захотела с ним говорить.
– И что он сделал?
– Ушел ни с чем. Попросил зайти к ней Дейва Файна, но Дейва ждал тот же прием.
– А с Дейвом ты об этом говорил?
– Недолго. Он торопился на терапевтический сеанс.
На Джеффри нахлынуло чувство вины: он вспомнил о Лене. Ну зачем он разрешил ей использовать этот сеанс для того, чтобы допросить Файна? Джеффри сдался, потому что посчитал это обстоятельство удобным.
– Джеффри? – напомнила о себе Сара, она ждала от него ответа.
– Да, извини, – сказал Джеффри.
– Что сказал Файн?
– То же, что и Брэд. Сказал, что зайдет на следующий день и расскажет подробности, но, похоже, ни от того, ни от другого пользы не будет.
Джеффри потер глаза. За какую соломинку он может ухватиться?
– А как насчет Марка Паттерсона? – спросил он. – Он не показался тебе странным?
– Странным? В каком смысле?
– Ну, странным…
Джеффри затруднился с определением. Ему не хотелось рассказывать Саре об интервью с Паттерсоном большей частью потому, что дело касалось Лены. Ему показалось, что во время разговора между ней и мальчиком что-то произошло.
– Не знаю даже, как сказать. В общем, странный.
Сара рассмеялась.
– Не знаю, смогу ли я что-либо на это тебе ответить.
– Сексуальный, что ли, – сказал он; пожалуй, для Марка Паттерсона он нашел удачное слово. – Он показался мне слишком сексуальным.
– Гм, – в голосе Сары почувствовалось смущение. – Он красивый мальчик. Думаю, он давно ведет активную половую жизнь.
– Да ведь ему только-только исполнилось шестнадцать.
– Джеффри, – Сара заговорила с ним, как с идиотом. – Ко мне приходят десятилетние девочки, у них еще и менструации не начались, а они интересуются, как защититься от нежелательной беременности.
– Господи! – вздохнул он. – Не рановато ли с утра слушать подобные вещи?
– Добро пожаловать в мой мир, – усмехнулась Сара.
– Да.
Он взглянул на висевшую на стене школьную футболку, стараясь вспомнить, что чувствовал в возрасте Марка Паттерсона, когда казалось, что весь мир распахнут перед тобой. Хотя вряд ли Марку знакомо подобное чувство.
Джеффри не нравилась подобная беспомощность. Ему бы надо быть сейчас в Гранте, выяснить, что и как. Или хотя бы присмотреть за Леной. Джеффри казалось, что она стоит на краю, но до вчерашнего дня он не сознавал, что она вот-вот скатится в пропасть.
– Джефф? – сказала Сара. – Что с тобой?
– Я беспокоюсь о Лене, – сказал он.
Эти слова прозвучали привычно. Он беспокоился о Лене с тех пор, как десять лет назад нанял ее на работу. Сначала его беспокоило то, что она слишком агрессивно ведет себя в патруле – хватает всех подряд, словно от этого зависит ее жизнь. Затем беспокоился, что, став детективом, Лена часто рискует – подталкивает подозреваемых к краю пропасти. Ну а теперь как бы ей самой в эту пропасть не угодить. Он не сомневался в том, что она скоро взорвется. Оставалось лишь ответить, когда это произойдет. Сейчас он вдруг понял, что этот страх владел им с самого начала: когда Лена взорвется?
– Было бы странно, если бы ты не беспокоился, – сказала Сара. – Почему бы тебе не снять ее с активной работы?
– Потому что это ее убьет, – ответил он.
И это было правдой: Лене ее работа была необходима как воздух.
– Что-нибудь еще?
Джеффри вспомнил разговор с Леной в автомобиле. Она не слишком была уверена в том, что он поступил правильно, когда выстрелил в Дженни.
– Я… – начал он, не зная, как об этом сказать. – Когда я с Леной вчера разговаривал…
Он снова запнулся.
– Да?
– Похоже, она не слишком уверена насчет того, что произошло.
– Ты имеешь в виду выстрел? – раздраженно спросила Сара. – Что именно она сказала?
– Дело не в том, что она сказала, а в том, как она это сказала.
Сара пробормотала что-то, похожее на ругательство.
– Она играет с тобой, чтобы досадить мне.
– Лена не такая.
– Именно такая, – огрызнулась Сара. – И всегда была такой.
Джеффри несогласно покачал головой.
– Думаю, она просто не уверена.
Сара снова тихонько выругалась.
– Прекрасно!
– Сара, – Джеффри старался ее успокоить. – Не говори ей ничего, ладно? Так ты сделаешь только хуже.
– С какой стати я буду ей что-то говорить?
– Сара…
Он потер заспанные глаза. Лучше сменить тему.
– Послушай, я сейчас собираюсь в больницу….
– Это просто выводит меня из себя.
– Знаю, – сказал он. – Ты это продемонстрировала.
– Я просто…
– Сара, – прервал он. – Мне действительно пора идти.
– Послушай, – сказала она более спокойным тоном, – я ведь не просто так тебе позвонила. У тебя есть минута?
– Конечно, – сказал он, насторожившись. – В чем дело?
Он услышал, как она глубоко вздохнула, словно собираясь прыгнуть с обрыва.
– Я хотела узнать, вернешься ли ты сегодня.
– Если вернусь, то поздно.
– Может, тогда завтра вечером?
– Если вернусь сегодня, то завтра мне возвращаться будет не надо.
– Ты специально разыгрываешь тупость?
Он прокрутил в голове их разговор и улыбнулся, сообразив, о чем Сара пытается его попросить. Интересно, обращалась ли она раньше к кому-то с подобной просьбой?
– Я никогда не отличался сообразительностью, – сказал он.
– Верно, – согласилась она и рассмеялась.
– Итак?
– Дело в том… – начала Сара и вздохнула.
Он слышал, как она бормочет:
– Господи, как глупо.
– Что ты говоришь?
– Я говорю… – она снова остановилась. – Завтра вечером я ничем не занята.
Джеффри потер подбородок, чувствуя, что улыбается. Подумал, что никогда в этой комнате не чувствовал себя таким счастливым. Разве только в тот день, когда ему позвонили из Оберна и сообщили, что он может бесплатно учиться в колледже, если каждую субботу будет выходить на футбольное поле.
– Вот как? И я – тоже, – сказал он.
– Тогда… – Сара явно надеялась, что остальное он скажет за нее.
Джеффри уселся на кровать и подумал, что скорее в аду замерзнет котел, чем он ее выручит.
– Приходи ко мне, – выговорила наконец она. – Часов в семь, хорошо?
– Зачем?
Он слышал, как скрипнул ее стул. Джеффри представил, как она закрыла глаза руками.
– Боже, ты просто несносен.
– Зачем я должен прийти?
– Я хочу тебя видеть, – сказала она. – Приходи в семь. Я приготовлю ужин.
– Погоди…
Судя по всему, она все предусмотрела. Готовить Сара не умела, а потому предложила:
– Я закажу что-нибудь в «Альфредо».
Джеффри снова улыбнулся.
– Увидимся в семь.
В детстве Джеффри наделал много глупостей. У него было двое закадычных друзей, живших на той же улице. Джерри Лонг увлекался созданием взрывных устройств, а Бобби Бланкеншипу нравилось слушать грохот, сопровождающий процесс взрыва. Их троица много раз рисковала жизнью, пока природа не взяла свое: на смену этому увлечению пришли девушки.
В одиннадцатилетнем возрасте они за домом Джеффри взрывали в стальном барабане маленькие сигнальные ракеты, изготовленные из бутылок. К двенадцати годам барабан был помят во всех местах и стал похож на лицо Бобби Бланкеншипа, прозванного Прыщ. Когда друзьям стукнуло по тринадцать, Джерри Лонгу дали кличку Опоссум, потому что, когда барабан наконец-то взорвался, кусок шрапнели едва не снес ему макушку. Он лежал во дворе Джеффри, как дохлый опоссум, пока Джин Харрис не вызвала «скорую помощь». Его отвезли в больницу, а полиция запугала до смерти Джеффри и Прыща.
Джеффри обзавелся прозвищем позднее. Тогда он начал обращать внимание на девушек, и – что еще важнее – они начали заглядываться на него. Он играл в футбол, как и Опоссум с Прыщом, и они были популярны в школе, потому что в тот год их команда выигрывала. Джеффри первым из троицы поцеловал девушку и первым потерял невинность. За эти достижения он был удостоен прозвища Ловкач.
Когда Джеффри впервые привез Сару в Силакаугу, он так нервничал, что ладони его потели. Они с Сарой только-только стали встречаться, и Джеффри думал, что по сравнению с Опоссумом и Прыщом Сара стоит на более высокой ступени социальной лестницы. Что уж говорить о нем самом! Силакауга была маленьким южным городком. В отличие от Хартсдейла, здесь не было колледжа, и профессора тут не водились. Большинство местных жителей работало в промышленности – на текстильных фабриках или в мраморных каменоломнях. Джеффри не считал их отсталыми и невоспитанными, однако думал, что вряд ли Сара почувствует себя комфортно в такой компании.
Сара не относилась к числу людей, которых местные жители называли «книжниками». Она была врачом. Ее семью можно было бы причислить к «синим воротничкам», однако Эдди Линтон умел зарабатывать деньги. У семьи имелась недвижимость на берегу озера, они даже сдавали в аренду помещения во Флориде. Сара к тому же отличалась умом, он у нее был природный, не заимствованный из книжек. Такая женщина не станет подавать мужу тапочки и ставить на стол горячий обед, когда он вернется с работы домой. Если уж на то пошло, то скорее Сара могла ожидать от Джеффри подобных поступков.
Милях в шести от дома Толливера располагался магазин под вывеской «Кэт'с». Джеффри, как и прочие жители городка, частенько туда наведывался. Там можно было купить все что угодно, – молоко и табак, бензин и рыболовную наживку. В тесанном вручную деревянном полу было много щелей и сучков, и в том, кто спотыкался, немедленно узнавали пришлого человека. Низкий потолок пожелтел от никотина и многочисленных протечек. Входную дверь обрамляли холодильники, набитые мороженым и кока-колой. Возле кассы помещалась витрина с большим выбором «лунного» печенья «Мун Пай». Снаружи насосы газовой станции сопровождали звоном каждый накачанный галлон.
Пока Джеффри был в Оберне, Кэт ушел в мир иной, и работавший в его заведении Опоссум взял управление делами на себя. Шесть лет спустя он выкупил у вдовы магазин и сменил название вывески. Теперь он назывался «Опоссум Кэт'с». Когда Сара впервые увидела вывеску, то пришла в восторг: она напомнила ей стихотворения Элиота.[2] Джеффри захотелось залезть под машину и спрятаться там, когда, узнав правду, Сара начала смеяться. Вообще-то, она веселилась весь уикэнд. Уже на второй день она лежала возле пруда с Опоссумом и его женой и смеялась над рассказами о бурной юности Джеффри.
Сейчас Джеффри и сам улыбался этим воспоминаниям, хотя тогда ему не нравилось быть предметом их шуток. Сара первой из женщин позволила себе над ним посмеяться. По правде сказать, этим она его и зацепила. Его мать говаривала, что Джеффу нравится отвечать на вызов.
Заворачивая на стоянку возле «Опоссум Кэт'с», Джеффри подумал, что Сара Линтон и была для него вот таким вызовом. С тех пор как магазин сменил владельца, место сильно изменилось, а после того как Джеффри побывал в городе в последний раз, перемен произошло еще больше. Единственное, что осталось неизменным, была большая эмблема университета Оберна. Алабама была штатом, поделенным пополам между двумя университетами – Обернским и Алабамским. Самый важный вопрос, который жители задавали друг другу, был: «Вы за кого?» Джеффри бывал свидетелем стычек, когда человек на чужой территории давал неправильный ответ.
Справа от магазина вырос детский сад (в прошлый раз его здесь еще не было), слева, как и раньше, стояло заведение «Мадам Белл». Заправляла им теперь жена Опоссума – Дарнелл. Мадам Белл, как и Кэт, давно покинула бренный мир. Джеффри считал, что Нелл взялась за эту работу, только чтобы занять себя, пока дети учатся в школе. В старших классах Джефф время от времени приглашал ее на свидания, пока Опоссум не вмешался и не взялся за это дело серьезно. Джеффри не мог представить, что его девушка будет вести подобный образ жизни, хотя случались и более странные вещи. Когда все они окончили школу, Нелл была на четвертом месяце беременности, следовательно, особого выбора у нее и не было.
