– Ну и где же здесь ложь? – достаточно спокойно спросил он. – А что касается письма, то не мог же я сказать… – сбился, помолчал растерянно. – То, что, дурак такой, сказал… Да, хитрые вы ребята.
– Кто написал это письмо? – спросила Анюта. Он усмехнулся. – Кто написал это письмо?! Между прочим, таких писем было шесть!
– Это такая же правда, как и то, что ты Ольгина подруга! Мышьяк еще какой-то придумали!
– А что, мышьяка в письме не было?
– Конечно, не было! – Теперь Григорий развеселился.
– Но, может, он остался в конверте?
– В чем? – глаза студента странно блеснули (испугом? усмешкой?), лицо, наоборот, потемнело. – Не надо прикидываться более знающей, чем ты есть на самом деле! Вот теперь я все понял! Вам вообще ничего не известно! Давай-ка ты, корова, топай отсюда! А то я тебе морду набью. Я, между прочим, феминист.
Очень редко с Анютой разговаривали подобным образом. Было в ней что-то такое, что заставляло держаться на расстоянии даже самых скотских начальников, поклонников или конкурентов. Хамство она чувствовала на стадии зарождения, внутри нее распрямлялась какая-то пружина – и грубость парализованным коконом падала на землю, не долетев до цели.
Анюта встала. Студент теперь развалился на кровати и смотрел на нее, осклабившись.
«„Она или он"? – думала Анюта, глядя мимо него. – Да что это за змея такая? Она покинула свое место, она пропала, и есть теперь кто-то, кто эту змею сейчас носит… И при этом змея – он… Удав? Кто-то носит удава? – Мгновенная картинка пронеслась в голове: женщина, идущая по Москве с удавом на шее; надо было приложить мощные усилия, чтобы не рассмеяться. Тут же появилась еще одна картинка: взгляд этого вонючего хама Григория, когда она протянула ему удостоверение – взгляд, направленный на запястье… „Она или он?"»
– Дверь сама откроешь или тебе помочь? – спросил Григорий. – Всего хорошего! Припрешься еще раз – будут неприятности. Даже без прокурора обойдемся.
– В отношениях с мужчинами последнее слово обычно остается за мной, – предупредила она.
– Да ну? Может, не те мужчины попадались?
– Все мужчины одинаковы. Болтливы не в меру! – Она взялась за ручку двери, оглянулась на его грязную кровать. – Вот и ты сказал больше, чем хотел. Я поняла. Витая змея – это украшение. Браслет. Ольге не понравилось, что его не оказалось на месте…
Уже из коридора она увидела его злой, бессильный, тоскливый взгляд. Теперь в нем было и уважение.
Евгений Владимирович Александров начинал свою трудовую деятельность в городе Троицке Московской области. Так сообщала его официальная биография. Два года назад она, эта биография, смотрела со всех заборов, кричала со всех экранов – разумеется, ее никто при этом не прочитал и не услышал, как и биографии других кандидатов в депутаты Государственной думы. Но Евгения Владимировича все равно выбрали. Видимо, понравилось худощавое лицо, или упор на защиту подмосковных рек, или простая русская фамилия. Результата выборов не испортило даже чиновничье прошлое.
Агитационная листовка, подклеенная к делу, скупо описывала обычный путь среднего депутата. Молодой ученый, секретарь комсомольской ячейки, потом молодой демократ. Тем временем наукоемкое предприятие (как и все остальные в Троицке) разваливается, зарплату не платят – вот Евгений Владимирович уже кооператор…
Левицкий на секунду отвлекся от бумаг, поднял голову. Запретная любовь к молодой женщине сделала его сентиментальным и романтичным. Воображение стало богатым до неприличия. Он представил себе энергичного подмосковного предпринимателя, чем он там занимался? Ага, металлами. Хороший бизнес. Евгений Владимирович должен был непременно разбогатеть! Но не разбогател. Вообще, переквалифицировался. Не хватило таланта? В листовке говорилось так: «Разочаровался в законах, которые не поддерживают малый бизнес». Но тезка Александрова – полковник Левицкий – уже знал, что не из-за этого ушел молодой предприниматель из своей фирмы. По другим причинам он это сделал…
Что же дальше? Все еще молодой демократ, грамотная речь, а теперь имеется опыт предпринимательской деятельности. Евгений Александров – начальник местного фонда федерального имущества. Работает пару лет, и его повышают. С такими талантами – только в Москву.
Здесь был вложен листочек. Рукой Григорьева написано: «Следующего начальника убили год спустя. Расстреляли там же, в Троицке. Преступников не нашли. Преступление заказное. Было покушение и на следующего, но его только ранили. Работает до сих пор».
Какой он оказывается осторожный – Евгений Владимирович Александров! Вовремя ушел с такой опасной должности! Левицкий потянулся за стаканом в подстаканнике.
Под выборной листовкой лежала толстенная папка с бумагами, собранными на подмосковный период жизни Александрова. На тот период, когда он общался с Катаевым.
