И вновь - конторский стол. Запомнил он его. И ворох бумаг на нем запомнил - все его же. Ярославцева, запросы, и все резолюции на них, в лучшем случае уклончивые. Ни одной, чтобы: "поддерживаю", "отпустить", "не против". Обычно: "изыскать по возможности".
- Товарищ Монин, - поднимает он отчужденные глаза. Поступил сигнал, будто вы регулярно сливаете из государственной, закрепленной за вами машины бензин... В канистры. Для собственной, вероятно?
- Брехня. Выжить хотят, вот и... Думают, раз сидел...
- Сидели вы не раз. Это - раз. Теперь - два - в прошлое воскресенье вы проводили в третьем боксе ремонт своей "Победы". Сторож признался, вот его объяснительная...
- Ну и проводил ремонт Зима же, куда зимой без ямы, гражданин начальник? Ямы жалко? Пустого места? Въехал человек, сделал дело, выехал...
- Непорядок. Могли бы подойти ко мне, согласовать. Я бы не отказал.
- И по всякому такому пустяку кланяться?
- Монин, вы всего год, как из заключения. Откуда машина, можно полюбопытствовать?
- Кровно нажитое на лесоповале, - прозвучало глумливо. Там ведь расходов нет, все в копилку идет...
- Монин... да вот стул, что вы тут, как... при высочайшей особе... У вас множество нарушений трудовой дисциплины. Множество! И...
- Так. План перевозок я выполняю?
- План да. Но кроме плана.
- Резину так и не выбили?
- То есть?
- Не выбил, начальник - Монин присаживается на стул. Подминает зажатую под мышкой ушанку. - Вот что. Хорошо меня слушай, внимательно. Я, конечно, тьфу... уголовник, вообще... Но скажу! Нет, лучше так договоримся - если после разговора этого в обиду полезешь, то сразу заявление пишу и - пока! Только честно чтоб... Идет! Так вот. Прошлый хозяин наш - пустой человечишка. Выпивоха, краснобай. Ну, коли сам пьешь, чего со слесаря спросишь! Да тебя ж открыто пошлют. Но держался он. До упора. Покуда совсем дело не развалил. А почему держался? Бумажки умно сочинял для плана, ремонты для нужных людей организовывал, да и затягивал с ним умело, на нервах играл, чтобы в пиковый момент - извольте шик, блеск... Все секреты. А ты с начальством как! По правилам. И они с тобой строго. Ну, а резины-то у кого нет! У нас, грузовщиков, не у тебя! А кому ты нужен, чтобы выделять ее! И мы кому! И побежали бы мы отсюда, как тараканы от мора, если бы не привычка, не бензин дармовой, не яма для халтуры и спидометры без пломб! А отними это - привет, друг! Я на другую базу, другой - на третью, а тебя в итоге домуправом. Хорошо, если в крепкий дом! Ты же не болеешь нуждами нашими...
- Не прав ты, Монин. Фактор материальной заинтересованности я учитываю.
- Чего ты по-газетному-то мне? И какой фактор? Червонец к зарплате? Да я тебе этот червонец самому каждый день отдавать буду, только не лезь со своими нарушениями трудовой дисциплины! Ты мне, конечно, красиво возразить желаешь. А ты умерь пыл. Мы одного поколения, ровесники, давай хоть сегодня на равных... Тебе же выбираться отсюда надо, иначе - каюк. Не надоело, как киту в луже пузыри пускать среди шелупени, килек всяких? В винном соусе. Кого пугнешь, кого сожрешь, а толку? Выбираться надо! Ищи сподвижников себе, верных ищи, деловых. И начальников ублажай по мелочам, а проси у них по крупному. И к народцу не цепляйся, масштабно с него спрашивай, не размениваясь, он тогда даже в ерунде тебя не подведет - не то, чтобы побоится, посовестится. А жандармом быть - последнее дело.
И ведь понравился ему тогда Лешка Монин. Открытостью, напором, силой. И - сдружились они. Не теми приемчиками, какими Монин советовал, хозяйство он поднял, хотя и те порою в ход шли. Не снабженцев ублажал он, как исстари велось, им, мелким людишкам, кость кинешь и - довольны. И не местные контролирующие организации - те тоже малым удовлетворятся и утрутся. На министерские нужды начало работать автохозяйство, на серьезных людей, у которых тоже много хлопот имелось - и сугубо личных, и государственных. И рождали оказанные им услуги отношения доверительные, причем где служба, а где дружба часто не различалось... А отсюда пошли и квартиры работникам, и оборудование, и фонды, и в итоге - новое расширение автохозяйства.