Перед магазином Джеффри парковаться не стал – остановился возле «Мадам Белл». Из автомобильных динамиков тихо доносилась «Дом родной, Алабама» в исполнении группы «Ленерд Скинерд». Песню он нашел в стопке кассет, что стояла под окном его комнаты, и с первыми аккордами испытал приступ ностальгии. Странно: одно время увлекаешься чем-то, а с годами забываешь, пока случайно не наткнешься на предмет обожания. Такие же ощущения он испытывал по отношению к родному городу и старым друзьям. При встрече с Опоссумом и Нелл покажется, что за двадцать лет ничто не изменилось. Как к этому относиться, Джеффри не знал.
Зато знал, что, увидев в больнице мать, он захочет как можно быстрее вернуться в Грант. В том, как она обняла его, начинала говорить и не договаривала, было что-то гнетущее. Мэй Толливер никогда не была счастливой женщиной. Иной раз Джеффри казалось, что отец не без причины был столь жалким воришкой. Возможно, ему хотелось, чтобы его поймали и посадили в тюрьму: там, по крайней мере, его не пилила жена, не говорила ему, как сильно она в нем разочаровалась. Мэй, как и Джимми, была алкоголичкой и, хотя ни разу не подняла на сына руку, могла уничтожить его двумя словами. Слава богу, она могла себя обслужить, даже при наличии в организме алкоголя, которого хватило бы трактору на шестьдесят миль. Если верить Мэй, причиной несчастного случая стал соседский кот: его неожиданное появление будто бы напугало мать, и она свалилась с лестницы. Джеффри был рад, что ухода за матерью не понадобится. В этом он, правда, не признался даже самому себе.
Джеффри вышел из машины, слегка поскользнувшись на гравиевой дорожке. В доме матери он переоделся в джинсы и рубашку с воротником поло. В неформальной одежде, тем более в середине недели, он чувствовал себя странно. Хотел было надеть форменные ботинки, но, увидев себя в зеркале, передумал. Направляясь к заведению «Мадам Белл», спрятал глаза за стеклами солнечных очков.
Дом гадалки напоминал лачугу. Джеффри взялся за ручку – хлипкая дверь со стоном отворилась. Постучав, вошел в маленькую приемную. Обстановка осталась такой же, какой Джеффри запомнил ее в детстве. Прыщ тогда уговорил Джеффри зайти и показать ладонь мадам Белл. Ему не понравилось то, что она предрекла, и с тех пор нога его туда не ступала.
Джеффри сунул голову в дверь и заглянул во вторую комнату. За столом сидела Нелл. Перед ней были разложены карты таро. Телевизор работал чуть слышно, виной тому, возможно, был кондиционер, заглушавший в комнате все звуки. Нелл вязала и смотрела шоу. Она сидела, подавшись вперед: по-видимому, не хотела пропустить ни слова.
– У! – заорал Джеффри.
– О господи!
Нелл вскочила, выронила вязание. Встала из-за стола, прижала к груди руку.
– Ловкач, ты напугал меня до полусмерти.
– Смотри, чтобы во второй раз этого не случилось, – рассмеялся он и обнял ее за плечи.
Она была миниатюрной, но с приятными округлостями. Джеффри сделал шаг назад, чтобы как следует ее рассмотреть. Нелл мало изменилась со времени окончания школы. Все те же прямые черные волосы, разве немного тронутые сединой. Длинные – пожалуй, до талии дойдут, если распустить, но она стянула их в хвост. Вероятно, спасалась от жары.
– У Опоссума был? – спросила она, снова усевшись. – Что ты здесь делаешь? Из-за мамы приехал?
Джеффри улыбнулся и уселся напротив. Нелл всегда говорила сто слов в минуту.
– И да и нет.
– Она была пьяной, – заявила Нелл прямо в лоб.
Отсутствие гибкости было одной из причин, по которой Джеффри перестал с ней встречаться. Она говорила то, что думает. Восемнадцатилетнему Джеффри это было не по нраву.
– Ее алкогольные счета всю зиму держали нас на плаву, – сказала Нелл.
– Знаю.
Джеффри скрестил на груди руки.
Он оплачивал материнские счета – она не просыхала. Бесполезно было пускаться в споры с пожилой женщиной. Пусть уж лучше пьет дома и не выходит на улицу.
– Я только что из больницы, – сказал он. – Ей при мне налили рюмку водки.
Нелл взяла карты, начала раскладывать.
– У старушки белая горячка начнется, если ей не нальют.
Джеффри пожал плечами.
– Вот и врач сказал мне то же самое.
– На что ты уставился? – спросила Нелл, и Джеффри улыбнулся, поняв, что не спускает с нее глаз.
Он думал, что с Нелл о материнском алкоголизме говорить легче, чем с Сарой. И не понимал, отчего это. Возможно, потому, что Нелл с этим выросла. С Сарой Джеффри смущался, потом стыдился и, наконец, злился.
– Отчего с каждым моим приездом ты становишься все красивее? – сказал он, поддразнивая.
– Ах, Ловкач, Ловкач, Ловкач!
Нелл защелкала языком. Положила две карты лицом вверх и спросила:
– Потому и Сара с тобой развелась?
Джеффри удивился:
– Ты что же, увидела это в картах?
Она лукаво улыбнулась.
– Поняла из рождественских открыток. На обратном адресе Сары была написана фамилия «Линтон».
Она выложила еще одну карту.
– Ты что же, изменил ей?
Он указал на карты.
– Скажи, что ты здесь видишь?
Она положила еще две карты.
– Думаю, ты ей изменил и попался на месте преступления.
– Что?
Нелл рассмеялась.
– Думаешь, если она с тобой не говорит, так и со мной не общается?
Он непонимающе покачал головой.
– Мы говорим по телефону, дурачок, – сказала она. – Я часто звоню Саре.
– Тогда ты должна знать, что я снова с ней встречаюсь.
Он и сам заметил, что заговорил, как прежний самоуверенный Ловкач. Не смог удержаться:
– Что говорят об этом твои карты?
Она перевернула еще две карты и несколько секунд смотрела на них. Поморщилась. Собрала карты в колоду.
– Ну как можно верить в такую чушь? – пробормотала она. – Давай, пойдем к Опоссуму. Он тебе страшно обрадуется.
Она протянула ему руку. Джеффри колебался: ему хотелось услышать прогноз. Не то чтобы Джеффри верил в провидческий дар Нелл или любых других гадалок, но его раздражало, что она не постаралась хотя бы сочинить что-то и тем самым его приободрить.
– Пошли, – сказала она и потянула его за рукав.
Джеффри повиновался. Выйдя из лачуги, они окунулись в безжалостную алабамскую жару. Деревьев на гравийной стоянке не было, и Джеффри чувствовал на макушке раскаленное дыхание солнца.
Нелл взяла его под руку и сказала:
– Мне нравится Сара.
– Мне – тоже, – сказал он.
– Я серьезно, Джеффри. Мне она в самом деле очень нравится.
Он остановился, потому что она редко называла его «Джеффри».
– Если она даст тебе шанс, не погуби его.
– В мои планы это не входит.
– Я не шучу, Ловкач.
Она потянула его к магазину.
– Сара слишком хороша для тебя. К тому же она очень умна.
Нелл остановилась, ожидая, когда он распахнет перед ней дверь.
– Не проморгай такую возможность.
– Твое доверие меня окрыляет.
– Я не хочу, чтобы маленький Джеффри опять все испортил.
– Маленький? – повторил он и открыл дверь. – Ну и память!
Она хотела ответить, но в этот момент помещение заполнил рокочущий голос Опоссума.
– Ну что, Ловкач? – загрохотал Опоссум, словно Джеффри вернулся с прогулки, а не приехал в город спустя несколько лет.
Джеффри смотрел на друга. Он выбирался из-за стола. Брюхо мешало, но он все же поднялся на ноги, опровергая законы физики.
– Черт! – воскликнул Джеффри и погладил Опоссума по животу. – Нелл, почему ты не сказала, что вы ожидаете малыша?
Опоссум добродушно рассмеялся и потер живот.
– Если это мальчик, то назовем его Бад. Если девочка – Дьюарс.
Он обнял Джеффри и повел его в глубь помещения.
– Как поживаешь, мальчик?
Джеффри выдал стандартную фразу:
– Когда я был ростом с тебя, то уже не был мальчиком.
Опоссум откинул голову и расхохотался.
– Жаль, что с нами нет Прыща. Ты давно приехал?
– Недавно, – сказал Джеффри. – И уже уезжаю.
Оглянулся и увидел, что Нелл уже ушла.
– Хорошая женщина, – сказал Опоссум.
– Поверить не могу, что она до сих пор с тобой.
– Каждый раз, как иду спать, отнимаю у нее ключи, – сказал Опоссум и подмигнул Джеффри. – Пива хочешь?
Джеффри взглянул на настенные часы.
– Я не пью раньше полудня.
– А, ну ладно, – сказал он. – Может, тогда колу?
Не дожидаясь ответа, он вынул из холодильника две бутылки.
– Ну и жарища, – сказал Джеффри.
– Да, – согласился Опоссум и открыл бутылки о край стола. – Ты, наверное, зашел попросить, чтобы я приглядел за твоей мамашей.
– Я бы и сам, да у меня дома серьезное дело, – сказал он, и ему стало приятно от того, что Грант стал для него домом. – Если, конечно, ты не возражаешь.
– Пустое, – отмахнулся он и подал Джеффри колу. – Не думай об этом. Она же наша соседка.
– Спасибо, – сказал Джеффри.
Он смотрел, как Опоссум достал с полки пакет с арахисом и открыл его зубами. Предложил ему, но Джеффри покачал головой.
– Очень жаль, что она упала, – сказал Опоссум и бросил в открытое горло бутылки горсть орехов. – Последнее время стоит жуткая жара. Думаю, у нее просто закружилась голова.
Джеффри глотнул колу. Опоссум был в своем репертуаре – прикрывал Мэй Толливер. Джерри Лонг не зря получил свое прозвище, когда в тот день притворялся мертвым во дворе Джеффри. Если он и преуспел в чем-то, так это в том, что не обращал внимания на то, что происходит у него на глазах.
В окна ворвался тяжелый рэп. Джеффри оглянулся и увидел, что к дому подъехал большой пикап бордового цвета. Музыкальная какофония сотрясала воздух до тех пор, пока двигатель не отключился. Из машины выскочил угрюмый подросток и вошел в магазин.
На нем была рубашка под цвет автомобиля с белыми буквами «Вперед, Тайд», выведенными на свирепом слоне. Прежде всего Джеффри обратил внимание на его волосы. Они были пшеничного цвета с маленькими алыми заколками на концах. Когда он шел, заколки стукались одна о другую. На парне были обрезанные у колена камуфляжные черно-серые штаны, а носки и кроссовки – цвета «Кримсон Тайд», спортивного клуба Алабамского университета. Джеффри вздрогнул, поняв, что подросток с ног до головы одет в цвета команды.
– Привет, папа, – сказал парень, обращаясь к Опоссуму.
Джеффри переглянулся с другом и недоуменно взглянул на подростка.
– Джаред? – спросил он, не веря, что это – очаровательный ребенок Опоссума и Нелл.
Парень был больше похож на байкера из алабамской банды.
– Привет, дядя Ловкач, – буркнул Джаред и, шаркая ногами по полу, прошел мимо Джеффри и отца в комнату позади стойки.
– Послушай, – сказал Джеффри. – Это же бред какой-то.
– Мы надеемся, что он одумается. – Опоссум пожал плечами. – Он любит животных, а всем известно, что ветеринарная школа Оберна гораздо лучше алабамской.
Джеффри стиснул зубы, чтобы не рассмеяться.
– Сейчас вернусь, – сказал Опоссум и пошел за сыном. – Угощайся, бери что хочешь.
Джеффри одним глотком покончил с колой и пошел в другой конец магазина – посмотреть, какая у Опоссума наживка. Там стояли проволочные клетки со стрекочущими сверчками и большие пластмассовые бочонки, наполненные мокрой грязью, в которой, по всей видимости, копошилась тысяча червей. Поверх клеток со сверчками был поставлен небольшой резервуар с мелкой рыбешкой. Тут же лежали сети и посуда для перевозки наживки. Сара любила удить рыбу, Джеффри захотелось привезти ей червей, но потом он подумал, что доставить наживку в машине будет затруднительно. По дороге ему придется остановиться, чтобы поесть, и оставлять червей в жарком автомобиле будет неразумно. К тому же в Гранте полно магазинов, торгующих наживкой.
Джеффри бросил пустую бутылку из-под колы в ящик – похоже, что таре здесь уготована вторая жизнь – и взглянул из окна на детский центр.[3] Там настал перерыв, и ребятишки с громким криком выбежали из здания. Интересно, подумал Джеффри, чувствовала ли Дженни Уивер когда-либо себя такой же свободной? Он не мог представить себе толстую девочку, бегающей по двору сломя голову. Сидела, должно быть, в тени, читала книжку и ждала, когда звонок пригласит ее в класс. Там она чувствовала себя гораздо комфортнее.
– Вы здесь работаете? – спросил кто-то.