Да, смерть некоего Андрея Кардаша, угасшего от лейкемии буквально за месяц, оказалась в Троицке главным событием середины девяностых. Депутат Александров немного покривил душой, когда сказал, что он являлся лишь одним из тысячи подозреваемых по этому делу. У милиции было другое мнение: Евгений Александров и его компаньон Виталий Катаев, представитель Наро-Фоминской ОПГ, считались самыми вероятными кандидатами на роль заказчика и исполнителя этого ужасного преступления.
Основания для таких подозрений были серьезные. За три месяца до своей смерти, а именно в марте 1996 года, Андрей Кардаш увел буквально из-под носа Александрова выгодный контракт, за который тот, по слухам, уже выплатил не менее ста пятидесяти тысяч долларов взяток. Разумеется, вернуть деньги было невозможно. Более того, поговаривали, что большую их часть взял себе тесть Кардаша – то есть получалось, что вся эта семейка дважды поживилась за счет Александрова. Это было цинично даже для середины девяностых. Некоторые свидетели по делу утверждали, что главным врагом молодого предпринимателя был не сам Кардаш, а его тесть, член правительства. Вроде бы этот тесть даже говорил, причем неоднократно, что «этого шустрого надо остановить, пока не поздно» и клялся, что «пока я у власти, эта сволочь наверх не поднимется».
Откуда взялась такая ненависть, из бумаг было не понятно, но Левицкий знал: бывает, что люди не нравятся друг другу на биологическом уровне. Тесть Кардаша, скорее всего, был вор старой закалки: наглый чиновник-хозяйственник, самодур ельцинского типа – хочу милую, хочу казню; если дружу, то дружу безоглядно, если воюю, то открыто. Александров же опередил свое время. Он казался холодным, рассудительным, циничным, выдержанным. Вполне возможно, играл роль неподкупного…
Жизнь, в итоге, выиграл Александров. Его недруг в бегах.
Убивал ли Александров Кардаша? Милиция копала очень серьезно и ничего не нашла. Проводили даже эксгумацию трупа. «А это зачем? Делали замеры радиации?» – изумился Левицкий. Обыскивали офис, квартиру, загородный дом, любовное гнездышко – никаких излучателей не обнаружили. Фон, однако, был повышен везде, а в любовном гнездышке – особенно. Эксперт дал свое заключение: «Неизвестный прибор, вероятнее всего, был установлен в спальне на несколько месяцев, затем его убрали. Однако никаких доказательств этого нет. К сожалению, мы располагаем крайне скудным арсеналом средств для подобных исследований. Также не имеется опыта похожих дел».
Секретарша, оказывается, тоже умерла. Это произошло через год после смерти Кардаша. У нее обнаружилась схожая форма лейкемии, правда, не такая быстротекущая. Секретаршу звали Ирина Фатеева.
К моменту ее смерти милиция смирилась с тем, что доказательств участия Александрова и Катаева в убийстве нет. Очень многие допрошенные были уверены в обратном. Но можно ли было им доверять? В основном, показания давали конкуренты будущего депутата: понятно, что они не испытывали к нему теплых чувств.
Тем временем тучи над тестем сгустились. Этому действительно способствовало раскрытие всех сторон деятельности умершего Кардаша. Липовые фирмы, подставные лица, какие-то хитрые схемы, контракты, заключенные в обход законодательства, аукционы, проведенные без объявления: вся эта безумная чехарда недавнего времени. Левицкий дружил со многими ребятами из экономического отдела, он знал, что только сейчас они догнали схемы пятилетней давности. Только сейчас доросли до их раскрытия. Очевидно, года через три откроются сегодняшние схемы – нынешние экономисты в спецслужбах стали намного профессиональнее, а догонять вовремя не получится никогда. Но понимал он и другое: если дела умершего Кардаша и его тестя показались возмутительными милиционерам девяностых, если их сумели раскрыть еще в то беззаботное время – да при министерском посте Кардаша-старшего! – то воровали эти ребята уж совсем в наглую. Открыто воровали, можно сказать!
«Теперь займемся родственниками» – Левицкий достал следующий лист.
Среди родственников Кардаша в деле числился, разумеется, его тесть (выехал в Израиль в 1997 году, якобы на лечение, сейчас проживает в США; за его выдачу идет ленивая борьба, не нужная уже, видимо, никому), теща (в разводе с 1985 года, проживает в городе Красногорске Московской области), мать (умерла в 1993 году), первая жена (развелась с Кардашем в 1992 году, проживает в городе Санкт-Петербурге, не замужем), дочь от первого брака (15 лет, живет с матерью), вторая жена (которая дочь члена правительства, развелась с Кардашем в 1994 году, проживает в Москве, замужем вторым браком с 1995 года).
