Валентина пожала плечами.
— Как отношусь? Да никак. Директор и директор. Вообще-то в магазине порядок… ничего не скажешь.
— И все-таки мне показалось, Валентина, что вы его не очень жалуете…
— Да нет, все нормально, Сергей Родионович.
— Спасибо вам большое, Валентина.
— Да что вы, не за что.
— И как договорились, в магазине ни слова.
— Я ж вам сказала…
Шубин подошел к окну кабинета, схваченному решеткой, невидяще уставился во двор, побарабанил пальцами по подоконнику.
Голубев сидел за столом, подперев подбородок ладонью.
— Значит, кроме того, что Польских соврал относительно денег — он же уверял, что взял их дома, — пока что мы ничего не выяснили, — сказал он.
— И еще у нас есть человек с сухой головой во время дождя, — не поворачиваясь, добавил Шубин.
— Я бы предпочел, чтобы у него была мокрая голова в сухую погоду. Тогда все было бы просто: проверить все души, ванны и краны в Москве и установить, кто именно мыл в этот день голову.
— Боря, — сказал Шубин, — я заметил, что твои потуги на остроумие особенно настойчивы, когда у тебя нет идей. Поэтому ты обычно такой веселый человек.
— Спасибо, шеф. Неизвестно еще, что лучше: много идей и мало остроумия или наоборот.
— Еще хуже, когда нет ни идей, ни остроумия.
— Сережа, твоя самокритика разрывает мне сердце. И поэтому я тебе скажу вот что: давай в качестве рабочей гипотезы действительно исходить из того, что этот посетитель Польских, среднего роста и с широкими плечами, вполне мог быть узбеком в операции «бидон». Тем более, что по описанию потерпевших главный узбек был тоже среднего роста и довольно широкоплечий. Возраст пока что принимать во внимание не будем, как и его реденькую бородку. Давай дальше исходить из того, что он заезжал к Польских на машине, причем, очевидно, на такси.
— Все может быть…
— И давай исходить из того, что он должен был хорошо знать этот переулочек, знать, что там сносят дома, знать, когда там кончают работать…
— Все это он мог узнать от Польских. Он же работает недалеко оттуда.
— Это в том случае, если идея всей операции принадлежит Польских. А если это идея узбека? И сценарист он, а не Польских? Тогда именно он должен был хорошо знать этот переулок, выбрать его. «Кукольник» — из уголовных профессий одна из наиболее квалифицированных. И, как всякий хороший специалист, вряд ли он положился бы на неопытного наводчика в выборе места для работы.
— Допустим, Боря, ты прав. Что это нам дает?
— А то, Сергей, что человек с сухой головой либо живет где-то там, либо работает. Это всего лишь шаткая гипотеза, но, пока нет лучших, бросать ее, по-моему, не стоит. Есть хоть что-то, над чем работать.
— Исчезающе малая величина, стремящаяся к нулю.
— Хватит тебе постоянно бить меня нулями.
— Я им мщу, нулям. Мишка двойку вчера получил за нолик.
— Бедный ребенок. Семь лет — и такой жестокий удар судьбы… Ох, хох-хох, грехи наши тяжкие…
Голубев достал из ящика бутылку коньяка, встал из-за стола, неслышно подошел к Шубину, все еще стоявшему лицом к окну, приставил бутылку к его спине и громко скомандовал:
— Хенде хох, русс, сдавайс!
Шубин поднял над головой руки:
— Гитлер капут! Проигрыш?
— Так точно, товарищ майор. Пострадал за родное «Динамо».
— Армянский?
— Так точно, три звездочки.
— Это хорошо, — мечтательно вздохнул Шубин.
— Тш-ш, товарищ майор, кто-нибудь услышит — решит, алкоголик в МУРе.
— Ничего, скажем, следственный эксперимент. А что ты сейчас собирался делать?
— Да ничего особенного…
— Может быть, поедем ко мне? Сейчас позвоню Вере. Он набрал номер и сказал в трубку:
— Верочка, ты не волнуйся, но у меня очень неприятные новости. Понимаешь, Борис случайно нашел у себя в столе бутылку коньяка…
— Идиот, — добродушно сказала Вера. — Приезжайте, — и положила трубку.
— Не женись, Боря, — грустно сказал Шубин, надевая пальто.
— Стараюсь, товарищ майор.
…Миша еще не спал, с криком выскочил в коридор в одной пижамке и прыгнул на шею Голубеву.
— В отца ты, Мишуля, интуиция у тебя. Чувствуешь, что у меня в кармане. Вот тебе шоколадка за двойку.
Вера грозно нахмурилась сквозь улыбку:
— Ты с ума сошел! Вырабатываешь у ребенка положительный условный рефлекс на двойки.
— Эх-хе-хе, а на что еще детям друзья дома? Воспитывают родители, а портят дяди. Как ты считаешь, Майкл?
— Это ты юмор говоришь.