Джеффри вздрогнул и обернулся. Позади него стоял мужчина лет тридцати. По мнению Джеффри, он был типичный белый наемный рабочий: худой, смирный, с порезами от бритья. Руки у него были мускулистыми, возможно, от работы на стройке. Изо рта торчала сигарета.
– Нет, – ответил Джеффри.
Он чувствовал легкое смущение, оттого что его застали бесцельно пялящимся в окно.
– Я засмотрелся на детей.
– Да, – сказал человек и подошел к Джеффри. – Они обычно гуляют здесь в это время.
– Наверное, среди них и ваш ребенок? – спросил Джеффри.
Мужчина бросил на него странный взгляд, словно присматриваясь. Он поднес к лицу руку, задумчиво потер подбородок. Джеффри с изумлением заметил татуировку между большим и указательным пальцами. Она была точно такой, как у Марка Паттерсона.
Джеффри отвернулся и задумался. Взглянул в окно и увидел в стекле отражение мужчины.
– Хорошая татуировка, – сказал Джеффри.
Мужчина откликнулся заговорщицким шепотом:
– У вас тоже есть?
Джеффри сжал губы и отрицательно покачал головой.
– А почему нет? – спросил мужчина.
– Из-за работы, – сказал Джеффри, стараясь говорить спокойно.
У него возникло дурное предчувствие. Мозг старался понять что-то, однако своими заключениями с ним не делился.
– Не многие люди знают, что это значит, – сказал мужчина и сжал руку в кулак и с легкой улыбкой взглянул на татуировку.
– Я видел это у мальчика, – сказал Джеффри. – Не у такого, как эти, – он кивнул в сторону детворы. – Постарше.
Мужчина весело улыбнулся.
– Вы предпочитаете тех, что постарше?
Джеффри посмотрел через плечо мужчины, чтобы увидеть, где Опоссум.
– Он не скоро вернется, – заверил его незнакомец. – Его парень каждый день доставляет ему неприятности.
– Вот как?
– Да, – сказал мужчина.
Джеффри снова взглянул в окно и посмотрел на носящихся по двору детей другими глазами. Они уже не казались ему свободными и беззаботными. Они выглядели беззащитными.
Мужчина шагнул к Джеффри и рукой с татуировкой показал в окно.
– Видите вон ту? – спросил он. – Маленькую, с книжкой?
Джеффри посмотрел в указанном направлении и увидел сидевшую под деревом девочку. Она читала книжку, совсем как только что представившаяся ему в воображении Дженни Уивер.
– Это моя, – сказал мужчина.
Джеффри почувствовал, как у него на голове зашевелились волосы. По тому, как мужчина произнес эти слова, стало ясно, что девочка не его дочь. В его голосе звучали собственнические нотки, окрашенные сексуальностью.
Даже на таком расстоянии можно сказать, что у нее очаровательный маленький рот.
Джеффри медленно обернулся, стараясь скрыть отвращение.
– Почему бы нам не пойти отсюда, чтобы свободно поговорить об этом?
Мужчина прищурился:
– А здесь чем плохо?
– Здесь я почему-то нервничаю, – сказал Джеффри и заставил себя улыбнуться.
Мужчина долго смотрел на него, потом едва заметно кивнул.
– Хорошо, – сказал он и пошел к выходу, каждые пять шагов оглядываясь, чтобы узнать – идет ли за ним Джеффри.
Позади здания мужчина повернулся, но Джеффри ударил его сзади по коленям. Тот свалился на землю.
– О господи! – воскликнул он и сжался в клубок.
– Заткнись, – приказал Джеффри и ударил мужчину в бедро.
Достаточно сильно, чтобы тот понял: вставать не имеет смысла.
Мужчина остался лежать, все так же согнувшись. Видимо, думал, что Джеффри станет его бить. В его поведении было что-то жалкое и в то же время отвратительное. Видимо, он понимал, почему кому-то хотелось так поступить с ним, и он принимал наказание.
Джеффри оглянулся по сторонам – никого. Он хотел избить мужчину за дурные намерения в отношении ребенка, но увидев лежавшую на земле жалкую, скулившую, сжавшуюся в клубок фигуру, слегка растерялся. Одно дело ударить того, кто оказывает сопротивление, и совсем другое – избивать беззащитного человека.
– Встань! – приказал Джеффри.
Человек выглянул из-под скрещенных рук, стараясь угадать, не сыграют ли с ним злую шутку. Джеффри отступил на шаг, и человек медленно разогнулся и встал. Поднялась пыль, и Джеффри закашлялся.
– Чего вы хотите? – спросил мужчина и вынул сигареты из кармана рубашки.
Пачка помялась, и, сигарета согнулась, когда он сунул ее в рот. Трясущимися руками он попытался ее зажечь.
Джеффри поборол желание выхватить сигарету из его рта.
– Что означает эта татуировка?
Мужчина пожал плечами, в его позе появилась некоторая самоуверенность.
– Ты что, состоишь в каком-то клубе? – спросил Джеффри.
– Да, это клуб извращенцев, – сказал мужчина. – Мы любим маленьких девочек. Вы это хотите узнать?
– У других людей тоже такая татуировка?
– Не знаю, – ответил он. – Я не знаю никаких имен, если вас это интересует. Мы общаемся через Интернет. Анонимно.
Джеффри тяжело вздохнул. Помимо всего прочего, Интернет вскормил педофилов, объединил их. Он обменивались историями, фантазиями, а иногда и детьми. В недавней истории были громкие уголовные дела, но даже ФБР действовало недостаточно быстро, отслеживая этих людей.
– Что стоит за этой татуировкой? – спросил Джеффри.
Мужчина устремил на него тяжелый взгляд.
– Что, черт возьми, вы имеете в виду?
– А ну говори, – процедил Джеффри сквозь зубы, – если не хочешь оказаться на земле, распрощавшись с прямой кишкой.
Мужчина кивнул и сделал затяжку. Медленно выпустил дым изо рта и ноздрей.
– Сердце, – начал он, указывая на свою руку. – Большое сердце черного цвета.
Джеффри кивнул.
– Но внутри него маленькое сердце, верно? – Человек любовно посмотрел на татуировку. – Маленькое сердце белого цвета. Оно чистое.
– Чистое? – переспросил Джеффри. Где-то он это уже слышал. – Что ты имеешь в виду?
– Ну, это, как ребенок. Ребенок ведь чистый.
Он позволил себе улыбнуться.
– Белое сердце делает чистым небольшую часть черного сердца. Это любовь, понимаете? Только любовь.
Джеффри должен был как-то занять свои руки, чтобы не сшибить человека на землю. Он выставил вперед ладонь и сказал:
– Дай мне свой бумажник.
Мужчина быстро повиновался. Не стал протестовать, когда Джеффри вынул из своего кармана маленькую записную книжку и записал информацию.
– На!
Джеффри швырнул бумажник так сильно, что он ударился об грудь мужчины и отскочил, прежде чем тот успел его схватить.
– Я записал твое имя и адрес. Если ты когда-нибудь явишься в этот магазин или будешь слоняться вокруг детского центра, мой приятель выбьет у тебя мозги.
Джеффри сделал паузу.
– Понял?
– Да, сэр, – сказал мужчина, опустив глаза в землю.
– Скажи мне адрес сайта, – приказал Джеффри.
Человек не отрывал глаз от земли. Джеффри сделал шаг вперед, и мужчина попятился, поднял руки.
– Это группа любителей девочек, – сказал он. – Она иногда меняет адрес. Ее надо искать.
Джеффри записал фразу, хотя она была ему знакома.
Мужчина сделал новую затяжку, задержал дым в горле. Выпустил струю и спросил:
– Я свободен?
– Эта девочка… – сказал Джеффри, пытаясь сохранять спокойствие. – Если когда-нибудь ее обидишь…
– У меня не было ни с кем контакта, – сказал мужчина. – Просто люблю смотреть.
Он подкинул ботинком камешек.
– Они такие симпатичные, понимаете? Ну как можно обидеть этих милашек?
Джеффри, не раздумывая, ударил его кулаком в рот. На землю вместе с кровью вылетел зуб. Мужчина снова свалился, ожидая побоев.
Джеффри вернулся в магазин. Его переполняло чувство омерзения.
Школу имени Роберта Ли местные жители называли «супершколой». Это означало, что здание было рассчитано на полторы тысячи учащихся из трех городков округа Грант. На самом деле помещение было недостаточно просторным, и временные классные комнаты размещались в вагончиках, стоявших на школьном бейсбольном поле. В школе имелись четыре заместителя директора и сам директор, Джордж Клэй, который, судя по всем свидетельствам, большую часть времени проводил за столом, сочиняя для губернатора новую образовательную программу. Он заполнял многочисленные формы и присутствовал при переаттестации учителей. Обучением детей почти не занимался.
Брэд обмахивался фуражкой. Полицейские ботинки гулко припечатывали пол. Лена машинально подсчитывала шаги. Они шли но коридору, с обеих сторон которого выстроились личные шкафчики учеников. На полу лежала белоснежная кафельная плитка, стены выкрашены в серый цвет, а ученические шкафчики – в темно-красный. Многочисленные плакаты призывали южан к новым свершениям и убеждали школьников сказать «нет» наркотикам, сигаретам и сексу.
– Этого недостаточно, – шепотом сказал Брэд.
Лена не закатила глаза, хотя трудно было удержаться. После того как они поговорили с Джорджем Клэем, Брэд вел себя, словно новый ученик, а не коп. Он и внешне был похож на мальчишку – круглое лицо, растрепанные светлые волосы, которые то и дело падали ему на глаза.
– Это кабинет мисс Мак, – сказал он, показывая на закрытую дверь. – Она учила меня английскому, – добавил он и снова откинул прядь волос.
– Гм, – произнесла Лена и не обернулась.
Все двери в коридоре были закрыты и заперты на ключ. Как и большинство провинциальных школ, школа имени Роберта Ли принимала меры против вторжения посторонних. На всякий случай здесь дежурили двое полицейских, следивших за порядком. Лену как патрульного офицера нередко вызывали в школу для ареста наркоторговцев и скандалистов. Из своего опыта она знала, что справляться со школьными нарушителями порядка намного труднее, чем с их взрослыми коллегами. Несовершеннолетние преступники знали законы лучше большинства полицейских, а потому ничего не боялись.
– Здесь все переменилось, – сказал Брэд, вторя ее мыслям. – Не знаю, как учителя с ними справляются.
– Так же, как и мы, – ответила Лена, стремясь прекратить разговор.
Она никогда не любила школу и чувствовала себя здесь не в своей тарелке. После разговора с Марком Паттерсоном Лена испытывала внутренний разлад: к ней частично вернулась уверенность, оттого что удалось наладить контакт с мальчиком, но в то же время ее угнетала мысль, что она позволила подростку нарушить дистанцию. Хуже всего, что Джеффри тоже это заметил.
– Ну вот мы и пришли, – сказал Брэд, остановившись возле шкафчика Дженни Уивер.
Он вынул из кармана листок бумаги, развернул его и сказал:
– Комбинация такая…
Лена, не дослушав, сунула под замок большой палец и открыла дверцу.
– Как вы это сделали? – поразился Брэд.
– Шифрами пользуются одни дегенераты.
Брэд покраснел, но постарался скрыть это – начал доставать вещи из шкафчика.
– Три учебника, – он подал их Лене, чтобы она пролистала страницы. – Тетрадь, – продолжил он. – Два карандаша и пачка жевательной резинки.
Лена заглянула в узкий шкафчик и подумала, что Дженни Уивер была намного аккуратнее, чем она. Внутренние стенки не были даже оклеены картинками.
– И это все? – спросила она, хотя и сама все видела.
– Все, – ответил Брэд и пролистал книги, которые Лена уже проверила.
Лена открыла тетрадь со щенком на обложке. Там было шесть цветных табличек, по одной на каждый урок. Они делили бумагу на сектора. Заполнены были почти все страницы, но, насколько Лена могла судить, там были лишь учебные записи. Дженни Уивер даже на уголках ничего не нарисовала.
– Должно быть, она была хорошей ученицей, – заметила Лена.
– Ей было тринадцать, а она ходила в девятый класс.
– В этом есть что-то необычное?
– Это значит, что она перескочила через класс, – сказал Брэд и уложил книги в шкаф в том же порядке; взял пачку жевательной резинки – проверил, действительно ли это резинка.
– Да, аккуратная была девочка.
Лена согласилась и протянула Брэду тетрадь. Подождала, пока он ее листал: мало ли – вдруг она что-нибудь пропустила?
– И почерк какой хороший, – грустно промолвил Брэд.
– Что ты о ней подумал, когда вы ездили кататься на лыжах?
Брэд откинул прядь волос.
– Ее было не слышно. Как же я жалею, что почти ее не заметил. Впрочем, девочки держались особняком. С ними должна была поехать миссис Грей, но она заболела в последнюю минуту.
Он покачал головой.
– Мальчики доставляли много хлопот. Я уделял им большую часть времени.
– А что скажешь о Дженни и Лэйси?
– Гм… – Брэд сморщил лоб. – Они ничем не занимались. Другие подростки катались на лыжах и веселились, а Дженни и Лэйси не принимали в этом никакого участия. У них была комната на двоих, и я видел их только во время ужина.
– Как они себя вели?
– Похоже, они придумали собственный язык общения. Посматривали на меня и хихикали. Ну, вы знаете этих девчонок.
Он смущенно переступил с ноги на ногу, и Лена ясно увидела, почему они смеялись. О девочках-подростках Брэд знал не больше козы.
– В их поведении не было ничего странного?
– Более странного, чем смех без причины?
– Брэд… – сказала Лена и замолчала.
Не стала говорить, почему девочки над ним смеялись. Сказать, что они посчитали его придурком, значит обидеть человека. Тогда Лене придется утешать его до конца дня.
Он уставился на нее, ожидая продолжения.
– Просто… – Лена снова запнулась. – Тебе не показалось, что Дженни была больна?
– Об этом меня и шеф спросил, – Брэд произнес эти слова как комплимент Лене. – Он очень интересовался Дженни, спрашивал, как она выглядела, с кем общалась.
Лена заперла шкаф и жестом пригласила следовать за ней.
– И что же?
– Она не показалась мне больной, – сказал Брэд. – Ну, как я уже и говорил, они держались особняком. Похоже, они недолюбливали других ребят. Честно говоря, не понимаю, зачем они поехали. Они не вписывались в эту группу.
– В каком смысле?
Он пожал плечами.
– Не пользовались популярностью. Хотя… Лэйси, если бы захотела, могла бы примкнуть к остальным. Она резвая девочка, вполне могла бы стать капитаном болельщиков.
Брэд покачал головой, словно пытаясь во всем разобраться.
– Ну а Дженни уж точно нельзя было назвать популярной. Я, правда, не видел, чтобы кто-нибудь ей грубил – тогда бы я что-нибудь предпринял, – но и сказать, что они выражали по отношению к ней симпатию, тоже не могу.
– Разве ты не обязан был их опекать?
Он понял упрек и немедленно принял оборонительную позицию.
– Я присматривал за ними, как положено, но ведь я там был только один, да и мальчики вызывали больше беспокойства, чем девочки.
Лена прикусила язык, удивляясь, как такого тупицу, как Брэд, взяли в полицию.
– Ну вот мы и на месте, – сказал Брэд и остановился напротив библиотеки.
Он открыл перед Леной дверь. По-видимому, в раннем детстве мама научила его это делать. Работая в паре с Фрэнком, а потом с Джеффри, Лена привыкла к тому, что мужчины открывают перед ней двери, так что теперь она едва замечала эту дань вежливости.
В библиотеке было прохладно и уютно. На стенах висели ученические работы. Вдаль уходили ряды стеллажей, до отказа заполненных книгами. Из двадцати компьютеров – одна из образовательных инициатив, поддержанных лотереей Джорджии, – половина не работала, смотрела на посетителей темными глазницами экранов, потому что школьная электроподстанция не была рассчитана на дополнительную нагрузку.
В библиотеке имелась галерея, окруженная перилами, и Лена вдруг представила, как какой-нибудь подросток сидит там и думает, что нет ничего проще, чем открыть сверху огонь по одноклассникам.
Брэд выжидающе посмотрел на нее.
– Вон они, – сказал он и указал на сидевших за столом подростков: трех девочек и троих мальчиков.
Лена мгновенно поняла то, о чем он ей только что сказал: эти ребята уж точно популярные. Это чувствовалось в том, как они сидели, болтали и смеялись. Привлекательные, одетые по последней моде, с небрежно уверенным видом, свойственным избалованным детям.
– Давай разберемся с этим, – сказала Лена и решительно направилась к столу.
Постояла несколько секунд, но никто из подростков на нее и внимания не обратил. Лена взглянула на Брэда и кашлянула. Когда это не сработало, постучала по столу костяшками пальцев. Группа постепенно притихла, и две девочки подняли на нее глаза, но не раньше, чем закончили разговор.
– Я детектив Адамс, – представилась Лена, – а это офицер Стивенс.
Две девочки хихикнули, словно знали самый лучший секрет. Их смех напомнил Лене одну из причин, по которым она не любила подростков, особенно девочек-тинейджеров. Нет на свете более вредного существа, чем девочка вот такого возраста. Возможно, причина в том, что мальчики решают спор кулаками, а девочки мучают и изводят жертву самыми изощренными способами.
Одна из хихикающих девчонок щелкнула жевательной резинкой, а другая сказала:
– Мы знаем Брэда.
Лена старалась не проявлять враждебности. Брэд тем временем представил детей:
– Хизер, Бриттани и Шэнна, – сказал он, последовательно показывая рукой.
Затем сообщил имена мальчишек. Те так далеко откинулись на стульях, что их ягодицы почти касались пола.
– Карсон, Рори и Купер.
Лена дивилась тому, что родители перестали давать детям нормальные имена. Наверное, скоро и манерам учить не будут.
– Хорошо, – сказала она и уселась напротив ребят. – Давайте быстренько все обсудим, и вы вернетесь в класс.
– А зачем нам тут торчать? – голос Бриттани был столь же враждебным, как и ее поза.
– На Рождество вы с офицером Стивенсом ездили кататься на лыжах, – сказала Лена. – С вами была Дженни Уивер. Знаете, что произошло в субботу?
– Да, – щелкнула резинкой Шэнна. – Вы ее застрелили.
Лена глубоко вздохнула и решила не реагировать на ее слова. Какой бы дрянной ни была сама она в этом возрасте, но так говорить с полицейским никогда бы себе не позволила.
– Мы хотим задать вам несколько обычных вопросов, нужно выяснить, почему она так поступила.
Заговорил один из мальчиков. Лена не могла вспомнить его имя, но это было и неважно, потому что они все были на один лад.
– А мой отец знает, что вы со мной говорите?
– Как тебя зовут? – спросила Лена.
– Карсон.
– Карсон, – повторила она и посмотрела на него не менее воинственным взглядом.
Глаза у подростка были красными, зрачки – расширенными.
– Что? – спросил он, отведя взгляд.
Скрестил руки, со скучающим видом обвел глазами помещение.
– Только что погибла твоя одноклассница, – напомнила ему Лена. – Разве тебе не хочется помочь нам выяснить, почему?
– Потому, что вы ее застрелили, – ответил Карсон и подхватил свой рюкзак. – Могу я идти?
– Может, сначала пригласим доктора Клэя, чтобы он заглянул в твой рюкзак? – сказала Лена.
Карсон самодовольно улыбнулся.
– У вас нет на это законной причины.
– Верно, – согласилась Лена. – А доктору Клэю никакой причины не требуется.
Карсон знал, что она права. Бросил ранец на пол.
– Что вы хотите знать?
Лена медленно выдохнула.
– Расскажи мне о Дженни Уивер.
Он махнул рукой.
– Я ее толком и не знал. Да, она ездила с нами, но они с Лэйси ни с кем не общались.
Другие мальчики закивали. Один из них сказал:
– Им вечеринки не нравились.
– Она нас младше, – добавил Карсон. – А с младенцами мы не общаемся.
Лена повернулась к девочкам.
– А вы что скажете?
Первой откликнулась Бриттани. Она, как и другие, сидела откинувшись назад, вжав позвоночник в спинку стула, в позе, напоминавшей о шарике-липучке «силли патти». Заговорила она, как и предполагала Лена, – ноющим и агрессивным голосом. С обществом явно что-то неладно, раз оно позволяет детям так говорить со взрослыми.
– Дженни была со странностями, – сказала Бриттани.
Лена попыталась расшевелить их и спросила:
– Разве вы не были друзьями?
– Уж точно – нет, – включилась Шэнна. – Я, например, терпеть ее не могла.
Она произнесла это с гордым видом.
– Вот как? – спросила Лена.
Задор Шэнны слегка увял, когда она заметила, что Лена настроена серьезно. Голос ее звучал уже не так уверенно, когда она сказала:
– Мы не были друзьями.
– И никто из нас не был, – заметила Хизер.
Пожалуй, она была разумнее других. Лена подумала, что из всех шестерых эта девочка единственная выказывала сожаление. Хизер напомнила Лене себя в ее возрасте. Она была на периферии событий, и интересовал ее больше спорт, чем школьные сплетни.
– Дженни всегда была молчаливой. Даже в младших классах.
– Вы все учились в одной школе?
Они кивнули.
Хизер указала на других девочек:
– Мы все живем по соседству с ней. И на автобусе одно время вместе ездили.
– Но не дружили? – уточнила Лена.
– Друзей у нее почти не было.
Хизер помолчала и добавила:
– Когда она впервые появилась в наших краях, я пыталась поговорить с ней, но ей больше нравилось сидеть дома и читать. Приглашала ее пару раз погулять, но она не захотела, поэтому я больше не пыталась.
– Она никому из нас не нравилась, – сказала Бриттани. – Она была настоящим… Как это?
– Интровертом.
Шэнна рассмеялась и прикрыла рукой рот.
– Да, точно, – подтвердила она.
– Но она дружила с Лэйси Паттерсон, – напомнила им Лена.
Девочки переглянулись.
– Ведь так? – спросила Лена.
Они одновременно пожали плечами. Мальчики то ли находились в коматозном состоянии, то ли им просто было неинтересно.
Лена вздохнула, откинулась на спинку стула.
– Что ж, придется просидеть всю ночь, пока не скажете то, что мне необходимо узнать.
Похоже, они ей поверили, хотя сама Лена страшно хотела уйти из школы.
Бриттани заговорила первой.
– Она дружила с Лэйси только из-за Марка.
– Из-за Марка Паттерсона, брата Лэйси?
– Ну ладно, – сказала Шэнна и махнула рукой.
Ее голос звучал взволнованно, словно от настойчивых вопросов Лены у нее началось головокружение, и она хотела рассказать все, что наболело.
– Она была шлюхой.
– Шэнна! – ужаснулась Хизер.
– Ты сама знаешь, что это правда, – возразила Шэнна. – Она спала не с одним Марком.
Брэд заерзал в кресле. Таким смущенным Лена его еще не видела, а это уже говорило о многом.
– С кем она спала? – спросила Лена и посмотрела на мальчиков.
Все отводили глаза.
– Кроме Марка, не могу сказать точно. – Шэнна произнесла эти слова, словно сидела с подружками за завтраком. – Но до меня несколько раз доходили слухи, что она делала парням минет…
– Господи! – вмешалась Хизер. – Она же мертва! Зачем тебе понадобилось это говорить?
– Затем, что это правда! – закричала Шэнна.
Хизер выглядела рассерженной.
– Это были лишь слухи. Достоверно никто ничего не знает.
– И что это были за слухи? – спросила Лена.
Шэнна только и ждала этого вопроса.
– У нее был секс с некоторыми парнями, а происходило это в физкультурном зале после пятого урока.
– Минет или половые акты? – спросила Лена, по-прежнему глядя на мальчиков.
Шэнна пожала плечами и покосилась на Хизер.
– Меня же там не было.
– А Хизер была?
– Хизер мальчиков не любит, – объявила Шэнна.
– Заткнись! – испуганно вскричала Хизер.
Интересно, подумала Лена, не выглядит ли она сейчас такой же шокированной, как Брэд. Похоже, в школьной библиотеке разыгрывалось местная версия шоу Джерри Спрингера.[4]
– Ну ладно! – сказала Лена и подняла руки, пытаясь утихомирить собравшихся. – У вас есть доказательство, что Дженни была распутна?
Девочки молчали, переглядывались друг с другом.
– Стало быть, нет, – сказала Лена. – Вы не можете назвать мне никого из мальчиков, с которыми она вступала в интимные отношения?
Карсон зашевелился в кресле, но тоже ничего не сказал.
– Марк, – пожала плечами Шэнна. – Но Марк, похоже, переспал со всеми.
– Мы не шутим, – пробормотала Бриттани с некоторым сожалением в голосе.
Лена вздохнула, потерла переносицу. У нее начиналась головная боль, похоже, она продлится до конца дня.
– Ну хорошо, может, скажете, кто первый разнес эти слухи?
Все пожали плечами. Это был универсальный ответ тинейджеров на любые вопросы. Лена даже подумала, не будут ли у них позднее проблемы с мышцей плечевого сустава.
– Мне говорила об этом Пэнси Дейвис, – сказала Шэнна.
– А мне сказала, будто Дженни в четверг вечером спала с Роном Уилсоном, – сообщила Бриттани. – И вы знаете, что в тот день Рон был у Фрэнка.
– Фрэнк сказал, что он потихоньку ушел! – пропищала Шэнна.
– Стоп, стоп!
Лена подняла руки, ей казалось, что они, словно утки, защиплют ее до смерти.
– Никто из вас не помнит, откуда дошли до вас эти слухи?
– Все просто принимали это как данность, – сказала Хизер. – Я не помню, кто мне сказал, но Дженни всегда вела себя странно. Она могла пойти с мальчиками, которых не знала. С мальчиками из двенадцатого класса.
– А их имен вы не знаете?
Хизер покачала головой.
– Они намного нас старше.
– Они не из разряда популярных? – спросила Лена.
– Некоторые из них были со странностями, – сказала Бриттани. – Не из тех старшеклассников, которых я знаю. Не популярные. С придурью, вроде Дженни.
– Она ездила с ними домой на автобусе?
– У них были машины, – сказала Хизер. – Старшеклассникам выдают водительские права.
– Ты запомнила какой-нибудь автомобиль?
Хизер покачала головой, но Бриттани щелкнула пальцами:
– Один автомобиль я запомнила.
И повернулась к Шэнне:
– Помнишь тот красивый черный «сандерберд»?
– Новый или старый? – спросила Лена.
– Старый, с большим салоном, – сказала Шэнна. – Он очень шумел, похоже, с двигателем было что-то не в порядке.
– А водитель учился в этой школе?
Они снова переглянулись.
– Может быть, – сказала Бриттани.
– Не думаю, – засомневалась Шэнна.
Хизер пожала плечами.
– Я не обращаю внимания на машины.
Лена взглянула на мальчиков.
– А из вас кто-нибудь видел такую машину?
Они пожали плечами и покачали головами. Лена попыталась зайти с другой стороны.
– Кто-нибудь из вас знает, за что Дженни хотела убить Марка?
Девочки молчали, затем Бриттани сказала:
– Нам и самим хотелось его прикончить.
Лена скрестила руки. Смотрела на мальчиков, раздумывая, отчего они все время молчат.
– Ну ладно, – сказала она.
Все сразу же стали вставать, но она их остановила:
– Карсон, Кори, Ропер!
– Рори и Купер, – поправил Брэд.
– Хорошо, – сказала Лена. – Неважно. Мальчики останутся. Девочки могут уйти.
Она повернулась к Брэду.
– Запиши номера их телефонов и адреса.
Брэд кивнул. Он знал, что она хочет от него избавиться и ничего не имел против.
Лена уселась напротив мальчиков и молчала, пока они не начали ерзать на стульях.
– Ну? – сказала она.
Первым заговорил Карсон.
– Да, она этим занималась.
Другие мальчики закивали.
– Вы все с ней спали?
Они не ответили.
– Что это было? Минет? Или что-то другое? – спросила Лена.
– Трах, – сказал Карсон.
Лена почувствовала, что щеки ее вспыхнули, но не от смущения.
– Когда это происходило?
– Марк один раз привел ее ко мне в дом. У нас была вечеринка с поцелуями.
– Вы вроде говорили, что Дженни на такие вечеринки не ходила.
– Верно, – согласился Карсон. – Но Марк велел ей прийти и расслабиться.
Он рассмеялся:
– Ради Марка она на все была готова.
– Итак, – Лена хотела выяснить все подробности, – там были Марк, Дженни и вы трое.
Они все кивнули.
– Она немного выпила и принялась за нас.
Лена сжала губы, удерживаясь от вопросов.
– Марк пообещал, что она сделает все, что мы захотим.
Один из мальчиков улыбнулся:
– И она сделала.
– У вас у всех был с нею секс? – спросила Лена.
Карсон пожал плечами и самодовольно улыбнулся:
– Она была в сильном подпитии.
Лена опустила глаза, стараясь успокоиться.
– Итак, она напилась, и вы этим воспользовались. Марк – тоже?
– Марк только наблюдал, – сказал один из мальчиков. – Она позволила нам делать все, что мы хотели.
Он вдруг разозлился.
– Она была шлюхой, понятно? Что вы о ней беспокоитесь?
Лена удивила ненависть, с которой он произнес эти слова. Словно бы во всем была виновата сама Дженни.
– Как ты сказал тебя зовут? – спросила она.
Он опустил глаза и еле слышно пробормотал:
– Рори.
– Ну хорошо, Рори, а во время поездки на лыжах она занималась с кем-нибудь из вас сексом?
– Нет, – сказал Карсон и в раздражении скрестил на груди руки. – В том-то и дело. Зачем бы мы отправились в эту дурацкую поездку?
– Так у вас с ней в тот раз не было секса? – спросила Лена.
– Нет, – так же сердито ответил он. – Она и близко к нам не подходила. Не то что раньше, когда ей все было мало.
Он облапил себя за плечи, словно Лене требовалось наглядное доказательство.
– В Рождество она с нами и словом не обмолвилась. – Он скривил губы. – Шлюха.
Лена прикусила язык.
– Она бы и с собакой переспала, если бы Марк ее попросил, но в ту поездку она вела себя так, словно мы ее не достойны.
– Как вы считаете, почему произошла такая перемена? – спросила Лена.
Он пожал плечами.
– Да какое нам дело?
– Вы там к ней подходили или она просто вас игнорировала?
Он снова скривил губы.
– Мы предлагали ей выпить, чтобы она расслабилась, а она нас и ответом не удостоила.
– Вот-вот, – подтвердил Рори. – Похоже, мы вдруг стали для нее недостаточно хороши.
– Точно, – сказал Карсон. – Она делала вид, будто у нас с ней ничего не было, и я тогда сказал ей: «Послушай, что ты ломаешься, шлюха?»
– Надо было ей денег предложить, – сказал Рори. – Или Марку заплатить.
Лена пыталась вспомнить имя третьего мальчика. Он все это время молчал. Казалось, что он был настроен не так враждебно, как его товарищи.
– Купер? – припомнила она.
Он поднял глаза, и она спросила:
– Ты не задумывался, почему тринадцатилетняя девочка идет на это?
– Ей это нравилось, – убежденно произнес Купер и пожал плечами. – Иначе зачем бы ей это делать?
Он взглянул на приятелей, и его поведение вмиг изменилось. Он сделался еще более непримиримым и жестким, чем те двое.
– Она была шлюхой, и ей это нравилось.
– Да, – сказал Рори. – Ей это было в кайф.
– Даже несмотря на то, что она была пьяна? – спросила Лена.
Они промолчали.
– Почему вы решили, что ей это нравилось?
– Послушайте, – не выдержал Рори, – ну как мы можем сказать? Все это время она лежала, уткнувшись лицом в диван.
– Пижон! – рассмеялся Карсон и поднял руку в приветственном жесте.
Лена быстро схватила его за руку. Она так крепко сжала ему запястье, что тот скривился от боли.
– Так ты считаешь, что ей нравилось? – сказала она.
– Послушайте, – Карсон оглядел товарищей, словно призывая их прийти на помощь. – Что такого? Мы просто позабавились.
– Позабавились? – спросила Лена и вывернула ему руку. – Там, откуда я родом, такие вещи называют изнасилованием, слышишь ты, маленький подонок?
Она отпустила его, потому что больше ничего не могла сделать, разве только выхватить пистолет. Ей хотелось выстрелить в лицо, на которое тотчас вернулась самодовольная улыбка.
Прозвонил школьный звонок, и Лена едва не соскочила с места. У мальчиков проявился павловский рефлекс: они собрали свои рюкзаки, не дожидаясь, когда Лена их отпустит.
– Сообщите офицеру Стивенсу номера ваших телефонов и адреса на случай, если понадобится задать вам дополнительные вопросы.
Убедившись, что завладела их вниманием, она добавила:
– Я сообщу ваши имена всем полицейским нашего участка.
– Да на здоровье, – сказал Рори.
Они пошли, но Карсон задержался и спросил:
– Так вы скажете доктору Клэю, чтобы он обыскал меня, или как?
– Сделаю все возможное, чтобы в тюрьме ты оказался, прежде чем получишь право голосовать.
Он выругался.
Лена прошла в компьютерную зону и оперлась на монитор. Чувствовала, как по всему телу стекают струйки холодного пота. Ей было тошно, оттого что молодые ребята так думают о женщинах. Лена чувствовала, что и ее насильник в этом возрасте думал, что все девушки одинаковы: всем им нравится этим заниматься, все они – шлюхи.
Из задумчивости ее вывел Брэд.
– Лена!
Она оглянулась и увидела, что за стол теперь уселись две немолодые женщины и мужчина.
– Это учителя Дженни, – сказал Брэд.
Лена прижала руку к груди – она испытывала приступ клаустрофобии. Брэд стоял слишком близко, и ей вдруг показалось, что комната стала меньше.
– Почему бы тебе не начать? – спросила Лена.
Ей хотелось выйти отсюда, набрать в грудь воздуха. Она пошла к дверям, но он ее остановил.
– Вы меня оставляете одного? – спросил он и снова подошел слишком близко.
Она ощущала запах лосьона после бритья с сильным оттенком мяты. Как бы ей не осрамиться. Лена знала, что если ее вырвет прямо перед Брэдом, она не сможет больше ходить на работу.
Указала на свой мобильник и попятилась.
– Я позвоню в участок и узнаю, как обстоят дела. Может, они узнали, кто является владельцем черного «сандерберда».
– Я уверен, что директору это известно, – сказал Брэд и шагнул вперед. – Они регистрируют все в журналах. Возле школы без разрешения парковаться нельзя, – сообщил он, приблизившись и обдав ее волной запаха пота и мяты.
– Хорошая мысль, – сказала Лена и снова отступила на шаг.
Она знала, что если не сможет продышаться, ей будет плохо.
– Я уточню, а ты пока поговори с ними. Расспроси их о том, что рассказали нам девочки.
Он взглянул на нее с подозрением.
– Вы нормально себя чувствуете?
– Да, – ответила она.
В комнате стало вдруг невыносимо жарко. Рубашка прилипла к спине.
– Проведи предварительную работу, расспроси, что они думали о девочке. Я вернусь, после того как сделаю несколько звонков.
Он окинул ее быстрым взглядом и сжал челюсти.
– Хорошо, – сказал он.
Видно было, что ему снова хочется спросить о ее самочувствии.
Лена быстро вышла в коридор и сделала глубокий вдох. Ей по-прежнему было жарко, и она сняла пиджак. Мимо пробегал подросток. Он замедлил шаг, заметив пистолет в ее портупее.
Лена накинула пиджак и прислонилась головой к стене. Закрыла глаза, дожидаясь, когда пройдет дурнота. После нескольких глубоких вдохов почувствовала себя лучше, хотя и не на все сто процентов.
Лена открыла мобильник, чтобы хоть чем-то заняться. Набрала номер участка и рассказала Марле об автомобиле. Хорошо, что хоть Фрэнка в офисе нет. Лене по-прежнему было трудно с ним разговаривать. Она чувствовала, что он осуждает ее за случившееся. Впрочем, она была с ним согласна: уж слишком глупо она себя вела.
Хотя в данный момент от кабинета директора ее отделяли какие-нибудь сто ярдов, Лена позвонила ему и спросила о черном автомобиле. Он посмотрел записи и дал ответ, которого она и ожидала: нет, автомобиль, соответствующий ее описанию, в журнале не зарегистрирован. Лена поблагодарила директора и подумала, что всегда лучше действовать, чем толочь в ступе воду. Время шло, а они не продвинулись ни на шаг в раскрытии этого дела. Нужно еще раз поговорить с Марком, посмотреть, как он отреагирует на последнюю информацию. Впрочем, Джеффри может и не позволить ей это интервью, после того что произошло в прошлый раз.
Лена снова открыла телефон и набрала номер домашнего автоответчика. Первое сообщение было из видеосалона, второе – от Нэн Томас, любовницы Сибил.
«Лена, – сказала Нэн. Ее низкий голос звучал раздраженно. – У меня по-прежнему находятся вещи Сибил. Если хочешь их забрать, дай знать. Я не…» Она замолчала и снова продолжила: «Просто…»
Лена глянула на часы: во что ей обойдется спотыкающаяся речь Нэн?
«Я буду в „Садди“ примерно в восемь вечера. Коробки с вещами будут у меня в машине. Можешь прийти туда, если ты… Иначе…» Нэн снова замолчала.
Лена прокрутила запись вперед, сокращая сообщение. «Садди» был рестораном, где тусовались геи и лесбиянки, он помещался на окраине Хартсдейла. Какого черта она пойдет туда на встречу с любовницей сестры?!
И вдруг сердце Лены забилось: она услышала новое сообщение. Говорил Хэнк: «Ли, Барри заболела. Придется мне сегодня вечером поработать вместо нее, а может, и завтра тоже».
Она закрыла глаза, прижалась спиной к стене. Хэнк тем временем объяснял, что ему легче будет остаться в Рисе, потому что с утра должны привезти пиво. Лена снова запаниковала, а потом рассердилась, потому что Хэнк повел себя как трус: оставил сообщение на автоответчике, вместо того чтобы позвонить ей на мобильник и все объяснить.
Лена перешла на другую сторону коридора, выглянула в окно. В школе имелся внутренний двор, и она увидела, что персонал кафетерия устанавливает столики. Она так на них засмотрелась, что пропустила часть последнего сообщения. Отмотала пленку назад и еще раз послушала.
«Лена, это Дейв Файн, – услышала она. – Прошу прощения, но мне придется отменить нашу вечернюю встречу. Заболел один из наших прихожан. Мне нужно туда пойти прямо сейчас».
Лена захлопнула телефон, услышав, что Файн просит ее перезвонить ему и договориться о новой встрече. Пусть теперь Джеффри этим занимается. Планировать свои действия она не привыкла, хотя и настроилась на сегодняшнюю встречу с Файном. Ей представилось, как она возвращается в пустой дом, и ею вновь овладела паника.
Лена прижала руку к груди – сердце стучало как бешеное, она по-прежнему обливалась потом. Ей хотелось еще раз прослушать сообщение Хэнка: может, она упустила какой-то нюанс. Может, он затеял с ней какую-то игру, чтобы она упросила его остаться?
Прозвучал последний звонок. Резкий звук ударил по ушам. Лена оглядела пустой коридор. На мгновение она забыла, где находится и почему. Словно во сне, увидела идущую в ее сторону женщину. Лена не сразу ее узнала, а потом, очнувшись, вспомнила, что она сейчас в школе Дженни Уивер, а женщина, которую видит перед собой, – Дотти Уивер.
– Черт! – пробормотала Лена и взглянула на мобильник.
Ей хотелось, чтобы он зазвонил. Открыла крышку, словно бы собираясь набрать номер, но нет – поздно: мать Дженни была уже рядом. В руке она держала тяжелый на вид учебник.
Уивер остановилась, сердито сжав губы. Глаза налиты кровью, будто она целый год проплакала, лицо покрыто красными пятнами.
– Миссис Уивер, – сказала Лена и захлопнула телефон.
Дотти покачала головой. Похоже, ее настолько переполняла злоба, что она не могла говорить.
– Мы только что беседовали с одноклассниками и учителями вашей дочери, надеялись что они прольют свет на…
– Почему вы не оставите ее в покое? – воскликнула Дотти. – Почему не оставите в покое?
– Мне очень жаль, – сказала Лена, и это была чистая правда.
– Она была моим ребенком.
– Знаю, – ответила Лена и взглянула на свой телефон.
– Вы треплете ее имя. Хотите доказать, что у нее были дурные наклонности?
– У меня этого и в мыслях не было.
– Лгунья! – завопила Дотти и швырнула в нее книгой.
Лена бросила телефон, чтобы поймать учебник, однако промахнулась. Книжный корешок ударил ее в живот, и она моргнула, когда учебник шлепнулся на пол.
– Миссис Уивер, – охнула Лена и наклонилась за книгой.
– Школьная библиотека потребовала вернуть учебник, – сказала Дотти, нижняя губа у нее затряслась. – Возьмите. Возьмите и скажите, чтобы все они пошли к черту!
Лена осторожно закрыла книгу, стараясь не повредить страницы. Подняла телефон – похоже, не разбился.
Дотти промокнула глаза платком и высморкалась. Однако не ушла. Лена этому удивилась, пока та снова не заговорила:
– Дженни любила школу, – сказала она и прижала руки к животу, словно ей было больно говорить. – Ей здесь нравилось.
Лена решила воспользоваться моментом, чтобы хоть что-нибудь узнать:
– Она с кем-нибудь встречалась, миссис Уивер?
Дотти покачала головой.
– С психиатром? – спросила она.
– С мальчиком, – сказала Лена. – Встречалась ли она с мальчиками?
– Нет, – резко ответила Дотти. – Конечно, нет. Она ведь была ребенком.
Лена кивнула и опасливо сказала:
– А некоторые девочки говорят, что встречалась.
– Какие девочки? – спросила Дотти и оглянулась по сторонам, словно ожидая кого-то из них увидеть.
– Просто девочки, – ответила Лена. – Школьные подруги.
– Подруг у нее не было, – возразила Дотти и прищурила глаза: – И что они говорят о моей дочери?
Лена не знала, как бы помягче выразиться.
– Что она…
– Что она? – грозно спросила Дотти.
– Что она встречалась со многими мальчиками. И была с ними в близких отношениях.
Пощечина явилась полной неожиданностью. Она была такой сильной, что правая сторона лица Лены онемела. Не успела она подумать, что сказать, а уж тем более – отреагировать, как увидела перед собой удаляющуюся спину Дотти Уивер.
Дверь библиотеки с шумом отворилась. На пороге стоял Брэд. Он провожал учителей. Они казались усталыми и немного раздраженными, впрочем, это было нормально: Лена еще не забыла, что во время ленча учителя всегда так выглядели. Одна из учительниц глянула на Лену, и по тому, как она на нее посмотрела, Лена поняла, что та заподозрила что-то неладное. Учительница вскинула бровь, словно приглашая к разговору, но Лена была слишком шокирована, чтобы говорить.
– Лена? – сказал Брэд.
Она кивнула, давая понять, что с ней все в порядке. Интересно, не покраснела ли щека, по которой ей съездила Дотти?
Брэд представил ей всех учителей, имена которых Лена тут же забыла.
– Они знают о слухах, – сказал он.
Лена недоуменно заморгала.
– Слухи о Дженни, – пояснил Брэд. – Они говорят, что слышали.
– Никто из нас им не поверил, – сказала одна учительница.
Судя по голосу, она давно примирилась с тем, что в школе происходят события, о которых учителя никогда не узнают.
– Она была хорошей ученицей, – подхватила другая учительница. – Очень спокойная, задания всегда вовремя выполняла. И мать у нее хорошая.
Другие учителя закивали, и Лена повторила их жест: она все еще не оправилась от шока.
– Спасибо, что уделили нам время, – сказал Брэд, пожал каждому учителю руку, а они ободряюще на него посмотрели.
– Извините, что ничем вам не помогли, – сказал один учитель.
– Если что-нибудь вспомним, непременно сообщим, – добавил другой.
Женщина, заметившая состояние Лены, была последней. Она сказала Брэду:
– Вы проделали замечательную работу, Брэдли. Я просто поражена.
Брэд сиял.
– Благодарю, мэдм.
Он был похож на счастливого щенка. Дождавшись, когда учителя уйдут, спросил Лену:
– Чья книга?
– Дженни Уивер, – ответила она и провела пальцем по страницам – не засунуто ли какой записки. Нет, ничего. Как и раньше.
– Как она к вам попала?
Лена не смогла ему ответить.
– Возьми, – она протянула ему книгу. – Отнеси в библиотеку. Встретимся в машине.
На стоянке у «Садди» было довольно пусто, несмотря на восемь часов вечера. Если принять за образец жизнь Сибил и Нэн, то, возможно, большинство городских лесбиянок были дома – смотрели комедии. Сибил, разумеется, смотреть не могла: она была слепой, но иногда она любила послушать, а Нэн рассказывала ей о том, что происходит на экране.
Лена скрестила на груди руки и задумалась о Сибил, о том, как она выглядела в последнее время. Не в морге, а накануне смерти. Как и всегда, Сибил казалась преисполненной энергии. Смеялась над тем, что произошло в одном из ее классов. Сибил очень любила преподавательскую работу, ей страшно нравилось общаться с учениками. Может, поэтому Лене так тяжко было сегодня в школе.
Лена вышла из машины. «Садди» во многих отношениях был хорошим баром. По сравнению с «Хат», баром Хэнка в Рисе, это был просто дворец. Снаружи здание выглядело скромно: вероятно, владельцы не хотели привлекать к себе внимание. Если бы не реклама «Будвайзера» со вставленным в логотип неоновым радужным флагом, здание было бы неприметным.
Интерьер был оформлен получше, но огни приглушены, и помещение казалось Лене чересчур интимным. Музыкальный автомат играл тихую мелодию, на потолке медленно крутился зеркальный шар. Лене всегда было неловко из-за сексуальных предпочтений Сибил. Она не понимала, как такая красивая и энергичная женщина избрала себе такой образ жизни. Сибил всегда хотела детей, хотела, чтобы о ней заботились и любили. Лена и представить себе не могла, что у ее сестры будет такая жизнь.
Когда пятнадцать лет назад Сибил впервые призналась во всем Лене, она воскликнула:
– Нет, только не ты!
Даже после того, как Сибил стала жить с Нэн, Лена все еще не могла поверить в то, что Сибил лесбиянка. Лена надеялась, что со временем, когда-нибудь, Сибил посмеется над своими заблуждениями, выйдет замуж, нарожает детей. То, что они были близнецами, осложняло дело, потому что Лена считала себя частью Сибил. Неужели на уровне психики она сама разделяет сексуальные предпочтения Сибил?
Войдя в зал, Лена отмахнулась от этих размышлений. Две женщины за угловым столом совершенно не обратили на нее внимания: они самозабвенно целовались. Женщина за барной стойкой читала газету. Когда Лена подошла к ней, она подняла глаза и сильно вздрогнула.
– Должно быть, вы ее сестра.
Лена уселась на высокий табурет.
– Мне здесь назначили встречу.
Женщина сложила газету. Подошла и протянула Лене руку.
– Меня зовут Джуди, – сказала она.
Лена взглянула на руку и неохотно пожала ее. Женщина была высокой, с длинными темными волосами, лоб широкий, подбородок маленький. Темно-карие глаза. Лена заметила все это, потому что Джуди не отводила от нее взгляда.
– Пива, пожалуйста, – сказала Лена. – Впрочем, нет. Налейте «Джим Бим».
Помедлив, Джуди прошла к витрине с алкогольными напитками.
– А вот Сибил никогда не пила, – сказала она.
Возможно, полагала, что и Лена, как ее близнец, пить не могла.
– Она и с мужчинами дел не имела, – заметила Лена.
Похоже, этот довод убедил Джуди:
– Значит, «Джим Бим»?
– Да, – сказала Лена и, придав лицу скучающее выражение, полезла в карман за деньгами.
Дома она переоделась в джинсы и футболку, о чем сейчас пожалела. Вероятно, теперь она выглядела большей лесбиянкой, чем сидевшие в баре женщины.
– Она, кстати, предпочитала клюквенный сок.
– Сделайте, пожалуйста, двойной бурбон, – сказала Лена и бросила на стойку двадцать долларов.
Джуди внимательно на нее посмотрела.
– Нам всем ее очень недостает.
– Не сомневаюсь, – сказала Лена.
Глядя на темную жидкость в бокале, вспомнила, что последний раз пила в тот вечер, когда скончалась сестра. Лена алкоголь не любила, потому что ей не нравилась потеря самоконтроля. Правда, в последнее время она и без спиртного ничего не контролировала.
Висевшие над баром часы показывали без пяти восемь.
– Вы кого ждете? – спросила Джуди.
Лена выпила виски одним глотком.
– «Джим Бим», – сказала она и постучала по бокалу.
Джуди покосилась на нее, но сняла с полки бутылку.
Не желая вступать в разговор, Лена развернулась на табурете и посмотрела на танцевальную площадку. Увидела единственную женщину. Закрыв глаза, та покачивалась в такт мелодии. Женщина показалась Лене смутно знакомой, но освещение было слабым, а память отказывала. Лена удивлялась отрешенности женщины, ее погруженности в себя. Она танцевала, словно в помещении никого больше не было. Словно ничто ее больше не интересовало.
Мелодия сменилась. Песню «Дебра» Лена узнала еще до того, как закончилось вступление. Пел Бек Хансен. И снова Лена вспомнила о Марке Паттерсоне. Чувственные движения танцующей женщины навеяли тревожные мысли о подростке. Что же случилось с Дженни Уивер? Почему Марк имел над ней такую власть? Зачем в угоду ему она в тринадцать лет сделалась проституткой? Во всем этом не было никакого смысла.
Лене казалось, что если бы Марк Паттерсон пошел танцевать, то двигался бы, как эта незнакомая женщина, хотя и трудно представить, чтобы подросток решился бы выйти на середину пустого танцевального зала. Эта мысль ее удивила: как она может строить предположения относительно характера Марка? Ведь она его совсем не знает. Тем не менее подсознание уже наделило подростка определенными чертами.
Хватит об этом думать! Лена снова повернулась к стойке. Там стоял ее напиток и лежала сдача. Джуди читала газету. Лена задумалась о размере чаевых и нечаянно поймала в зеркале собственное отражение. Вздрогнула совсем как Джуди: ей показалось, что она увидела покойную сестру.