Кучи мусора на дворе превратились в клумбы, исчезли залежи старых покрышек; бараки с мастерскими сменились чистенькими кирпичными постройками, и машины выезжали из сияющих свежей краской ворот чистыми, сыто урчащими... И на лицах людей появилось осознание своего дела, своей работы и... негласного устава своего монастыря...
Вскоре окольная тропа, предреченная тестем, кончилась. И вывела она его вновь на магистральный путь... Присмотрелись сверху к мелкому хозяйственнику, успевшему, на удивление всем, защитить диссертацию по экономике, хотя не наукой он занимался, а шоферюгами да моторами, и выдвинули его внезапно в крупные руководители районного масштаба, а затем и городского.
Леша Монин автоматом-переводом перекочевывал из одной персональной машины Ярославцева в другую, и уже редко когда позволял себе напутствовать шефа - разве в порыве несдержанности, да и то - уважительно, извиняясь за дерзость.
И тесть на пенсии уже был, не у дел, пусть и с прочными старыми связями - поучениями не злоупотреблял, говорил, как с равным, умным, лишь изредка сомнение выказывал не случайность ли возвысила? Не остался ли юношеский максимализм? Не собьют ли на взлете?
Сбили.
Сбили? Нет, сам он себя тогда сбил. Сам! Вспомни раннее утро, персональная "Волга", из которой ты вылезаешь непроспавшийся, раздраженный, наодеколоненный, в модном пальто, купленном в недавней поездке по Европе. И попадается ненароком на глаза дворник, и начинаешь ты отчитывать его - съеженного, покорно кивающего мол, мил-человек, почему образовались сосульки на карнизе представительного учреждения? Позор! Немедленно. Знать не знаю, какая еще там оттепель ночью была! Совещание сегодня, высокие люди приезжают, чтобы - через пятнадцать минут...
Дворник боязливо мнется, пытается что-то сказать, да к чему слушать, о чем лепечет этот серый человек в черной телогрейке? Отвернулся, повторив гневный наказ, и пошел, плечи расправив и подбородок вздернув, по скользкой от гололеда лестнице к высоким дверям с бронзовыми ручками.
А дворник полез на крышу. Март, подтаявший наст едва держался на скатах и под тяжестью человека рухнул... И не стало человека.
Конечно, нашлись бы оправдания. Мог он спастись. Мог! Если бы не отправился на похороны. Увидел лицо человека в гробу незнакомое, он ведь и не разглядел тогда это лицо, близких увидел, семью, горе их... И - сломался. Не пошел выклянчивать милости, валяться в ногах. Муторно вдруг стало, вечностью потянуло, и вспомнились понятия самые что ни на есть отвлеченные совесть, грех, суета, выбор.
А после состоялся разговор с тестем - одряхлевшим, поблекшим, слабеньким, уходящим. И в глазах старика он увидел не разочарование, не презрение, не осуждение, а лишь легонькое, схожее с нежностью сожаление. Старик уже понял тщетность суеты, ее внешний блеск и тягостную пустоту, скрытую за блеском... И все-таки старик заставил себя что-то привычно-ловко сообразить, кого-то нужного припомнить и, механически сняв трубку телефона, твердить в нее заученные фразы, справляясь поначалу о здоровье и семье этого нужного, болтая о разных разностях и уж после, в конце разговора, прося об одолжении для зятя.
Следующим же днем приехал Ярославцев в высотный дом, принял пропуск из амбразуры окошечка и поднялся, шалея от бликов света на мраморе, от простора коридоров, помпезности ковров, в кабинетик-клетушку, где желтый, сухой человечек в роговых очках принял от него анкету, сказав "Я позвоню... Сам"
Позвонил. И месяц спустя очутился он как по волшебству в чужедальней тропической стране, на большой стройке - в качестве начальника с ограниченными полномочиями. Бытие зарубежное шиком не отличалось тесный гостиничный номер в провинциальном отеле, труд от зари до зари, хлопоты с женой, ожидавшей ребенка, ее отъезд. Из развлечений - фильм по воскресеньям в местном кинотеатре на открытом воздухе.
Но работал он самозабвенно. Понимал здесь он нужен. И не в роли наблюдателя, а вершителя великих преобразований.
Затем - долгожданный отпуск, родина, ребенок, семья; уже привычные коридоры здания, знакомые лица чиновников.
- Послушайте, - сказал он одному из них, казавшемуся более-менее инициативным. - Зачем нам покупать за валюту материалы, которые мы вкладываем в эту стройку? Материалы отнюдь не худшие выпускаются и у нас.