«Вот как…» – разочарованно протянул Левицкий. Версия вендетты таяла буквально на глазах. Мстить за убитого зятя, к тому же находившегося в разводе с его дочерью, тестю было бы теперь затруднительно. Да, у бывших родственников имелись общие дела. Несмотря на развод, видимо, сохранились неплохие отношения в бизнесе, но этого было явно недостаточно, чтобы спустя восемь лет вдруг слать угрожающие письма и давить машиной жену предполагаемого убийцы – тем более, делать это из Америки. Теща, вообще, была не в курсе; первая жена – далеко и ни при чем. Оставалась вторая жена. К моменту смерти Кардаша она была снова замужем. Нетрудно было ее себе представить: избалованная дамочка, столичная штучка. Такие не мстят.
По просьбе Левицкого, отдел Григорьева изучил не только эту радиоактивную историю, но и вообще все, что могло связывать нынешнего депутата с его бывшей крышей. Ничего найти не удалось.
– Сережа… – Левицкий нажал кнопку на телефоне, услышал чей-то смех, потом григорьевский бас. Григорьев что-то жевал. – Проверь на всякий случай эту Фатееву Ирину. Секретаршу. Она ведь тоже умерла от лейкемии. Может, там брат, отец? Поклонник?
– Сделаем, – согласился Григорьев. В отделе снова засмеялись. Левицкий отложил дело в сторону, почесал бритый затылок.
Лежала на столе и другая папка: то, что удалось собрать на Балитоеву Ашхен Степановну, тоже получившую письмо с угрозами и мышьяком. Врач-стоматолог, мать-одиночка, тридцати четырех лет.
Пожалуй, эта женщина единственная из всех не захотела придумывать более-менее правдоподобное объяснение для текста письма. Добродушная полноватая армянка только руками всплеснула, увидев белый порошок: «Я сразу подумала, что это мышьяк! Я ведь стоматолог – мы с ним раньше работали». Сразу сбежались все родственники – половина из них проживает в том же доме, маме-сердечнице стало плохо. После непродолжительного семейного совета было решено вызвать милицию.
На вопросы милиционера Балитоева отвечала твердо: «Это терроризм! Как в новостях показывают!» Врагов у Ашхен Степановны не было. Правда, один из родственников (никто из них до приезда милиции не ушел, наоборот – примчались еще какие-то братья и сестры) осторожно предположил, что так мог пошутить Альбертик, семилетний сын Балитоевой, но на него все сразу зашикали. Еще кто-то вспомнил мужа Ашхен Степановны – Артура. Родня помрачнела и насупилась. Тема была неприятная. Артур считался бешеным. Его невероятная ревность настолько измучила жену, что та пошла на крайнюю меру – развод, и никто ее даже не осудил, хотя Артур был непьющий, заботливый, хорошо зарабатывающий.
Если бы письмо было одно, за эту версию можно было бы и ухватиться. Следователь, проводивший допрос Балитоевой, за полчаса работы услышал массу историй об этом самом Артуре. Этот неведомый администратор автомойки крушил машины, рискнувшие подвезти Ашхен Степановну до дома, и разбивал дорогие стоматологические устройства (а потом целый год подрабатывал мойщиком, чтобы возместить ущерб). Родня стояла горой за своих, но тут и армянское терпение лопнуло: такие истории сыпались одна за другой.
Муж Балитоевой надоел и Левицкому. Полковник изо всей силы захлопнул папку и еще ударил по ней ладонью. Сначала ему показалось, что начинается грипп – отсюда тянущая ломота во всем теле, но потом он понял: это раздражение затапливает его изнутри. Голову резко сдавило, плечи стали тяжелыми. Он не любил, когда что-то было непонятно.
Зазвонил телефон.
– Я у проходной! – весело сообщила Анюта. Из трубки повеяло жизнью: запели автомобильные гудки, зашуршали шины.
Они сегодня собрались в кино.
Левицкий знал, что на его роман начальство смотрит косо. Более того, он был с начальством согласен. Человек, порвавший семейные связи, может запросто порвать любые другие. Был у него один случай, о котором теперь было неприятно вспоминать. Один из сотрудников завел роман на стороне. Правда, там все было громче: брошенная жена подняла такой шум, что даже старые специалисты, помнившие еще времена парткомов, диву давались. Но уволили того сотрудника именно потому, что Левицкий сказал: «Это плохой признак, понимаете? Человек пошел вразнос».
Теперь он сам пошел вразнос… Анюта как-то сказала ему, что твердо верит в Божье наказание. Оно не обязательно бывает суровым, но даже его мягкость подчас ранит совесть настолько, что потом трудно дышать. Воспоминания об уволенном сотруднике теперь казались ему таким наказанием: мягким, легким, невыносимым…
Он прошел мимо вахты, застегиваясь на ходу, протиснулся в машину, поцеловал Анюту, радостно вдыхая запах ее волос. В кино ему не хотелось – лучше бы дома посидели. Но хотелось сделать ей приятное.
– А у меня для тебя такие новости! – возбужденно сказала Анюта, отталкивая его лицо. – Ну перестань! Ты колючий! Ну дай сказать-то!
– Что? – он неохотно отодвинулся. Глаза стали обиженными.