Снаружи раздался шум, и в бар ввалилась толпа. Они смеялись и переговаривались. Все были одеты в форму игроков в софтбол. Черные штаны с белыми лампасами, белые футболки со словом «Бродяги» на груди.
– Господи! – простонала Лена.
В центре группы она увидела Нэн Томас. Очки тихой библиотекарши были пристегнуты ярко-розовым ремешком, а футболка испачкана грязью. В отличие от других членов команды, Нэн не приняла Лену за сестру, а увидев ее, нахмурилась.
Кто-то хлопнул Лену по спине. Она повернулась и с изумлением узнала Хэрри Эрншоу. На нем были джинсы, футболка с надписью «Бродяги» и шапочка с большой буквой «В».[5]
– Как дела, Лена? – спросил Хэрри.
Возможно, подействовал алкоголь, потому что Лена выпалила:
– Ты разве гей?
Хэрри был врачом, и Лена приходила к нему два года назад лечиться от простуды.
Хэрри рассмеялся.
– Я играю в команде.
Он указал на футболку.
Затем наклонился и лукаво подмигнул.
– Я кетчер.
Лена попятилась и столкнулась с Нэн. Помещение заполнилось людьми. Они бурно обсуждали игру. Лена потянула себя за ворот футболки. Она почувствовала клаустрофобию и пошла к выходу.
– Ли! – окликнула ее Нэн и поправила себя, прежде чем Лена сделала замечание: – Лена.
– Я просила, чтобы ты меня так не называла, – воскликнула Лена.
– Знаю, – согласилась Нэн и успокаивающим жестом выставила наружу ладони. – Извини. Просто Сибил всегда тебя так называла.
Лена прервала ее:
– Может, отдашь вещи? Мне нужно домой.
Произнеся последнее слово, вспомнила о пустом доме. Хэнк не взял трубку, когда она позвонила ему в «Хат». Этот подлец ее явно игнорировал. Что ж, он в своем репертуаре: уходит, когда она больше всего в нем нуждается.
– Вещи в машине на стоянке, – сказала Нэн и открыла перед Леной дверь.
Лена остановилась, ожидая, когда Нэн пройдет первая. Одно дело, когда дверь придерживает Брэд. Не хватает, чтобы другая женщина оказывала ей такую услугу.
– Я старалась сохранить все в том же виде, что и при ней, – говорила Нэн с деланной жизнерадостностью, пока они шли к стоянке. – Ты ведь знаешь: Сибил любила порядок.
– У нее не было другого выхода, – отрезала Лена и подумала, что слепому человеку приходилось систематизировать окружавшие ее предметы, иначе их было бы не найти.
Если Нэн и заметила раздражение Лены, то ничем этого не показала.
– Сюда, – произнесла Нэн, остановившись перед белой «тойотой камри».
Окно со стороны водителя было опущено. Нэн сунула руку внутрь и открыла багажник.
– Нужно держать двери закрытыми, – сказала Лена.
– Зачем? – спросила Нэн.
Она и в самом деле удивилась.
– Ты поставила машину перед баром геев. Думаю, ты могла бы быть поосторожнее.
Нэн подбоченилась.
– Сибил убили в столовой при свете дня. Думаешь, если я запру двери машины, то это меня защитит?
В каком-то смысле она была права, но уступать Лена не собиралась.
– Я и не говорила, что тебя убьют. Могут автомобиль разбить или еще что-нибудь.
Нэн пожала плечами, и в этот момент она была очень похожа на Сибил. Не внешностью, а беспечным настроем, мол, будь что будет.
– Вот здесь ее диски. – Нэн подала Лене квадратную коробку. – Она надписала их брайлем, но на большинстве есть напечатанные названия.
Лена взяла коробку. Она оказалась очень тяжелой.
– А тут фотографии. – Нэн поставила сверху еще одну коробку. – Не знаю, зачем она их держала.
– Я попросила ее сохранить их для меня, – сказала Лена и вспомнила день, в который принесла сестре снимки.
Тогда ее только что оставил последний бойфренд, Грег Митчелл, и Лена не хотела держать у себя его фотографии.
– Это понесу я, – предложила Нэн и взяла последнюю коробку.
Она была больше, чем две другие, и Нэн, установив ее на колено, закрыла багажник.
– Тут вещи, которые она держала в шкафу. Награды за преподавательскую работу, а эта красящая лента для принтера, наверное твоя.
Лена кивнула и пошла к своей «селике».
– Я нашла снимок, где вы вдвоем сфотографированы на пляже, – засмеялась Нэн. – Сибил обгорела на солнце. У нее такой жалкий вид.
Поскольку она шла впереди и Нэн не видела ее лица, Лена позволила себе улыбнуться. Ей запомнился тот день: Сибил настояла на том, чтобы остаться на улице, хотя Хэнк предупредил ее о сильной жаре. Когда Сибил сняла черные очки, кожа вокруг глаз выделялась белизной на багрово-красном лице. Много дней после этого она была похожа на енота.
– …Заезжай в субботу и забери их, – сказала Нэн.
– Что? – спросила Лена.
– Я сказала, что ты можешь заехать в субботу и захватить другие вещи. Ее компьютер и другое оборудование я отдаю в школу для слепых в Огасту.
– О каких других вещах ты говоришь? – спросила Лена, думая, что Нэн собирается выбросить вещи Сибил.
– Это просто бумаги, – сказала Нэн и поставила коробку на землю. – По большей части школьные. Диссертация, несколько статей.
– Ты что же, собираешься их выбросить? – возмутилась Лена.
– Да. Они никому не нужны.
Нэн говорила с ней, словно с ребенком.
– Но они представляли ценность для Сибил, – возразила Лена, ей хотелось завопить. – Как тебе только это в голову пришло?
Нэн глянула на землю и снова перевела взгляд на Лену. Голос был по-прежнему покровительственным.
– Я же сказала: ты можешь забрать их, если захочешь. Они написаны на брайле. Тебе все равно их не прочитать.
Лена нервно рассмеялась и поставила коробки на землю.
– Нечего сказать – возлюбленная!
– Что, черт побери, ты хочешь сказать?
– Если бы это ей не было нужно, она бы давно все выбросила, – сказала Лена. – Что ж, давай, выкидывай.
– Прошу прощения, – сказала Нэн и указала на коробки. – Сколько раз я тебе звонила и просила забрать все это?
– Это другое дело, – Лена полезла в карман за ключами.
– Почему? – осведомилась Нэн. – Потому что ты была в больнице?
Лена оглянулась на бар:
– Не кричи.
– Не указывай, что мне делать. – Нэн заговорила еще громче. – Я не собираюсь отвечать, любила я твою сестру или нет. Понятно?
– Я тебя и не спрашивала.
Лена удивлялась, как быстро у них дошло до перепалки.
Она даже не могла вспомнить, с чего все началось, но Нэн явно рассвирепела.
– Как же, не спрашивала, – рявкнула Нэн. – Думаешь, ты одна любила Сибил? Я делила с ней свою жизнь.
Нэн понизила голос.
– Делила постель.
– Знаю, – скривилась Лена.
– Знаешь? – сказала Нэн. – Знаешь что, Лена? Мне надоело, что ты относишься ко мне, как к парии.
– Я за «Садди» в софтбол не играю, – сказала Лена.
– Не знаю, как она это терпела, – пробормотала Нэн почти про себя.
– Что терпела?
– Хотя бы твое дурацкое полицейское женоненавистничество.
– Женоненавистничество? – повторила Лена. – Ты считаешь, что я ненавижу женщин?
– И гомофобию, – добавила Нэн.
– Гомофобию?
– Что ты повторяешь, как попугай?
У Лены раздулись ноздри.
– Нечего меня высмеивать. Ты ничего не знаешь.
Нэн не обратила внимания на предупреждение.
– Почему бы тебе, Ли, не вернуться в бар и не повстречаться с подругами твоей сестры? Почему ты не поговоришь с людьми, которые хорошо ее знали и любили?
– Ты говоришь, как Хэнк, – сказала Лена. – О, я понимаю! – Она сложила в целое разрозненные куски. – Ты говорила обо мне с Хэнком.
Нэн сжала губы.
– Мы волнуемся за тебя.
– Вот как? – засмеялась Лена. – Здорово! Мой заблудший дядя и лесбиянка, подруга моей покойной сестры, волнуются за меня.
– Да, – твердо сказала Нэн. – Волнуемся.
– Как глупо! – Лена притворно рассмеялась.
Вставила ключ в замок и открыла багажник.
– Значит, глупо? – сказала Нэн. – Глупо, что твое поведение меня беспокоит? Что я волнуюсь из-за того, что ты губишь свою жизнь?
– Никто не просил тебя меня опекать.
– Верно, – согласилась Нэн. – Но Сибил бы этого хотела.
Нэн уже не кричала.
– Если бы Сибил была жива, она сказала бы то же самое.
Лена проглотила подступивший к горлу комок. Она старалась оттолкнуть от себя слова Нэн, потому что чувствовала за ними правду. Сибил была единственным человеком, способным достучаться до Лены.
– Она бы сказала, что тебе нужно справиться с этим. Она бы тоже волновалась за тебя.
Лена смотрела на домкрат, лежавший в багажнике, потому что он помогал ей сосредоточиться.
– Ты очень злишься, – сказала Нэн.
Лена снова рассмеялась, но смех звучал неестественно даже для нее.
– Думаю, у меня на то есть причина.
– Почему? Потому что убили твою сестру? Потому что тебя изнасиловали?
Если бы все было так просто, подумала Лена. Она оплакивала не только смерть Сибил, она оплакивала собственную смерть. Лена не знала, кто она такая и зачем вообще поднялась сегодня утром. Все, чем раньше была Лена, отняло у нее насилие. Она не знала саму себя.
Нэн снова заговорила и произнесла его имя. Лена видела, как губы Нэн образовали это слово, видела как имя проплыло через пространство между ними, словно струящийся по воздуху яд.
– Ли, – сказала Нэн. – Не дай ему разрушить твою жизнь.
Лена крепче схватилась за автомобиль. Она чувствовала, что ноги подкосятся, если у нее не будет опоры.
Лена снова произнесла его имя, а потом сказала:
– Ты должна расправиться с этим, Лена. И сделать это сейчас, иначе не сможешь идти вперед.
– Прекрати, Нэн, – прошипела Лена.
Нэн подалась вперед. Кажется, хотела положить ей на плечо руку.
– Пошла к черту! – воскликнула Лена.
Нэн протяжно вздохнула и сдалась. Повернулась и, не оглядываясь, пошла в бар.
Лена сидела на пустой стоянке возле бара «Пиггли-Уиггли». Потягивала из бутылки дешевое виски. Она уже не чувствовала резкого вкуса: горло онемело от алкоголя, и она не ощущала, как пойло скатывается по гортани. На сиденье рядом с ней лежала еще одна бутылка. Возможно, она прикончит и ее – вся ночь впереди. Все, чего хотелось сейчас Лене, это – сидеть в машине на пустой стоянке и пытаться уяснить, что с ней творится. Нэн в чем-то была права. Лена должна покончить с этим, но это не означало, что ей нужно пускаться в душеспасительную беседу с идиотом вроде Дейва Файна. Лене надо собрать силенки и перестать изводить себя дурацкими мыслями. Надо разобраться с собственной жизнью. Посидит ночь, пожалеет саму себя, погорюет и будет жить, как живется.
Она слушала урывками записанные Сибил песни, вставляла диски в проигрыватель, один за другим. Надо бы их пометить, да жаль, ручки не найти. К тому же казалось неправильным делать надписи на вещах Сибил, даже если та не имела бы ничего против. Среди дисков имелись уже помеченные, на большинстве – песни в исполнении певцов «Атланты»: Мелани Хэммет, «Индиго герлз». Было там и несколько имен, о которых Лена ничего не слышала. Вставила последний диск – с одной стороны там оказалась компиляция классической музыки, а с другой – старые записи «Претендерз».
Лена достала с заднего сиденья последнюю коробку. Она оказалась тяжелее других. С трудом перетащила ее вперед – на сиденье посыпались фотографии. По большей части это были снимки Грега Митчелла и Лены на разных стадиях их взаимоотношений. Среди них, разумеется, пляжные фотографии, а также снимки, сделанные в Чаттануге: они ездили смотреть аквариум. Лена сморгнула слезы, припоминая тот день. Они с Грегом стояли в очереди на выставку, с реки дул сильный ветер, и Грег прикрывал ее сзади, чтобы она не замерзла. Он обнял ее за талию и положил подбородок ей на плечо. Пожалуй, это был единственный момент в ее жизни, когда она чувствовала себя по-настоящему счастливой. Затем очередь двинулась, Грег отступил назад, сказал что-то – то ли о погоде, то ли об услышанной в новостях истории, – и Лена нарочно затеяла с ним ссору безо всякой на то причины.
Прихлебывая виски, Лена просмотрела еще одну стопку фотографий. Она смотрела на снимки и удивлялась, что когда-то ей требовалась мужская компания и интимная близость. Впрочем, несмотря на то, что́ она когда-то наговорила Грегу при расставании, ей все еще хотелось его вернуть.
Лена нашла снимок, о котором говорила Нэн. Несмотря на жалкий вид, Сибил улыбалась, глядя в камеру. Им тогда было по семь лет. В этом возрасте они выглядели почти одинаковыми, хотя Сибил потеряла передний зуб, потому что споткнулась и упала с крыльца. Тот, что вырос на его месте, был неправильной формы, и это придавало ее рту индивидуальность. Во всяком случае, так говорил ей Хэнк.
Лена улыбалась, разглядывая перевязанные резинкой фотографии. На пятнадцатилетие Хэнк подарил ей полароид, и Лена в один день истратила две кассеты – снимала все, что попадало на глаза. Позднее она подправила некоторые изображения. Ей запомнился один снимок, и Лена просмотрела всю пачку, пока его не отыскала. В свое время она бритвой подрезала фотографию, не до самого конца, и убрала из нее Хэнка. В освободившееся место вклеила золотистого лабрадора Бонни.
– Бонни, – вздохнула Лена и обнаружила, что плачет.
Это была одна из причин, по которым Лена обычно не пила спиртное. Собака умерла десять лет назад, но Лена плакала по ней, словно это произошло вчера.
Вышла из автомобиля, прихватив с собой бутылки: она вознамерилась их выбросить. Чувствовала себя при этом хуже, чем ей это представлялось в машине: ноги словно чужие. Несколько раз споткнулась на ровном месте. Магазин закрылся несколько часов назад, но Лена проверила окна: хотелось знать, не видел ли кто ее позора. Пошла вокруг здания, взявшись за стену одной рукой. В другой руке удерживала обе бутылки. Добралась до черного входа, отпустила руку, но тут же споткнулась и стала падать. И все же ей удалось удержаться на ногах и не упасть лицом на асфальт.
– Черт! – воскликнула она и, скорее, увидела, чем почувствовала разрез на ладони.
Лене больше, чем раньше, хотелось выбросить виски. Потом она проспится в машине и поедет домой.
Она зашвырнула в мусорный контейнер почти пустую бутылку. Раздался звон – стекло разбилось в стальном баке. Лена швырнула следом вторую бутылку, однако она не разбилась. Лена хотела было достать бутылку, но передумала.
Позади здания росло несколько деревьев, Лена пошла туда, волоча заплетающиеся ноги. Наклонилась, чтобы стошнило. К горлу поднялась горечь, и Лена почувствовала себя хуже некуда. Она встала на колени, отдуваясь, как в прошлый раз в машине с Хэнком.
«Хэнк…» – подумала Лена, стараясь подняться. Она так разозлилась, что ей захотелось тут же поехать в Рис, в бар «Хат», и все ему высказать. Четыре месяца назад он уверял, что останется с Леной столько, сколько ей потребуется. Где же он сейчас, черт возьми? Возможно, на каком-нибудь дурацком собрании анонимных алкоголиков. Рассказывает, как волнуется за свою племянницу, говорит, что хочет, мол, ее поддержать… Ну и где его поддержка?
«Селика» заурчала, и Лена нажала на газ, подумав, что хорошо было бы влететь с размаху в витрину «Пиггли-Уиггли». Такое желание удивляло, хотя и неожиданным назвать его было нельзя. Лену охватило чувство никчемности, и бороться с ним она не стала. Даже после того как ее вырвало, в мозгу царила сумятица. Казалось, рухнули все барьеры, и в голову лезли ненужные мысли.
Она думала о нем.
Поездка домой была испытанием, полным риска. Лена неоднократно пересекала желтую линию. Едва не въехала в навес позади своего дома, тормоза завизжали, когда она ударила по ним в последнюю минуту. Сидела в машине, смотрела в темные окна. Хэнк даже не потрудился оставить свет на заднем крыльце.
Лена открыла бардачок, вытащила служебный револьвер, повернула барабан. Щелчок громко отозвался в ушах. По непонятной причине Лена смотрела на револьвер другими глазами, разглядывала его черную металлическую оболочку и даже понюхала рукоятку. Сунула дуло в рот, положила палец на курок.
Лена видела, как это сделала одна женщина. Она сунула в рот оружие и без колебаний нажала на курок, потому что для нее это было единственным способом избавиться от воспоминаний. Шок от того выстрела навсегда остался в душе Лены. В памяти запечатлелся разлетевшийся на части мозг, прилипший к стене, возле которой она стояла.
Лена сидела в машине, медленно дышала, ощущала на губах холодное прикосновение металла. Прижала язык к стволу и обдумала ситуацию. Кто ее обнаружит? Вернется ли Хэнк рано домой? Наверное, первым будет Брэд, потому что он должен был утром подвезти ее на работу. Что он подумает, когда увидит ее в таком виде? Что почувствует Брэд, созерцая Лену, сидящую в машине с размозженным черепом? Сможет ли он снести такое зрелище? Сможет ли Брэд Стивенс жить с этим, продолжать работать?
– Нет, – сказала Лена и вынула револьвер, повернула барабан и заперла оружие в бардачок.
Быстро вышла из машины, пробежала по ступенькам крыльца. Руки не дрожали, когда она отпирала замок и включала свет в кухне. Лена прошла по всем дому, по пути включая все лампы. Поднялась наверх, перескакивая через две ступеньки. Там тоже включила свет. Когда закончила, дом был полностью освещен.
Теперь с улицы ее мог увидеть кто угодно. Подумав об этом, Лена снова пошла по дому, нажимая на выключатели. Она могла бы и занавески задернуть и жалюзи опустить, но в движении было что-то ободряющее, сердце работало на полную мощь. Она уже несколько месяцев не посещала гимнастический зал, но мышцы помнили прежнюю нагрузку.
Когда Лена вышла из больницы, врачи дали ей уйму лекарств. Ими можно было убить лошадь. Казалось, они хотели сделать ее совершенно бесчувственной. Наверное, они думали, что ей легче находиться под действием лекарств, нежели размышлять о том, что с ней приключилось.
Лена вернулась наверх, вошла в ванную, открыла аптечку. Рядом с обычными лекарствами стояла опорожненная наполовину бутылочка с дарвосетом и полный флакон с флексерилом. Дарвосет снимал боль, а флексерил – напряжение. Было очень плохо, когда она впервые его приняла, и Лена от него отказалась. Она предпочитала терпеть боль, потому что в то время ей было важно не расслабляться.
Лена прочитала наклейки на бутылочках, посмотрела на рекомендации: принимать лекарства вместе с едой, а после этого – воздерживаться от управления техникой. Оставалось по меньшей мере двадцать таблеток дарвосета и вдвое больше флексерила. Открыла кран, дала протечь холодной воде. Ее рука была абсолютно тверда, когда, вынув из шкафа чашку, она наполнила ее почти до краев.
– Итак, – пробормотала Лена.
Заглянув в прозрачную воду, подумала, что следует сказать что-нибудь о своей жизни – важное или трогательное. Услышать ее слова было некому, да и глупо в такой момент разговаривать самой с собой. В Бога она никогда не верила, и на загробную встречу с Сибил не рассчитывала. Не пойдут они вместе по золотым улицам.
Задумавшись, уселась на крышку унитаза. Может, она все еще пьяна? Вряд ли бы на трезвую голову решилась на такой шаг. Или бы все-таки решилась?
Обвела глазами ванную. Эта комната Лене никогда не нравилась. Популярная в семидесятых годах цветовая гамма – оранжевый кафель с белой отделкой – казалась сейчас безвкусной. Она пыталась исправить это: добавила другие краски – темно-синий коврик у ванны, темно-зеленую коробку с прокладками и салфетками. Придирчиво отнеслась к расцветке полотенец, однако ничего не вышло: комната раздражала. Может, и хорошо, что умрет она именно здесь.
Лена открыла бутылочки и высыпала таблетки на туалетный столик. Дарвосет был крупным, а флексерил напоминал мелкие мятные пастилки. Она покрутила их указательным пальцем и соединила большие пилюли с маленькими, потом снова разложила, как было. Отпила немного воды и подумала, что до некоторой степени она сейчас играет.
– Ну, хорошо, – сказала Лена. – Эту – за Сибил.
Открыла рот и положила в него таблетку дарвосета.
– А эту – за Хэнка, – объявила она и взяла флексерил.
Поскольку эти пилюли были мелкими, она отправила в рот еще две таблетки. За ними последовали две пилюли дарвосета. Она их, правда, еще не глотала. Лене хотелось принять их все одновременно, и надо было упомянуть еще одного человека.
Когда, набив рот, произнесла его имя, слово прозвучало нечетко.
– Эти – за тебя, – пробормотала она и высыпала в ладонь остальной флексерил. – Эти – за тебя, подонок.
Запрокинула голову и замерла, увидев в дверях Хэнка. Они смотрели в глаза друг другу. Он сложил на груди руки и крепко сжал губы.
– Ну что же ты? Глотай, – сказал он.
Лена сидела на крышке унитаза, удерживая во рту таблетки. Некоторые из них начали таять, и она чувствовала их резкий вкус.
– Не думай, «скорую» я вызывать не буду. Давай, делай свое дело, если тебе этого так хочется.
Он передернул плечами. У Лены онемел язык.
– Ну что, боишься? – спросил Хэнк. – Боишься спустить курок, боишься проглотить пилюли?
Из-за горького вкуса во рту у нее увлажнились глаза, но она все еще не глотала. Лена замерла. Сколько времени он следит за ней? Выходит, он проверял ее, и тест она провалила?
– Давай! – заорал Хэнк.
Стены ответили громким эхом.
Лена открыла рот и начала выплевывать в ладонь таблетки, но Хэнк остановил ее. Он в два шага пересек маленькую ванную. Одной рукой схватил ее за голову, другой взялся за ее рот. Лена вонзила ногти ему в ладонь, но он оказался слишком для нее силен. Она свалилась с унитаза на колени, но он по-прежнему не отпускал ее – зажал голову между своими ладонями.
– Глотай их, – приказал Хэнк тихим и хриплым голосом. – Ты ведь этого хочешь? Глотай!
Она начала качать головой вперед и назад, пытаясь сказать, что она не хочет этого, не может этого сделать. Некоторые таблетки начали проваливаться в горло, и она сжала мышцы, чтобы остановить это. Сердце дико стучало. Ей казалось, что она взорвется.
– Нет? – орал Хэнк. – Нет?
Лена продолжала мотать головой, все глубже вонзая руки ему в ладонь. Он наконец отпустил ее, и она повалилась на ванну. Голова стукнулась о край.
Хэнк подтащил ее к унитазу, снял крышку. Сунул голову вниз, и она, давясь, начала выплевывать таблетки. И вот во рту ничего не осталось. Лена очистила десны и язык пальцами.
Когда она подняла глаза, то увидела, что Хэнк зол как черт.
– Сволочь! – прошипела она, и утерла рот тыльной стороной ладони.
Хэнк двинул ногой, и она подумала, что он собирается ее ударить. Лена свернулась в клубок, однако удара не последовало.
– Встань, умойся, – приказал Хэнк и ладонью смел оставшиеся таблетки на пол. – Убери это дерьмо.
Лена послушалась – ползая по полу, собрала дарвосет.
Хэнк прислонился к стене, скрестив на груди руки. Голос его теперь звучал мягче. Подняв голову, она с удивлением увидела слезы на его глазах.
– Если ты когда-либо сделаешь это еще раз… – начал он и отвернулся, прижал руку ко рту, не пуская рвущиеся наружу слова. – Ты все, что у меня есть, детка.
Лена тоже плакала.
– Я знаю, Хэнк, – сказала она.
– Не надо… – всхлипнул он.
– Не надо что? – спросила Лена.
Он опустился по стенке и уселся на пол. Всмотрелся в нее, отыскивая ответ.
– Не оставляй меня, – прошептал он.
Эти слова повисли в воздухе, словно темная туча.
Их разделяло всего несколько футов, но Лене казалось, что между ними непреодолимое ущелье. Она могла дотянуться до него. Она могла поблагодарить его. Пообещать, что больше никогда не попытается это сделать.
Она могла сделать либо одно, либо другое, либо все сразу, но кончила тем, что принялась брать с пола таблетки, одну за другой, и бросать их в унитаз.
Поэтический сборник Томаса Элиота «Наука о кошках, написанная старым Опоссумом». Цикл из 15 стихотворений о котах и кошках, написанный в лучших традициях английского юмора.
Место, где присматривают за детьми, пока родители на работе. Вариант групп продленного дня.
Актер и ведущий самого скандального в Америке дневного телешоу.
«В» – от «bushwackers», бродяги (англ.).