- Крепкая идейка, - ответил чиновник. - Но возникает масса проблем со всякими согласованиями, заказами, транспортом... Живите проще, Вова!
- Я второй день в отпуске. Время у меня есть. С поставщиками договорюсь. Обещайте лишь пяток поездок их людям. Как экспертам. Понимаю. Сложно. Но - прикиньте разницу по валютным суммам. Командировочных жалко?
Прикинули. И отправились на тропическую стройку материалы из холодной Сибири. Сетующих на их качество не нашлось.
Внезапно - отзыв.
- Товарищ Ярославцев! С фирмой-поставщиком мы устанавливали контакты, исходя не из купеческих амбиций. Вы, что же, взяли на себя не только оценку целесообразности в международной торговле, но и проблем международных отношений?
- Но меня же поддержали...
- Да, по недальновидности. Некомпетентные лица, введшие в заблуждение руководство. Однако даже их не следует впутывать в планы, продиктованные вашей личной, весьма сомнительной инициативой. Еще предстоит разобраться, что за нею стоит...
Деньги у него имелись. Во всяком случае, существовала возможность спокойно обдумать свое положение, не тяготясь отсутствием зарплаты и не лихорадя себя в поисках относительно пристойной службы. Хотя служить не хотелось. Устал. Но искать работу было необходимо, жизнь не кончалась с последней его неудачей, хотя основная игра была проиграна без надежд на реванш.
Пытался искать поддержки у тестя, но тот дал понять, что взрослый человек обязан устраивать судьбу сам, а ошибки простительны лишь тем, кто их совершает несознательно. Отец, ушедший на пенсию и служивший вахтером на родном заводе, вполне серьезно пообещал устроить его мастером в механический цех... Это увлекательное предложение вызвало поначалу у Ярославцева неудержимый смех, но, отсмеявшись, почувствовал тревогу... Радужные прожекты проваливались один за другим, круг сужался; жена уже искоса поглядывала на праздношатающегося мужа, деньги таяли, как снег на солнышке, и предложение отца начало восприниматься не столько с иронией, сколько с досадой полнейшей беспомощности...
И вдруг появился Монин... Матерый. Весело, беспечно вошел в квартиру - с цветами, шампанским, свертками: запоздало поздравил с рождением дочери... Затем посидели, попили-поели, послушали рассказы гостя о новой нелегкой его профессии начальника автоколонны таксопарка и, когда за полночь тот выходил из кухни, где они остались наедине попить чайку, вытащил Матерый из кармана пиджака пакет, перетянутый резинкой. И его безмятежная веселость вдруг куда-то ушла.
- Здесь, - он положил пакет на стол, - три штуки. Или тысячи, по- интеллигентиому. Месяца два проживешь без забот, хватит. Но тут - и на работу: приемы, визиты... Давай. Налаживай связи. Не удастся, не встанешь на ноги пустой ты парень тогда. Встанешь - опять в шоферы к тебе готов. То, что в начальники не попадешь, ясно, но место найди! Это не в долг, так... Надеюсь на тебя. Хозяин.
Последнее слово он подчеркнул. После оно стало кличкой.
Он просидел на кухне до утра. Тусклым, больным взором глядел на деньги. Были ли они подачкой? Нет... Скорее жестом сильного по отношению к равному или же к более сильному, но в какой-то момент оступившемуся, крупно проигравшемуся, однако способному перекрыть проигрыш удачей в другой игре. Обязанному перекрыть!
Полистал записную книжку. Над каждой фамилией задумывался долго, не пренебрегая никем: ни мелкими людьми при мелком деле, ни случайными знакомцами, давно, вероятно, и позабывшими его. После составился список - довольно длинный. Наутро объяснил жене: пойми правильно - хлопот у тебя хватает, но, несмотря на них, предстоит тебе еще более хлопотный месяц. Потрудись воспринять его как должное. Как аврал.
Одно празднество сменяло другое. Гости приходили и уходили. Квартира превратилась не то в салон, не то в ресторан. Вечером поднимались тосты, крутился магнитофон, менялись блюда и велись разговоры, а утром он мчался на рынок и по кулинариям в поисках продуктов. Денег не жалел.
Однако приемы, чья пышность в соответствии с наличными неуклонно увядала, оказались напрасными. "Нужные" люди, охотно поднимающие бокалы, с аппетитом закусывающие и яро обещающие поддержку на любом уровне, на следующий день исчезали в никуда в казенность выстраданных ими кабинетов, за заслон секретарш, занятости, телефонного нивелирования жизненных проблем и уклончивых ответов типа: